Смягчающим материалом послужил муравейник. Тысячи разъяренные насекомых набросились на того, кто разрушил их дом. С каким же азартом они вгрызались в плоть мученика — не передать на словах, проникая во все щели под комбинезон, и... облепили не только рваные раны, но и ту, которую ему устроил палач. Урод фыркнул, стараясь избавиться от назойливо-привередливых мурашей, стремящихся набиться в ноздри. Про уши речи и вовсе ни шло. Тут тряси головой, пока не слетела с плеч — толку не будет. А в случае наёмника: психуй, не психуй, всё одно получишь...
Итог заранее очевиден — пытка продолжалась. Муки не прекращались, а если учесть, что и ломка началась — вовсе худо дело. Очередной экзекуции мог не пережить. Отключился ещё во время прохождения пытки муравьями.
Две стихии остались позади. Оставалось пройти проверку на прочность огнём и водой. Это меньше всего волновало мученика и кого заботило больше — палача. Он не рассчитывал: чужак отключится. Допустил явную промашку.
Толпа недовольно загудела. Зрелище не понравилось ей. Аборигены устроили нечто наподобие Колизея в миниатюре — с нескрываемым вожделением и нетерпением ждали продолжения экзекуции.
Однако палач знал своё дело, оказавшись искусным живодёром, мгновенно привёл в чувство мученика. У того из груди при получении сильнейшего ожога вырвался истошный крик.
На груди зашипела рана. Он подпалил её ему. Мученик испытал ни с чем не сравнимые ощущения. Шок не спасал, боль разрывала организм изнутри, а мозг казалось, уже давно разлетелся вместе с черепной коробкой, лопнувшей от перенапряжения, на мелкие частицы.
Мученик чувствовал всё, что было выше его сил, а стерпеть и подавно казалось невозможным. Но возможности человека оказались выше, это и доказал зрителям лишний раз палач.
Аборигены снова разразились довольными выкриками, заставив мученика открыть глаз.
От обожжённой раны на груди исходили зловония палёной плоти. Но это меньше всего раздражало его, а то, что ничего не закончено. С ним так просто не будет покончено, притом при всём, что он уже конченый человек. И человек ли вовсе — в жизни много нагрешил, и теперь также сам платил за собственные прегрешения, а все как один смертные грехи, если вспомнить священное писание — любое из иной религии, а не только той, которой придерживался некогда сам, да проклял всё на свете — и как оказалось себя. Расплата — долг платежом красен.
Продолжился обряд очищения чужака. Огонь — огнём, а вот вода... Топить его что ли собрались аборигены или что-то похуже придумали, хотя что могло быть хуже перспективы стать утопленником — твой труп окажется разложен и...
Мученика подхватили помощники палача — экзекуторы — и привязали к каменному наросту у основания пещеры, а напротив него нависала иная — сталактит.
Неужели решили обрушить каменную сосульку ему на голову. Тогда самое то и было бы: посади они его на сталагмит как на кол. Вдвое круче и...
На голову урода упала капля. Противное ощущение, но не настолько, чтобы вызвать болевой шок, как иные экзекуции, произведённые чуть ранее палачом над ним.
Зрители, затаив дыхание, принялись считать падающие капли. Где-то на десятой начались разительные перемены в поведении мученика. Ему вдруг показалось: на него стали падать камни, а это капли воды, стекая со сталактита, летели вниз, покрывая приличное расстояние — успевали разгоняться, а затем резко тормозили о его темя. Вот и мученик немного стормозил. Пытка оказалась в духе живодёров. К началу отсчёта третьего десятка у него в голове стоял невообразимый треск. Ему казалось: о его голову вслед за булыжниками аборигены стали метать валуны.
Даже вжав голову в плечи, он не избавился от данного нестерпимого чувства боли. Сознание было разрушено, организм истерзан, но не до конца — по мнению аборигенов. Они придумали для него очередную экзекуцию.
Некто толкнул чем-то острым в бок урода. Тот не сразу отреагировал на укол. Ему уже всё равно, что далее аборигены сделают с ним. Он проклял их и всё на свете — больше не хотел жить, а жизнь, словно нарочно держалась за его не растерзанное до конца тело. Аборигеном оставалось его разорвать. С этой целью они и выпустили...
Наёмник едва уловил откуда-то издалека долетевший до него отзвук рыка какого-то неведомого хищника. В памяти, точно вспышка, мелькнуло видение тварей на тропе, что накинулись на него, и он уложил половину из них, а иные...
Одна из них накинулась сейчас, мстя за своих сородичей. Всего лишь забавлялась, играя, как кошка с мышкой. А могла и с трупом поступить аналогичным образом, прежде чем пожрать, разрывая плоть клыками. Нынче пока использовала когти.
Разодрав комбинезон урода, она отшвырнула истерзанное тело мученика в сторону. Зрители повскакивали со своих насиженных мест, располагаясь на шестах-скамьях. Их радости не было предела. Необузданная зверюга всерьёз занялась чужаком, и сейчас либо порвёт его — и на этом всё закончиться для них — кровавое шоу, либо пожрёт и насытиться его кровью с плотью.
Чем-то осталась недовольно. Похоже, что сегодня был не её день. Она посмотрела безразлично на бездыханное и неподвижное тело мученика, огрызнулась на толпу и поспешила занять лежачее положение телом. Не позволил палач.
Ему едва не досталось от зверюги. Кто-то нарочно её накормил в нарушение табу. Возможно завистник, а их хватало у него, впрочем, и конкурентов. Всем хотелось стать "шоуменами" в клане аборигенов и гастролировать по племенам со своими кровавыми представлениями.
Едва не разразился грандиозный скандал. Вождь выказал недовольство по поводу театрализованного представления. Палач был шокирован. Прежде у него не случалось провалов — ни разу, поскольку сбои обычная в таких случаях практика.
Жалок оказался и мученик — он не продержался ни одного из пяти раундов. И всякий раз отрубался раньше времени. Вот если бы палач догадался ввести ему "дозу", тогда бы точно позабавил толпу "аборигенов".
Публика неистовствовала и по причине провала зрелища — оно не получилось, и весь негатив в итоге достался палачу и его экзекуторам. В них полетело всё то, что обычно использовали зрители, а собственный кал и своих животных. Если летел животный помёт — значит всё хорошо, а если свой собственный...
Кто-то даже устроил импровизированный фонтан, превратившийся в проливной дождь. Им публика сказала всё, что думала относительно палача. Ему оставалось перерезать мученика, да так просто тот не избавиться от мук, теперь он займётся им по-настоящему. Так что пыткой в случае наёмника и можно было считать прелюдией к жестокому обращению с ним аборигенами.
Для начала он собирался вытащить урода из комбинезона, а затем очистить его тело от мишуры — содрать с него кожу и...
Едва внимательнее пригляделся к тому — его лицу, прикоснувшись тесаком, предназначенным для разделки живой плоти, неожиданно уловил знакомые черты. В сознании всплыла встреча с тем, кому был обязан по гроб собственной жизнью. И пусть его участь ныне незавидна, ну так у оппонента и без того хуже некуда. Поэтому в некоторой мере наёмнику ещё повезло: угодил именно к нему в руки, а не кому-то иному палачу-экзекутору в клане аборигенов.
Окропив лицо водой, кат окончательно уяснил: ошибки быть не может перед ним его спаситель. И нынче ему самому предстояло выступить для него, иначе накличет на себя беду — свою голову. А сразу.
Встреча с уродом была новым шансом в его жизни поменять её круто и до неузнаваемости.
— Чего уставились? Прочь! — избавился поспешно палач от парочки экзекуторов.
Те не стали упираться. К тому же решили для себя: дальше им с ним не по пути. Ушли.
Расчёт в некотором роде оправдался — палач остался один на один с жертвой. И только он зла, что последует далее в его исполнении. Освежевать пришлось кое-кого — и зверюгу. Он искалечил её настолько, что даже опытный следопыт из стана "аборигенов" не сразу уличит палача в подвохе. А подмена очевидна: вот он мученик и лежит рядом с ним, как ни в чём небывало, а зверюга...
Он покидал куски расчленённой плоти в костёр. На зловония и отреагировал чуть погодя наёмник. Закашлялся.
— Дыши — не торопись... — послышался всё тот же голос истязателя, но резко изменился — советовал, как должно поступить в случае мученика. — Я вытащу тебя отсюда, во что бы то ни стало...
К лицу прильнула мокрая тряпица, отирая кожу от запёкшейся крови. Движения были грубыми — всё-таки рука принадлежала мужику и живодёру. Ему проще было истязать, чем исцелять — не привык он к подобному занятию. А пришлось пойти и ещё не на такое...
Он привёл в чувство наёмника. Тот замер в ожидании очередной экзекуции, но ничего и в помине не последовало из того, что уже прошёл, а казалось: не один круг ада, и до сих пор в пекле.
— Это я... — зашептал палач, склонившись над телом урода. — Ещё не признал?
Наёмник силился собраться с мыслями, но не получалось, ломка не прекращалась, усиливаясь. Застонал. И что-то сказал неразборчиво.
— Что-что? — переспросил палач. — Повтори?
— Доза-А-А...
— Ага, — догадался он: чего следует искать, а главное где — в скрытом кармане комбинезона.
Там и наткнулся на излюбленную "аптечку" урода — металлическую пластину с ячейками для тюбиков-шприцов. Практически все уже были пусты, а соответственно использованы наёмником.
— Ох ты... — дошло до палача: он ничуть не ухудшил и без того незавидное положение оппонента — отсюда и отключался во время истязаний, как мученик. — Потерпи! Ща всё сделаю...
Последовал укол, а за ним долгожданное облегчение. Наёмник поймал кайф. Теперь хоть по новой устраивай кровавое зрелище палачу. Не стал испытывать судьбу. Один раз уже хватило, вот и пытался вернуться к прежней жизни за счёт того, кто один раз выручил его, а теперь сам, но опять же не без собственной выгоды и в его случае она очевидна.
Надежда умирала последней.
— Надеждин... — вновь уловил урод голос аборигена.
На этот раз он открыл разом оба глаза. Палач расстарался. И раны на теле были обработаны им. Он прижёг их — иным образом не умел исцелять.
— Ты как?
— Головорез? Ты?!
— Это в прошлом, нынче я, как сам видишь, заделался аборигеном. Ты должен был запомнить их представителя со сворой зверюг. Ума не приложу, и как ты остался жив?
— Сам порой себе удивляюсь, а тому, что подкидывает жизнь!
— Судьба...
— Ага, злодейка...
— От неё никуда не денешься, чему быть — того не миновать, а двум смертям не бывать...
— А я искал тебя, головореза... — хмыкнул как-то неестественно наёмник. — И надо заметить — нашёл на свою голову. Так, стало быть, это ты меня истязал?
— И это мне вместо слов благодарности, — пошёл ва-банк головорез. — Да если бы не я, тя разорвали бы на части эти аборигены — и своими зверюгами! А сами ещё те твари!
— А ты не рычи...
— Вот и я о том же: давай договоримся, а заранее условимся...
— В чём заключается моя выгода, и что пытаешься мне втюхать?
— Предложит то, от чего вряд ли откажешься! Выгода очевидна...
Палач придвинулся к мученику и зашептал еле слышно на ухо.
— Да ну...
— Ну да, я дело предлагаю!
— Оно не стоит и выеденного яйца!
— Иначе никак — нас обоих возьмут за них аборигены, и ещё заставят сожрать прямо у них на глазах!
Жизнь кастрата наёмника не прельщала, к тому же сам помнил, чем это закончилось в его случае при аналогичной экзекуции с пожирателями. Едва не поплатился нынче за те злодеяния. А оппонент предлагал вновь согрешить, да так, что по гроб жизни не замолить в дальнейшем все свои грехи — бывшие и будущие.
И никак без них — тянут, а давят непосильной ношей. Да и не сбросить вот так сразу. Не получиться, даже если долго мучаться. Проще кого-то мучить. Обычная практика для вольного и военнообязанного наёмника.
Сговорились, и довольно быстро. Разногласий не возникло, а прочие нюансы урегулировали за явной выгодой из дельца, предложенного палачом. В клане аборигенов он уже давно — и свой — знал не понаслышке, как вожди приходят к власти. Вот и решил сместить того, кто готовился с позором изгнать его из племени.
— Справишься с тем, что мы обговорили? — заинтересовался напоследок головорез.
— Сам не подведи, а на меня можешь положиться.
Экзекуторы исчезли. Сия новость стала полной неожиданностью. Не сказать: головорез особо расстроился по этому поводу, поскольку положиться на них в полной мере, как на наёмника не мог. Тому терять нечего, как и теперь самому, а вот им...
— Сбежали...
Из оружия при них исключительно один заряд, который каким-то образом затерялся в карманах комбинезона наёмника. Иные были утрачены на месте стычки с тварями или изъяты при обыске наездником-аборигеном. Обычная в таких случаях практика: чья добыча, того и трофеи. Притом, что приходилось делиться — добыча обычно предоставлялась по возвращении в племя вождю, и тот решал, что оставить себе, а что добытчику. Иной раз мог всё захапать, а в другой раз и вовсе ничего не взять.
Но только не на этот раз. И был особым, как и случай. Боеприпасы аборигены не использовали, но накапливали. Соответственно могли обладать оружием. Это и выяснил головорез. Арсенал являлся "казной" вождя. И тот мог в особых случаях награждать самых отъявленных аборигенов — тех, что отправлялись на захват новых рабов и охрану целостности вотчины племени и всего клана.
— А сумеем туда пробраться?
— А вождь на что? Этой обезьяне только в цирке выступать! Одно слово — гамадрил... — отметил головорез.
— А что насчёт его горилл? — напомнил наёмник про охрану.
— Они на тебе — не забыл?
— Помню, но у нас времени в том случае — диверсии — в обрез!
Данного вида оружия и не хватало наёмнику. Скорее всего, оно досталось аборигену, и далее перекочевало из его рук к вождю.
Тот сам наведал их, притащившись с четырьмя наездниками — все пришли на своих двоих. Но при этом парочка держала на цепи по хищной твари.
Свита не из обычных дикарей, а при оружии. Возникал характерный вопрос: если умеют пользоваться им — заговорщикам в любом случае несдобровать.
Наёмник ещё недвусмысленно покосился на головореза. Тот подмигнул, давая понять: берёт всё на себя — и охрану тоже. Так что беспокоиться не стоит, а действовать в соответствии с заранее оговорённым планом.
К нему прильнули два аборигена — схватили под руки. Иные были заняты тварями. Главное чтобы не отпустили привязь, иначе...
— Ложись, обезьяны! Мордой в землю, макаки! — грянул на словах наёмник, занеся над головой зажигательный заряд, ударив его о сталактит. — Взорву всех нахрен!
Аборигены переглянулись и... заулыбались. Чёрный юмор в исполнении мученика пришёлся им по душе. Они приняли его за шута — шутку палача.
Не тут-то было. Урод швырнул её под ноги парочке аборигенов с хищниками на привязи. Угодив под лапы тварям — воспламенившись.
По ушам резануло ударной волной, усиленным эхом грота при детонации запала. Твари рванули разом назад, спеша на выход, потащив за собой пару аборигенов. А вождь...
