— Вот и хорошо, — улыбнулась девушкам Джун, пока Лиза готова была спрятаться хотя бы в Федорово ведро от стыда. — Но мы к вам с Лизой как-нибудь еще придем.
Робкие смешки и что-то далекое от согласия было ответом, и девушки с поваром удалились, перешептываясь и оглядываясь.
— Цыпленок, а ведь это был такой шанс! — о чем-то сожалея, поцокала языком Джун. — Но все равно спасибо — так искренне и самозабвенно меня еще никто не спасал. Кстати, телефон можешь уже отключить.
Лиза все еще переживала свой конфуз. Опять у нее разыгралось воображение не к месту.
— А вас, Лапиков, я попрошу остаться! — бросила в сторону кореянка. — Что вы там снимаете, сатир вы эдакий! В кого вы превратили меня с Цыпленком вчера утром?
— А что я? Сами повод дали! — буркнул Лапиков, не успевший скрыться. — Показываете такое среди бела дня. Доска объявлений — это открытая трибуна, а не желтый листок.
После этого странного заявления журналист-папарацци скрылся, захлопнув за собой дверь.
— Видишь, Цыпленок, как тяжела жизнь неординарного человека, привлекающего всеобщее внимание своими талантами и красотой. Впрочем, кому я это говорю: ты и сама, должно быть, постоянная героиня скандалов и сенсаций. То, что мне довелось увидеть за три дня в твоем обществе, позволяет сделать такой вывод.
Лиза все еще мысленно ругала себя. Хорошо, что ни Инна, ни "буки" этого ее номера не видели. Хотя стараниями Лапикова в неведении народ не останется.
— И заметь, на этот раз я тебя в заблуждение не вводил.
— Не вводила! — дотошность в добровольной помощи кореянке учиться правильно говорить по-русски взяла свое. Хотя что ей помогать? Она сама кому угодно урок ораторского мастерства преподнесет.
Кажется, она начинала немного приходить в себя.
— Хорошая девочка! — кивнула Джун, и соседки отправились готовиться к обеду.
Их послеобеденный сеанс, второй, если не считать вчерашних попыток Цыпленка не столько рисовать, сколько прийти в себя, прошел спокойнее. Внешне. Лиза еще более увлеченно пыталась запечатлеть его несказанную красу. Перед этим они немного поспорили: девчонка пыталась его уговорить смыть косметику, чтобы она могла передать естественность и свежесть его изысканных черт. Так и сказала. Но хоть и было это приятно, а Джун ее просьбу не стал даже рассматривать, сразу вето наложил.
— Считай, что макияж — это часть моего "я", что-то вроде одежды. Мы ведь договорились, что обнаженным я не позирую.
Его оговорку Цыпленок, как обычно, поправила. Только вчера она не занудствовала, будучи в расстроенных чувствах, а сегодня опять за свое. Немного подувшись, Лиза все-таки смирилась с его отказом. Такой уж он разбиватель девичьих сердец — хоть и в спящем режиме, но исподволь работает.
Джун опять замер. И она опять была прекрасна. Только теперь радужные всполохи ее крыльев сменились лунным загадочным мерцанием. Это была не жар-птица, а царевна-лебедь, пока еще не встретившая своего царевича. Да разве найдется кто-то под стать такой дивной девушке-звезде?
Лиза никак не могла понять, почему у нее опять ничего не выходит. Ведь утром все получилось прекрасно: Лель-Роман вышел как раз такой, как она и видела, и даже еще лучше, Инна, для которой она нашла образ гораздо позже, тоже на картоне была прекрасной Купавой. А ее эльфийская принцесса никак не желала выходить из страны грез на холст! Позавчера ее не удалось поймать карандашными силками, а сегодня и из акварельных тенет она ускользает. Наверное, все дело в капризном характере Джун. Может, ее качество бумаги или красок не устраивает? Лиза даже решила проверить свою версию.
— Джун, — позвала она натурщицу, которая казалась почему-то сейчас очень ранимой, — а ничего, что я тебя недорогими красками рисую?
— Лиза, качество твоих красок меня волнует в последнюю очередь! — немного охрипшим от часового молчания голосом отозвалась кореянка.
— Я просто подумала, а вдруг тебе что-то не нравится, поэтому ты на меня воздействуешь, и у меня не получается тебя нарисовать как надо.
Озадаченно хмыкнув, соседка потерла нос ладонью:
— Мне ли тебе напоминать старинную русскую пословицу про танцора и штаны? Дай-ка я посмотрю, что ты из меня сделала.
Джун, не слушая возражений, подошла к закрепленному на подставке этюдника картону и наклонилась, чтобы получше рассмотреть. "Эта девица все время поступает как ей угодно!" — вся испереживалась Лиза. Если она сама видела огрехи в своей работе ясно-преясно, это не значило, что она спокойно сможет услышать похожее мнение из других уст, пусть и таких красивых.
— Не пойму, Цыпленок, что тебя не устраивает? — пожала плечами, закончив осмотр, модель. — Это же я: со всеми достоинствами и недостатками. Точнее с полным отсутствием недостатков. Молодец! Мое высочество принцесса Ли Джун довольна своим придворным художником.
— Но тебе же тоже не нравятся мои рисунки! Я ведь вижу! — Лиза разволновалась. Лицо ее соседки стало таким печальным, когда она увидела наброски. — Скажи мне, что тут не так, пожалуйста!
— Э... — Джун немного развеселилась. — Цыпленок, я ведь не твой преподаватель. Ты у нас мастер — тебе лучше знать, что у тебя получилось. Но, на мой взгляд, все прекрасно. Я уж было испугалась: нарисуешь ты меня, как какой-нибудь кубист — ищи потом, где у меня лицо, а где еще что.
— Нет, нам пока экспериментировать запрещают. Говорят: сначала техническое мастерство, а потом уже творческий бунт, — ответила улыбкой на улыбку собеседницы Лиза. — И все-таки что-то не то.
— Ну, Цыпленок, другого лица и фигуры у меня нет. Не волнуйся ты так, я в твоем распоряжении до конца срока — разберешься еще, что тебе не нравится. А вообще, это оказалось интересным — взглянуть на себя со стороны.
Как он и говорил своей крошке-соседке, было очень полезно узнать, каким же видят его окружающие. Напрасно Лиза себя недооценивала — получилось у нее блестяще. Вот она какая, Ли Джун — совершенная красавица, стильная, модная, богатая и скромная. В зеркале этого и не увидишь. Он-то смотрит на себя изнутри, зная, что он такое. Он блестящий актер, который просто идеально сжился со своей ролью, будь она неладна! А знакомые — в институте, в клубе, по соседству — каждый день наблюдают за жизнью этой надменной и очаровательной девицы, которая взирает свысока даже на него самого с полотна. Молодец Цыпленок! Надо будет ее пригласить писать свой портрет лет через десять. К тому времени он уже давно выйдет из одного образа и привыкнет к другому, если ничего не произойдет такого, из-за чего нынешний с него слетит, как листва с деревьев или цветочный дождь, но только преждевременно.
Капелька примечаний
О капитан мой, капитан — Джун цитирует стихотворение У. Уитмена, посвященное, если автору не изменяет память, А. Линкольну. Просто оно герою по случаю вспомнилось — никакого подтекста автор не подразумевал.
В разговоре с отцом герой называет его на вы — это автор пытался передать тот факт, что в корейском языке четко делятся стили речи, в зависимости от того, каков статус говорящего и собеседника. Ли Тхэун для Джуна — и старший родственник, и начальник, поэтому общим стилем он к нему обращаться не будет, только почтительным в той или иной степени.
Глава 17
Глядя на подругу, приглаживающую свое чудесное платье, чем-то похожее на блестящую чешую редкой рыбы, Лиза ждала, когда Аллочка принесет и ей какой-нибудь наряд.
Сегодня сразу после ужина "буки" утащили ее, не слушая возражений, к себе — готовиться к танцам.
— Разведка доложила, — заявила Жизель, — что наш Лизочек не только мал, но и почти гол как сокол.
— И сигналы с мест были очень настойчивы, так что мы не могли не выполнить заявку трудящихся, — подтвердила Даша, а Аллочка, отложив пакет с кукурузными палочками, вздохнула и высказалась в том духе, что лишь ее вещи хоть как-то могут Лизе подойти. Вика ничего не сказала — у нее во рту как раз был десяток-другой шпилек, так что она просто энергично кивнула.
Лиза почему-то думала, что шумные однокурсницы Джун и соседки Инны вырядятся во что-то необычное, но нет — у всех оказались милые, но простые платья, без лишних деталей кроя, радующие глаз приятными цветами. Ванечка бы одобрил такой подход. Девчонки даже как-то изменились: Даша немного приглушила командирские замашки, Вика, уже спрятавшая в своих каштановых волосах все многочисленные шпильки, разговорилась и сообщила, что написала пять новых песен, Жизель немного грустно улыбалась, наверное жалея, что ее драгоценный Хрюша не рядом. Аллочка и та на время перестала перекусывать, заметив, что потом успеет душу отвести, а нарядное платье грязных рук не терпит. "Можно, конечно, о подружек руки вытереть, но бегать за ними не хочется, а от них — и подавно", — добавила рыжая девочка-белочка.
Лизе Аллочка предложила белое платье без рукавов, приталенное, с изящными драпировками, которые в области декольте пришлось немного подколоть. Оно было немного длинно — не выше колен, как задумано, а ниже, но юбка так красиво окутывала ноги, что все дружно решили: надеть надо именно его.
Одна только Инна ничего не сказала — просто пошла навстречу своему парню.
Почему Лиза так быстро пришла в себя, после того как узнала о том, что подруга стала ее счастливой соперницей в любви? Она и сама не могла этого понять.
Вот уже три дня подряд она во всю трудилась. До обеда писала Леля и Купаву — просила Инну и Романа то сидеть поддерживая друг друга спинами, забравшись на скамейку с ногами, то стоять и протягивать навстречу любимому человеку обе руки, как будто красавица-брюнетка сплела венок и вместе с ним протягивает милому Лелю свое сердце.
Отношения с этой парой у художницы сложились спокойные, на Инну она постепенно перестала сердиться, увидев, что та счастлива и что Роман для нее не просто один из многих. На третьем сеансе девушка поймала себя на мысли о том, что во многом ее любовь была страстным восхищением красотой, открывшейся ей однажды в однокурснике, — и стоило ей запечатлеть, даже и бегло, и пока несовершенно, но стараясь как только возможно, эту красоту, как увлеченность молодым человеком стала гораздо меньше. Не исчезла, нет. Лиза радовалась тому, что парень ее подруги уже не шарахается от нее и не возобновляет своих странных подозрений на счет нее и Джун. Восхитительной, волшебной, хотя и чаще всего вредной Джун. Только при упоминании имени кореянки Рома морщился, как будто съел что-то кислое. Но ей, Лизе, он теперь даже улыбался. Подошел после второго сеанса, с ее разрешения — не то что эта своенравная эльфийская принцесса!, — посмотреть, как получаются они с Инной. Похвалил — искренне! Лиза замечала, что иногда однокурсник на нее поглядывает, не только во время сеансов, и особенно, когда Джун рядом. Может быть, переживает, как бы она не досадила драгоценной студентке по обмену? А как же его недавно появившаяся неприязнь? Это было непонятно, но в любом случае с кореянкой у нее была почти полная идиллия: только что резвящихся на лугу овечек не хватало.
Конечно, она еще грустила и перед сном думала о том, могло ли все сложиться иначе. Могла ли она стать девушкой Романа Пичугина? На что это было бы похоже — проводить с ним каждую свободную минуту, ощущать его тепло и заботу? Но подобным размышлениям Лиза долго предаваться не могла. Разве в таком соседстве можно думать о ком-то еще, кроме блистательной и великолепной Джун? Она занимала все свободное место и в комнате и в голове.
Их сосуществование было почти идеальным. На первый взгляд. В конце концов, Лизе удавалось навести порядок иногда быстрее, чем Джун захламляла территорию, которую всю без остатка считала своей. К слову сказать, обаятельная соседка проявила милость: пошла и на третий день их совместного проживания выпросила для Лизы дополнительный ключ, так что и Лиза могла теперь считаться полноправной хозяйкой — для всех, но только не для ее корейского величества.
А ее пунктик по поводу того, чтобы переодеваться только в ванной? Лиза иногда жалела, что согласилась на это условие. Ей все-таки было интересно, как же выглядит ее новая знакомая, к которой она уже начинала привыкать, без ухищрений — без изящных, красивых, ярких, но несколько скрадывающих фигуру туник, блуз или пестрых платьев, которые та надевала только с леггинсами — никогда отдельно. А ведь ноги у нее были — загляденье! Стройные, длинные, ровные и сильные — как у балерины. Когда Лиза сказала о своем впечатлении соседке, та фыркнула: "Это гены, Цыпленок, так что не завидуй!" и поведала очередную свою историю — о том, что ее отец выкрал из табора, кочевавшего по Румынии, лучшую танцовщицу и певунью Розу, которая и стала материю ей и ее младшей сестре.
Девушка не переставала удивляться, откуда только ее соседка берет свои выдумки, а еще больше — как она их так складно излагает. Но разговаривали они хорошо.
Неожиданно для себя Лиза вспомнила, как ее в первом классе загнали под парту. Из-за чего? — разве теперь поймешь! И она изо всех сил с тех пор старалась не выделяться — пока не поняла, что хочет быть художником и все тут. Хочет посвятить этому свою жизнь — и никто ее не отговорит. Она была немного трусихой, но тут набралась храбрости и прямо заявила казавшемуся таким строгим отцу, что хочет рисовать. А он улыбнулся, пожал плечами и ответил, что это ее личное дело и он не может ей запретить — почему вообще его малышка Лизонька подумала, что он будет против? Если уж он Ваньке-бездельнику дал добро возиться с тряпочками и мишурой! "Вот, кстати, он пусть тебе теперь по хозяйству помогает, чтобы тебе было когда бумагу пачкать. Тебе же к творческому конкурсу, кажется, готовиться надо? И каратист-кулинар наш тоже пусть дома готовить начнет, а то только продукты на пирожные переводит, которые потом куда-то уносит, а семье от них ни вкуса, ни запаха не достается. Я сам с ними поговорю: что это такое — у дочки и сестры выпускной класс, а она и кухарка, и портниха, и уборщица!" Лиза особенно и не переживала из-за домашней работы — времени ей хватало, а что-то было даже в удовольствие. Но, услышав, что отец знает про творческий конкурс, Лиза поняла, что ее увлечение не осталось тайной для семьи, и еще раз убедилась, что семья у нее мировая.
Когда Лиза рассказала об этом своей соседке, та пристально на нее посмотрела и сказала, что у нее очень интересные родственники, а Лиза рассмеялась: уж до фигуристов или цыганских певиц ее мужчинам далеко.
В ответ на ее откровения Джун поведала, как познакомилась с "буками" в свой первый день в институте, как они на втором курсе затащили ее в клуб любителей русской литературы, где сами уже стали завсегдатаями, от расспросов о том, как она угадала, что Жизель понравится ее товарищу по клубу тхэквондо, правда, отшутилась. Но Лиза почувствовала какое-то напряжение и подумала, что, должно быть, Джун самой нравился этот неведомый Хрюша. Привычки у них, во всяком случае, были похожие: надо же додуматься — с первого взгляда обозвать девушку плюшевым кроликом или зайцем!
А Джун тоже хороша — ее Цыпленком прозвала. Хотя Лиза понимала, что это не со зла. Она и на шутку с заменой сигнала совсем не обиделась. Все-таки милая детская песенка это не приставучая фривольная шутка, которой ей братцы удружили. Ну и что, что песенка про цыплят? А ей даже нравится! И теперь она не перепутает, чей телефон звонит, — такого сигнала нет ни у кого! Да по правде говоря — ей было даже приятно, что Джун ее называет Цыпленком. Как-то у нее получалось мило это выговаривать — так бы и слушала. Может, это и было странно, но не унизительно. "Подлизой" быть гораздо хуже. И почему-то это глупое прозвище всякий раз всплывало. А разве Лиза заискивала перед кем-то или подлизывалась? Ни перед преподавателями, ни перед деканом! Просто хорошо училась: ей было интересно — для чего же еще и поступать в институт? Иногда, правда, ее называли еще и Мышью — из-за невзрачной внешности, или из-за маленького роста, или из-за ее привычки закапываться в книжки, сидя в читальном зале.
