— Бог его знает, — Джейми покачал головой. — Везде есть отшельники, люди, не принимающие общество своих товарищей. Возможно, он был одним из них. А может быть, некое злоключение привело его в эти дикие места и он... остался, — слегка пожав плечами, он слабо улыбнулся. — Иногда я задумываюсь о том, как все мы оказались там, где находимся, Сассенах. Ты не думаешь об этом?
— Когда-то задумывалась, — ответила я, — но через какое-то время, поняла, что нет никакой возможности получить ответы, поэтому прекратила.
Он с интересом посмотрел на меня.
— Значит, прекратила? — он поднял руку и заправил назад, за ухо, высвобожденный ветром локон. — Возможно, мне не стоит о таком спрашивать, раз так, но все же я спрошу. Ты не против, Сассенах? В смысле, что ты здесь. Ты когда-нибудь хотела уйти... обратно?
Я покачала головой.
— Нет, никогда.
И это была правда. Хотя, иногда я просыпалась посреди ночи, думая, может быть, сейчас это сон? Вдруг я снова проснусь в теплом запахе центрального отопления и одеколона Френка "Олд Спайс"? И когда я снова засыпала, чувствуя аромат тлеющей древесины и мускусный запах кожи Джейми, я чувствовала легкое, удивляющее меня сожаление.
Если он и увидел отражение этих мыслей на моем лице, то не подал виду, а наклонился и нежно поцеловал меня в лоб. Он взял меня за руку, и мы пошли дальше в лес, удаляясь от дома и палисадника внизу.
— Иногда я чувствую запах сосен, — сказал он, медленно и глубоко вдыхая колкий воздух. — И на мгновенье мне кажется, что я в Шотландии. Но затем я прихожу в себя и вижу, что здесь нет милого сердцу папоротника, нет высоких бесплодных гор — здесь не та дикая местность, которую я знал, но та, которая мне незнакома.
Мне показалось, я услышала нотки ностальгии в его голосе, но не сожаления. Однако раз он спросил, я тоже спрошу.
— А ты хотел когда-нибудь вернуться... назад?
— О, да, — ответил он, удивив меня, а затем рассмеялся, посмотрев на выражение моего лица. — Но недостаточно, чтобы не хотеть быть здесь, Сассенах.
Он посмотрел через плечо на крошечное кладбище, с его маленькой коллекцией пирамидок и крестов, и с большими валунами, отмечающими то тут, то там определенную могилу.
— Знаешь, Сассенах, некоторые считают, что последний человек, похороненный на кладбище, становится его хранителем? Он должен стоять на страже, пока следующий покойник не сменит его — только тогда он сможет обрести полный покой.
— Полагаю, наш таинственный Эфраим может очень удивиться, обнаружив себя на таком посту, когда он преспокойно лежал себе где-то под деревом, — сказала я, слегка улыбнувшись. — Но мне интересно другое, что хранитель охраняет на кладбище, и от кого?
Услышав это, Джейми рассмеялся.
— О... от вандалов, возможно, от осквернителей могил. Или чародеев.
— Чародеев? — с удивлением спросила я. Мне казалось, "чародей" это синоним слова "целитель".
— Есть заклинания, для которых требуются кости, Сассенах, — сказал он. — Или прах сожженного тела. Или могильная земля, — он говорил достаточно легко, но без признаков шутки. — Да, даже мертвым может понадобиться защита.
— И конечно, лучше всех эту работу выполнит проживающий на кладбище призрак? — сказала я. — Кто бы сомневался.
Мы поднимались сквозь ветви дрожащей осины, свет которой покрыл нас зелено-серебристыми пятнами, и я остановилась соскрести темно-красный сок с ее белоснежного ствола. Как странно, подумала я, спрашивая себя, что заставило меня остановиться — затем вспомнила, и резко обернулась снова взглянуть на кладбище.
Не воспоминание, а сон, или, скорее, видение. Мужчина, избитый и сломленный, поднимается на ноги на фоне осиновой рощи, поднимается, так как знает, что это в последний раз, его последняя битва, обнажает разбитые зубы, обагренные кровью — цвет осинового сока. Его лицо окрашено черным — цвет смерти, и я знала, что в его зубах серебряные пломбы.
Однако гранитный могильный камень стоял тихо и спокойно, запорошенный желтыми сосновыми иглами, указывая место захоронения останков человека, который когда-то называл себя Зуб Выдры.
Момент прошел и исчез. Мы вышли из осиновой рощи, и попали на другую поляну, выше холма, где находилось кладбище.
Я удивилась тому, что кто-то здесь заготавливал лес и расчищал землю. Большая груда срубленных бревен лежала в стороне, а рядом в беспорядке валялись выкорчеванные пни, хотя несколько все еще находились в земле, выглядывая из бурно растущего лесного щавеля и васильков.
— Смотри, Сассенах, — Джейми повернул меня за локоть.
— Ого! Ух ты!
Земля здесь поднималась достаточно высоко, чтобы мы могли увидеть перед собой потрясающую панораму. Деревья внизу словно расступились, и нам открылся вид за нашей горой, и за другой, и за той, которая за ней. Мы смотрели в голубую даль, затуманенную дыханием гор, и видели облака, поднимающиеся из низин.
— Нравится? — в его голосе ощущалась нотка гордости собственника.
— Еще как нравится. А что это?.. — я повернулась, показывая на бревна и пеньки.
— Следующий дом будет стоять здесь, — просто сказал он.
— Следующий дом? А что, мы собираемся строить еще один?
— Ну, я не знаю, мы ли, или, возможно, наши дети... или внуки, — добавил он, слегка скривив рот. — Но я подумал, если вдруг что-нибудь случится — и я не думаю, что случится, имей в виду, — но, если все-таки что-нибудь произойдет... В общем, я буду рад приготовиться начать строительство. На всякий случай.
Я на мгновенье уставилась на него, пытаясь понять смысл сказанного.
— Если что-нибудь случится, — медленно произнесла я, и повернулась посмотреть на восток, где ниже между деревьями виднелись очертания нашего дома, из дымохода поднимался белый шлейф на фоне нежно-зеленых каштанов и елей. — Ты имеешь в виду, если что-нибудь действительно... сгорит, — облекая эту мысль в слова, я вдруг почувствовала, как мой желудок свернулся в клубок.
Тогда я снова посмотрела на него, и увидела, что эта мысль также напугала его. Но, в стиле Джейми, он просто принялся за дело, готовясь к возможной катастрофе.
— Так тебе нравится? — повторил он свой вопрос, синие глаза пристально смотрели на меня. — Я имею в виду, вид отсюда? Если нет, то я могу найти другой.
— Это прекрасно, — сказала я, чувствуя, как к горлу подступают слезы. — Просто прекрасно, Джейми.
* * *
РАЗГОРЯЧЕННЫЕ ПОДЪЕМОМ, мы сели в тени огромного дерева тсуги, чтобы полюбоваться нашим будущим видом из окна. И, нарушив молчание по поводу нашего возможного тяжелого конца в будущем, мы обнаружили, что можем обсуждать это.
— Меня не столько беспокоит мысль, что мы можем погибнуть, — сказала я. — Вернее, не только эта мысль. "Не оставили детей" — вот от чего у меня мурашки по телу пробегают.
— Я понял тебя, Сассенах. Хотя я сам тоже не в восторге от идеи нашей смерти, и намерен позаботиться о том, чтобы мы были целыми и невредимыми, — заверил он меня. С другой стороны, подумай. Это не обязательно означает, что они погибли. Это может означать, что они только... ушли.
Я глубоко вздохнула, стараясь принять это предположение без паники.
— Ушли. Ты имеешь в виду, ушли обратно. Роджер и Бри... и Джемми, я полагаю. Мы ведь считаем, что он способен... пройти через камни.
Он утвердительно кивнул, сцепив руки вокруг коленей.
— После того, что он сделал с опалом? О да, думаю, мы можем считать наверняка, — кивнул Джейми, напоминая, что сделал Джем с опалом: держал его в руках, жалуясь, что тот становится горячим, пока камень не лопнул, разорвавшись на мириады острых осколков. Да, наверное, я могу согласиться, что Джемми может пройти сквозь камни. Но что, если у Бри и Роджера родится второй ребенок? Мне было очевидно, что они хотят еще одного ребенка, или Роджер хотел, а Бри не возражала.
Мысль потерять их отозвалась резкой болью, но я полагала, что такую возможность нельзя сбрасывать со счетов.
— Это ставит перед нами выбор, — сказала я, стараясь быть смелой и объективной. — Если мы умрем, они должны уйти, потому что без нас им нет никакого смысла здесь оставаться. Но если мы не умрем — может им стоит все равно уйти? Я имею в виду, нужно ли нам отослать их обратно? Из-за войны. Это небезопасно.
— Нет, — сказал он тихо. Его голова была опущена, шальные каштановые вихры отделились от темно-рыжей копны, которую унаследовали как Бри, так и Джемми. — Я не знаю, — наконец сказал он, подняв голову и вглядываясь в бесконечную даль земли и неба. — Никто не знает, Сассенах. Мы лишь должны по мере сил принять то, что ожидает нас впереди.
Он повернулся и положил свою руку на мою, с улыбкой, в которой отражалась как грусть, так и радость.
— Между нами и так достаточно призраков, Сассенах. Если демоны прошлого не могут помешать нам, так и никакие страхи будущего не смогут. Мы просто должны оставить все позади и двигаться дальше, ага?
Я легко положила руку ему на грудь, не соблазняя, а просто желая почувствовать его. Его кожа была холодной от пота, но поскольку он помогал копать могилу, жар тяжелой работы горел внутри в его мышцах.
— Ты был одним из моих призраков, — сказала я. — Долгое время. И очень долгое время я пыталась оставить тебя позади.
— Пыталась, значит? — его собственная рука нежно легла на мою спину, бессознательно двигаясь. Мне было знакомо это движение — необходимость прикосновения, только чтобы убедиться, что другой находится рядом, реальный, живой.
— Я думала, что не смогу жить, оглядываясь назад. Не смогу этого вынести, — мое горло перехватило от воспоминаний.
— Я знаю, — его рука поднялась, прикоснувшись к моим волосам. — Но у тебя был ребенок, был муж. Было бы неправильно отвернуться от них.
— Было неправильно отвернуться от тебя, — я заморгала, но слезы уже потекли из моих глаз. Он притянул к себе мою голову, высунул язык и нежно лизнул мое лицо, настолько удивив меня, что я рассмеялась, одновременно всхлипывая, и едва не подавилась.
— "Люблю тебя, как мясо любит соль", — процитировал он и тоже засмеялся, очень тихо. — Не плачь, Сассенах. Ты здесь, и я здесь. И нет ничего более важного, чем это.
Я прислонилась лбом к его щеке, и обняла его руками. Мои руки покоились на его спине, и я нежно гладила его от лопаток до основания спины, прослеживая всю его фигуру целиком, легко и ласково, всегда ласково, не касаясь шрамов, просверливших его кожу.
Он крепко прижал меня и глубоко вздохнул.
— Знаешь, что мы с тобой сейчас женаты вдвое дольше, чем в прошлый раз?
Я отодвинулась и с сомнением нахмурилась, в растерянности глядя на него.
— Разве мы не были женаты в промежутке?
Мой вопрос застал его врасплох. Он тоже нахмурился и в раздумье медленно провел пальцем по загоревшей переносице.
— Ну, это, пожалуй, вопрос священнику, — сказал он. — Мне хочется думать, что мы с тобой были женаты, но если так, то разве мы не являемся двоеженцами?
— Являлись, а не являемся, — поправила я, чувствуя легкий дискомфорт. — Но на самом деле, мы не были. Так сказал отец Ансельм.
— Ансельм?
— Отец Ансельм — францисканский монах из аббатства святой Анны. Но, возможно, ты не помнишь его, ты был совсем плох тогда.
— О, я его помню, — сказал он. — Он приходил и сидел со мной по ночам, когда я не мог заснуть, — он кривовато улыбнулся. То время не было тем, что он хотел вспоминать. — Ты ему очень нравилась, Сассенах.
— О? А как насчет тебя? — спросила я, желая отвлечь его от воспоминаний об аббатстве. — Тебе я нравилась?
— О, тогда очень нравилась, — заверил он. — Хотя, возможно, сейчас ты мне нравишься даже больше.
— О, неужели? — я села, выпрямившись и сверля его глазами. — И что изменилось?
Он склонил голову набок, глаза оценивающе сузились.
— Ну, ты стала меньше пускать газы во сне, — начал он рассудительно, затем крякнул и расхохотался, когда сосновая шишка просвистела мимо его левого уха. Я подобрала какую-то деревяшку, но прежде, чем смогла ударить его по голове, он сделал резкий выпад и схватил меня за руку. Затем толкнул меня на землю и распластался надо мной, без особых усилий пригвоздив к земле.
— Слезь с меня, болван! Я не пускаю газы во сне!
— Интересно, откуда тебе это знать, Сассенах? Ты так крепко спишь, что не проснулась бы даже от собственного храпа.
— Ах, ты хочешь поговорить о храпе, да? Ты...
— Ты горда, как сам дьявол, — сказал он, перебивая. Он все еще улыбался, но слова становились более серьезными. — И ты смелая. Ты всегда была более храброй, чем того требовала осторожность. А сейчас ты еще и свирепая, как тот барсук.
— Значит, я надменная и свирепая. Это не звучит как список женственной добродетели, — сказала я, немного запыхавшись, напряженно стараясь вывернуться из-под него.
— Ну, ты также очень добрая, — сказал он, приняв мои слова во внимание. — Очень добрая. Хотя ты проявляешь доброту по-своему. Не то, что это плохо, имей в виду, — добавил он, ловко перехватывая руку, которую мне удалось высвободить, и прижал мое запястье к земле над моей головой. — Женственные... — пробормотал он, сведя брови в раздумье. — Женственные добродетели... — его свободная рука закралась между нами и обхватила мою грудь.
— Кроме этого!
— Ты очень чистоплотная, — он отпустил запястье и взъерошил мне волосы, которые и правда были чистыми и пахли подсолнухом и ноготками. — Никогда не видел, чтобы женщина мылась так много как ты. Если не считать, возможно, Брианну. — Ты не ахти какая повариха, — продолжил он, задумчиво прищуриваясь. — Хотя ты никогда никого не травила, по крайней мере, намеренно. И я должен сказать, что ты шьешь очень аккуратными стежками, хотя тебе больше нравится, если эти швы проходят через чью-то плоть.
— Огромное тебе спасибо!
— Назови мне еще парочку добродетелей, — предложил он. — Возможно, я что-то упустил.
— Хмф! Кротость, терпение... — я стала отчаянно барахтаться.
— Кротость? Господи, — он покачал головой. — Ты сама безжалостная, кровожадная... — я вскинула голову наверх и почти преуспела в попытке укусить его за шею. Он дернулся назад, рассмеявшись. — И ты также не очень-то и терпеливая.
На мгновение я перестала сопротивляться и откинулась на спину в изнеможении, взъерошенные волосы рассыпались по земле.
— Так какая у меня самая привлекательная черта? — потребовала я.
— Ты считаешь меня забавным, — сказал он, широко улыбаясь.
— Я... так... не... считаю... — пропыхтела я, возобновляя борьбу. Он просто лежал на мне, спокойно, не обращая никакого внимания на мои толчки и постукивания, пока я не измоталась вконец и не замерла под ним, тяжело дыша.
— И... — задумчиво произнес он, — тебе очень нравится, когда я беру тебя в постель. Нет?
— Эм... — я хотела возразить ему, но честность запретила. Кроме того, он чертовски хорошо знал, что мне это нравится.
— Ты раздавишь меня, — сказала я с достоинством. — Будь добр, слезь!
— Нет? — повторил он, не двинувшись.
— Да! Нравится! Да! Можешь ты уже, черт возьми, слезть с меня?!
