— Почему?
— Потерял поддержку всех слоев общества. Первое народное волнение стало для него последним.
— А что за волнение?
— Точно не помню, ерунда какая-то. Какие-то деятели вышли на улицы, устроили шествие, вначале призывали к чему-то безобидному, а потом стали кричать "Долой самодержавие!". Полиция отказалась их разгонять... ну и так далее.
— Значит, Николай Второй отрекся в пользу этого Ленина?
— Нет, он отрекся в пользу кого-то другого. Потом начался жуткий бардак, и в конце года власть взяли большевики во главе с Лениным.
— Вроде как Бонапарт во Франции?
— Вроде того.
— Эти большевики правят до сих пор?
— Нет, в 1991 был переворот, теперь правят демократы.
— Демократы? В огромной стране? И что, у них получается?
— Ни хрена у них не получается. До голода дело не дошло, но к этому было близко. А потом президентом стал Путин и демократии стало меньше, а денег в казне больше, и жизнь начала налаживаться.
Дмитрий хихикнул.
— Чему нас учит история? — риторически вопросил он. — Как только демократия пытается утвердиться на пространстве, превосходящем один-два города, она превращается в диктатуру, а затем в монархию. Яркий пример тому — Афинский союз. Как только его могущество возрастало выше обычного уровня, сразу же у власти оказывался диктатор, менялась политика, появлялись имперские устремления... по-моему, любому начинающему демократу надо для начала изучить историю греко-персидских войн, а потом задуматься, стоит ли вообще начинать демократическую деятельность.
— Но греко-персидские войны, скорее, проявление воли божьей, — подала голос Татьяна. — Бог благоволил грекам и они победили, несмотря на то, что все было против них.
— Помню-помню, — я решил блеснуть эрудицией, — Фермопилы...
— Фермопилы — событие местного значения, ничего не решившее в масштабах войны, — отрезала Татьяна. — А вот гибель флота Мардония — совсем другое дело.
— Совершенно не знаю древнюю историю, — признался я.
— А зря, история иногда бывает поучительна. Нам еще долго идти через эти трущобы?
— Минут пять. Только это не трущобы, а склады.
— Наплевать. Слушай. В 492 году до нашей эры персидское войско под командованием Мардония перешло через Дарданеллы и вторглось в пределы Северной Греции. Все северные полисы сдались без боя и персы дошли до Фермопильского ущелья, не встретив никакого сопротивления. Объединенное ополчение Афинского союза перегородило ущелье спешно возведенной стеной, их позиции казались неприступными. Учти, что оборону занимали не три сотни спартанцев, как двенадцатью годами позже, а пять тысяч афинян. Если бы персы пошли на штурм, они умылись бы кровью.
— Как орки в Харьгановой пустоши, — вставил Дмитрий.
— Да. Но Мардоний решил пойти другим путем. Он замыслил беспрецедентную десантную операцию, он хотел перевезти морем сорок тысяч бойцов на Марафонскую равнину и взять штурмом Афины, пока греческая армия находится далеко на севере. Это была гигантская операция, непобедимая армада была всего вдвое больше.
— Какая еще армада?
— Неважно. В день отплытия флота Мардония на Грецию обрушился невиданный ураган и флот погиб. Персы смогли возобновить полномасштабную войну только через двенадцать лет, а к этому времени греки успели образовать единый союз и отбить вторжение.
— Забавно. Получается, что единственная случайность решила судьбу войны?
— Не единственная. В 499 году персидская контрразведка не заметила милетский заговор. В 494 после штурма Милета город был сожжен, а жители проданы в рабство, а ведь персы никогда так не поступали с побежденными. 492 — гибель флота Мардония. 490 — марафонская битва, впервые в военной истории Мильтиад применил тактические резервы и фаланга устояла против шестикратно превосходящего противника. Потом под холмами Аттики обнаружилось месторождение серебра, и Фемистокл, выбранный архистратегом, убедил агору потратить серебро на строительство военного флота. Некий инженер, оставшийся неизвестным, построил первую трирему, спартанский стратег Еврипиад каким-то чудом договорился с Фемистоклом, дельфийский оракул внятно и разборчиво изложил единственно верную стратегию ведения войны, и в итоге греки победили. Не многовато ли случайностей, чтобы отрицать волю господа?
— Не знаю, — сказал я, — в мире происходит всякое. Если взять миллион обезьян и заставить их печатать на пишущих машинках, рано или поздно одна из них напечатает что-нибудь осмысленное.
— Это известная математическая задача, — подала голос Зина. — За время жизни вселенной одна обезьяна напечатает осмысленную фразу длиной менее сорока букв. Даже если не учитывать пробелы и знаки препинания, и не различать большие и маленькие буквы.
— Все равно это меня не убеждает, — уперся я. — Да, случайностей много, но кто знает, как все было на самом деле? Все ли эти случайности были случайными?
На этом месте разговор прервался, потому что перед моими спутниками открылся Ленинский проспект и они потеряли дар речи. Должно быть, для них это зрелище было впечатляющим, если учесть, какую гамму чувств вызвала у них единственная "копейка" несколько минут назад.
— Почему они едут так медленно? — спросил Дмитрий.
— Пробка. Машин больше, чем может пропустить дорога. Здесь это обычное дело.
— Вернусь — Агафону мало не покажется, — пообещал Дмитрий. — Из его отчета складывается впечатление, что этот мир — варварский. А это...
Задумчивый пожилой кавказец, проходивший мимо, засмотрелся на роскошную шубу Дмитрия и прошел сквозь Зину. Он замер на месте и медленно обернулся, озирая нас испуганно расширенными глазами. Зина улыбнулась и сформировала клыки. Кавказец помянул Аллаха и убежал.
— Пора возвращаться в материальный мир, — вспомнил Дмитрий. — Ух, как же тут холодно!
— Пойдемте куда-нибудь, — предложила Татьяна, нервно приплясывая на месте. Да уж, здесь мороз даже посильнее, чем в том мире.
— Алексей, до твоего дома далеко идти? — спросил Дмитрий.
— Минут пятнадцать до метро, полчаса на метро и еще минут двадцать до дома. Немногим больше часа.
— Что такое метро?
— Подземная железная дорога. Под землей прорыты туннели, там уложены рельсы и по ним ездят поезда. Короче, все сами увидите. Только проезд в метро платный, а местных денег у нас нет.
— Когда тебя доставили в тюрьму, у тебя было чуть больше тысячи рублей в кармане, — сказал Дмитрий. — Сейчас они в твоем рюкзаке.
— Тогда все упрощается. Кстати, а чего мы стоим? Пойдемте, пока не замерзли!
13.
Метро сильно удивило моих спутников, но такого потрясения, как пробка на Ленинском проспекте, оно не вызвало. Человеческая способность удивляться тоже имеет пределы.
Как ни странно, нас не остановили менты, никто не запутался в турникетах, не получил по морде стеклянной дверью и не навернулся с эскалатора. Со стороны мы, наверное, привлекали не большее внимание, чем любая другая стайка провинциалов, впервые оказавшаяся в большом городе. С этим имиджем дисгармонировала роскошная шуба Дмитрия, но это даже хорошо, меньше вероятность, что менты осмелятся побеспокоить такого крутого человека, который мало ли по какой случайности случайно забрел в метро. Может, у него "Мерседес" сломался?
В общем, мы спустились в метро, погрузились в поезд, проехали четыре станции по кольцевой линии, пересадка, еще две станции, и все это без каких бы то ни было приключений. Тьфу-тьфу-тьфу. Если не считать приключением немало повеселивший окружающих искренний восторг Зины при виде рекламы тампонов.
Мы поднялись обратно на поверхность и я начал инструктировать спутников:
— Отдельного дома у меня нет, в этом городе такое могут позволить себе только очень богатые люди. У нас с мамой двухкомнатная квартира примерно вот в таком доме, — я указал пальцем. — Спать придется в походных условиях, кроватей на всех не хватит. Пожалуй, стоит покидать на пол верхнюю одежду...
— Ничего, — перебил меня Дмитрий, — как-нибудь разберемся. Как зовут твою маму?
— Марина Федоровна.
— Она дворянка?
— Нет. У нас все отчества имеют дворянскую форму.
— Да-да, припоминаю, Агафон говорил. Как ты нас представишь?
— Даже не знаю. Тут есть еще одна проблема, я же переместился в ваш мир прямо с места преступления, здесь меня разыскивают и менты, и чеченцы. Времени прошло уже много, но...
— Менты — это стража?
— Да.
— Насколько я помню, твой товарищ, Усман, убил одного из них непосредственно перед перемещением?
— Да.
— Плохо. Подумаем... к твоей матери наверняка приходили и те, и другие. Я бы на месте этих... ментов... устроил бы в доме засаду, но сейчас прошел уже месяц, ее, должны уже снять. А из-за чего вообще началась вся эта заваруха? Кажется, незаконное оружие?
— Да.
— Тогда, думаю, бояться нечего.
— Но Усман убил мента!
— Это было давно, они должны были решить, что тебе удалось ускользнуть. Не знаю, как у вас, а у нас засаду в избе чернокнижника никогда не держат дольше двух недель, да и то, две недели — только в особых случаях. А может... может, мы сами изобразим засаду?
— Как это?
— Уважаемая Марина Федоровна, извините, что заставили вас беспокоиться о сыне, так было нужно в интересах следствия, вы же понимаете, чеченцы... Как тебе?
— Идиотизм.
— Что-нибудь лучше придумать можешь?
— Вряд ли.
— Тогда будем действовать так.
— Но если вы выдаете себя за ментов, у вас должны быть документы...
— У хорошего стража документы не спрашивают. Мы привели тебя, ты нам доверяешь, зачем ей спрашивать у нас документы? Или она страдает повышенной подозрительностью?
— Нет.
— Вот и замечательно. Идти еще долго?
— Минут десять. Только, я думаю, надо в магазин зайти.
— Куда?
— Ну, в лавку. Мама довольно бедно живет...
— Согласен. Денег у нас хватит?
— На сегодня хватит, а завтра придется что-то придумать.
— Ты говорил, батон хлеба стоит шесть рублей.
— Шесть-семь, смотря в каком магазине...
— У тебя в кармане тысяча.
— Одним хлебом сыт не будешь.
— У вас, что, принято каждый день есть мясо?
— А у вас нет?
— Только в монастыре. Значит, мясо каждый день... варвары... Агафона урою! А где мы сможем добыть деньги? Воровать придется?
— Придется.
— Ты вампирского голода не чувствуешь?
— Нет.
— А ты, Зина?
— Нет.
— Тогда не будем губить невинные души. Ладно, о деньгах подумаем завтра, а сейчас давайте сначала в магазин, а потом к Алексею домой. Я уже совсем замерз.
— Здесь меня зовут Сергей, — напомнил я.
— Да, это важно. Все слышали? Чтобы никто не перепутал! Марине Федоровне потрясений и так будет достаточно.
14.
Я открыл дверь и шумной толпой мы ввалились в тесную прихожую, позвякивая пакетами. Мама не закрыла дверь на цепочку, это странно, раньше она отличалась параноическим стремлением запирать все замки на максимально возможное число оборотов.
— Привет, мама! — крикнул я.
Мама выплыла из комнаты, как привидение. Боже мой, как она осунулась! Под глазами набрякли отечные круги, морщины стали глубже, а губы тоньше, глаза запали... кошмар! И все это из-за меня! Сколько ей довелось пережить и сколько еще придется, когда... если она узнает, во что я превратился... черт меня возьми, во что я вляпался!
— Марина Федоровна? — спросил Дмитрий начальственным голосом. — От лица всей службы приношу вам самые искренние извинения за все случившееся. Я понимаю, как трудно вам было прожить все это время, ничего не зная о сыне, но мы ничего не могли поделать. Вы ведь знаете, что произошло с Сергеем?
Мама судорожно вцепилась пальцами в дверной косяк и начала медленно сползать вниз. Я бросился вперед, обнял ее и она заплакала, бессвязно бормоча что-то неразборчивое. У меня тоже навернулись на глаза слезы, странно, я всегда считал себя совершенно несентиментальным.
Взглянув поверх головы мамы, я поймал взгляд Дмитрия и указал в сторону кухни. Он кивнул и вскоре из кухни донеслось радостное позвякивание, а из совмещенного санузла — недоуменные реплики Татьяны и Зины, пытавшихся разобраться в том, как работает шаровой кран. К счастью, они довольно быстро сумели включить воду, не забрызгав все вокруг.
Мама успокоилась, стол к этому времени уже был накрыт, мы расселись и выпили за встречу, а потом за успех операции, а потом за то, чтобы все закончилось так же хорошо, как началось и продолжилось. Мама попыталась осторожно выяснить, что от меня хотели чеченцы и правда ли, что их всех уже поймали и ее ненаглядному сыночку ничего больше не грозит, но Дмитрий в нескольких весомых фразах все подтвердил, все опроверг и одновременно выразил глубочайшее удовлетворение по поводу того, каким боком повернулись события.
— Не волнуйтесь, Марина Федоровна, — сказал он, — самое плохое уже позади. Еще несколько дней, и все будет окончательно улажено.
— Разве еще не все улажено? — удивилась мама.
— Осталось совсем чуть-чуть. Есть сведения, что к Сергею собирается заглянуть одна важная фигура из окружения... скажем так, одного опасного человека. Не волнуйтесь, вам ничего не грозит, брать его будем только чисто. Если в дверь позвонит незнакомый мужчина, ведите себя так, как обычно себя ведете, не предпринимайте ничего необычного. Он спросит, где Сергей, вы скажете правду — если Сергей дома, вы его позовете, если его не будет дома, спросите, что передать, ну и так далее. Мы вмешаемся тогда, когда будет нужно, и это произойдет настолько неожиданно, что вы поймете, что случилось, только когда все закончится. Главное — не волнуйтесь.
— Снова засада? — уточнила мама.
— Я бы не стал употреблять этого слова, — скривился Дмитрий, — ну какая это засада, в самом деле? Просто Сергею на несколько дней придется потесниться.
— Вам же постелить негде.
— Ничего страшного, покидаем верхнюю одежду на пол и как-нибудь разместимся.
— Но так же неудобно!
— По сравнению с Чечней удобно все. Не волнуйтесь, мы привычные.
Потом Дмитрий стал осторожно расспрашивать маму о том, что происходило за время моего отсутствия. Оказывается, в тот день, когда мы с Усманом продирались через лес к старой Варшавской дороге, маму навестил Гурген Владиленович, поинтересовался, не появлялся ли я и не звонил ли и не сообщал ли чего, а получив отрицательный ответ на все вопросы, вспомнил про какое-то важное дело и быстро удалился. Часом позже явился незнакомый мужик, предъявил удостоверение майора милиции и стал расспрашивать обо мне, моих отношениях с Гургеном Владиленовичем и о том, не говорил ли я чего-нибудь насчет последнего рейса. Мама подробно рассказала все перипетии моих попыток найти работу, майор все внимательно выслушал, записал ответы в протокол, дал расписаться на обеих страницах и ушел. Вечером того же дня в дверь позвонили два молодых человека, похожие на персонажей сериала "Улицы разбитых фонарей" и сказали, что в квартире будет засада. Они прожили неделю в моей комнате и за это время никто не приходил, если не считать одного наглого юношу, который пытался продать с огромной скидкой сломанный китайский фен, а в результате подвергся образцовому задержанию с заламыванием рук и последующим двухчасовым допросом, по окончании которого был препровожден в ближайшее отделение милиции по причине отсутствия регистрации.
