— Ты что, гад, говорить разучился? Или у тебя язык к нёбу прирос?
Я его встряхнул так, что показалось, его голова сейчас оторвётся, но мужик оказался крепким. Мне не приходилось встречаться с вампирами до сих пор, поэтому я не знал, что с ним делать. Помог Рогдай:
— Учитель, ты его привяжи к дереву на поляне, утром солнце взойдет, он сам испарится.
— А не убежит?
— Если ты его привяжешь, не убежит! — уверенно ответил Рогдай.
Я так и сделал.
Обойдя другие посты, всех предупредил о привязанном вампире. Вернулся к костру, а через час разбудил вторую смену и рассказал, что на поляне привязан мужик, который напал на Рогдая и хотел высосать у него кровь. Пошёл вместе с ними и показал упыря, заодно проверил и надежность веревки. Вампир даже уже и не шипел, от недостатка крови силы покинули его, и он смирился со своей участью.
Утром, когда проявились первые лучи солнца, раздался звериный крик, полный безнадежности и боли. Со своего места я хорошо видел, как вспыхнул большой факел, и существа не стало. От крика проснулись Лют и Ватажка. У того и другого в руках уже были мечи, но я поспешил успокоить обоих. Услышав ночную историю, оба накинулись на меня с упреками, почему это их не разбудили.
— Да я как-то подумал, что вы оба уже не раз видели такую живность, чего старших будить понапрасну?
— Он подумал, — вызверился Лют. — Ты, слышишь, Ватажка, он подумал! Тебя сюда приставили не думать, а охранять. Думать буду я, а тебе исполнять. Может, его специально подослали древляне, чтобы погубить наше посольство, его надо было допросить. А ты?!
— Я его допрашивал, но он по-человечески не разговаривал, только шипел, как кот.
— Да, я слышал, что упыри не говорят, это же живые мертвецы, которые только и умеют, что сосать кровь. Но дара человеческой речи они уже лишены, — вступился за меня Ватажка.
— Все равно, надо было сразу же доложить мне о случившемся! — убежденно сказал Лют.
— Виноват, исправлюсь! — с ноткой раскаяния громко произнес я.
— То-то же! — остывая, проворчал сын воеводы. — А то, он думает. Надо же сказанул!
Меня совершенно не задели его слова, которыми он намеревался унизить чужака, а именно так и воевода, и его сын относились ко мне до сих пор, тем более, по существу, он был прав. Начальству надо докладывать в первую очередь. А командиром нашего небольшого отряда был он.
Но Ватажка, я видел, переживал за меня и был неприятно удивлен такими словами командира, считая меня лучшим в дружине. По лицам моих ребят такое ко мне отношение возмутило их, но они тоже не решились выступить против командира, перенося вину на себя за то, что вовремя не подсказали мне о необходимости доложить, о случившемся Люту.
Напряжение разрядил я сам:
— Еда готова, старший, солнце уже встало, а дорога ещё долгая.
— Да, поедим и в дорогу, — поддакнул Ватажка. Лют молча подсел к угасающему костру и первым протянул руку к пище. За ним стали завтракать и остальные. Насытившись, Лют поднялся и строго спросил:
— Ну что, кони оседланы?
— Всё готово, старший, можно ехать, — за всех ответил я.
Лют сердито зыркнул на меня, но я заметил, больше для острастки, и молча направился к своему жеребцу. Проверив всё ли на месте, и видя, что придраться больше не к чему, он одним прыжком взлетел на своего зверя. Ватажка, я и мои ребята тоже были уже в седлах.
— За мной, — громко произнес наш командир, и никого не дожидаясь, пустил своего жеребца с места в галоп. Мы все ринули своих коней за ним. Через километр, разогрев своего Торана, Лют перевел его на крупную рысь. Я сразу же выдвинул в дозор Мстишу и Кувалду.
Второй день ничем не отличался от первого. Мы скакали, скакали и скакали. Правда, лес вокруг изменился, появились завалы, а широкая и наезженная дорога всё сужалась, пока не превратилась в еле заметную тропинку. К концу нашего дневного перехода, небо нахмурилось, солнце пропало, лес стал ещё дремучее. Всё чаще и чаще попадались поваленные деревья, которые перегораживали нам дорогу. Приходилось, либо оттаскивать их в сторону, либо самим обходить гигантские стволы. Они лежали, похожие на мифических чудовищ, которые поражены таким же мифическим богатырем. Какой же силой обладал этот богатырь, который смог с корнем оторвать этих гигантов от их матери сырой-Земли.
Удивительно, но не попадались болота, отсутствовал запах плесени, которым веет от болот даже на большом расстоянии. Иногда приходилось проезжать маленькие ручейки, но они были девственно чисты и прозрачны. Был виден каждый камешек, каждая песчинка.
На ночной привал остановились как раз у такого ручейка, напоили коней, напились сами. Вода была ледяной, словно ключевая, родниковая. На вкус она была даже немного сладковатой и мягкой. Мне показалось, что в ней содержаться примеси йода, но откуда в лесном ручье йод, понять и определить не смог.
— Будьте особо внимательны этой ночью, — предупредил меня и ребят Лют. — И докладывайте мне тот же час обо всем, что вам покажется подозрительным. Мы вступили на земли древлян, а их земля менее ухожена. Тут не только упыри могут проявиться, но и кое что пострашней из под земли может вылезти или с неба упасть. Да и хозяева — не подарок. Хотя никто из древлян не извещен о нашем посольстве, но их доглядчики шастают повсюду, поэтому не могу поручиться, что кто-нибудь из них уже не доложил об отряде киян, появившихся в их землях. А незваных гостей они не жалуют.
За всё время, сколько мне приходилось встречаться с сыном воеводы, это была самая длинная его речь. Произнося столько слов, он мог показаться в сравнении со своим отцом, настоящим болтуном. Я не ожидал от него такой многословности, хотя молодые всегда болтливее старших. С годами это проходит, правда, не у всех.
Надо отдать должное, Лют, не вмешивался в мою работу по охране стоянок и привалов. Может быть, конечно, это мало его волновало, но мне облегчало мою задачу, давало свободу действий и не давило на психику.
Неприятности начались, как только мы сели перекусить чем бог послал, Вот тут-то и явилась всякая нежить.
Первыми из темноты выскочили маленькие, но очень злые, похожие на медвежат-пестунов, существа. Напало их на нас штук двадцать, каждый в лапе держал дубинку, а точнее, толстенный сук, который был отломан от дерева и слегка очищен от листвы. С ними удалось справиться довольно легко. Как только они приблизились к нашей стоянке, мои ребята с факелами и мечами ринулись им навстречу. Видимо, они не ждали такого отпора, надеясь подавить нас своим численным превосходством, но, как говорится, 'не на тех напали'. Потеряв в первые секунды боя, шестерых, оставшиеся просто разбежались и скрылись в дебрях леса. Но не успели мы вернуться к ужину, как 'секреты' нам дали знать, что к нашему костру пожаловали новые 'гости'.
Из леса показались лешаки. Их было шестеро, и были они огромных размеров, ростом метра три каждый. С ними уже было не справиться с помощью акинаков или стрел. Для леших нужен двуручный меч или секира, или, хотя бы, топор. Но на всех нас секир было две — у Люта и Ватажки.
Я не подумал, что у нас могут быть неприятности ещё и с лешими. По всем сказкам и сказаниям, с которыми довелось познакомиться, лешие не нападали на людей. Они могли заставить долго плутать человека по лесу, завести его в дебри и чащобы лесные, но нападать на него? Не читал и не слышал. Поэтому в первые секунды стоял, как вкопанный и не знал что делать. Однако атака лешаков была не шуточной. Они были в ярости. Четверо из них кинулись на Люта с Ватажкой и ребят, которые были рядом с ними. Со мной были Кувалда и Мстиша. На нас напали двое лешаков, один старый и трухлявый, другой молодой. Пришлось драться. 'Секреты', как им и было приказано, оставались на своих местах и могли начать действовать только в случае крайней опасности.
Пока старшие посольства отмахивались от четырех лешаков секирами, а четверо ребят нападали на четверку непрошеных гостей с мечами и факелами, я с Мстишей и Кувалдой, отбивался от 'сладкой' парочки.
С одного взгляда я оценил обоих: первый был похож на трухлявый пень, второй же представлял собой молодую поросль. Первый был опытен и опасен, второй был силен, но не злобен.
Пронизав расстояние, отделяющее меня от трухлявого, я пробил его насквозь обеими ногами, руки разорвали то, что осталось, а затем изготовился напасть на молодого. Жестом, отослав Мстишу с Кувалдой на помощь остальным, сам основательно принялся за своего противника.
Этот был из тех дубков, которых не прошибешь ни с одного, ни с двух ударов. Переломить его тоже не удалось, к тому же этот леший оказался довольно быстрым и сноровистым, в отличие от своего старого напарника. Удивительно, но этот лесной парень обладал довольно симпатичным лицом, даже по человеческим понятиям, а в своем роду, наверняка писаным красавцем. Не было в нем и тупой злобы, как в его старом напарнике, — это я сразу почувствовал. Поэтому убивать его у меня не было особого желания. Иного мнения придерживался лешак. Однако лешего переполнял гнев, который мешал ему нападать и защищаться, а я видел, что его умение и возможности рукопашного боя намного превосходят человеческие, но не мои. Несмотря на то, что леший кроме двух основных рук имел ещё и шесть вспомогательных, он не успевал за мной, а иногда просто терял меня из виду. Не помогали ему и ноги, которых у него было с десяток, похожих на коренья деревьев. Но и мне не удалось сразу же нащупать его уязвимые места.
Шеи, которую я скрутил бы в мгновение ока, у него не было, а голова плавно переходила в туловище. Его тело так же было хорошо защищено, двумя, а то и тремя слоями дубовой коры. Конечно, если бы леший стоял приросшим корнями к земле, то мне не представило бы труда сломать его, но в том-то и дело, что этот парень тоже двигался, а мои удары только отбрасывали его от меня. Молодой дубок, опираясь на свои десять или дюжину ног, не падал, а, получив очередной удар, отступал и вновь бросался в бой. Тогда я решил ослепить его, а затем уже добить окончательно. Продравшись сквозь заросли его ветвей-рук, я нанес пальцами колющие удары в глаза, но промахнулся. Это было настолько неожиданно, что мне пришлось отскочить, чтобы осознать случившееся. Ничего, не поняв, я вновь, как мне показалось, уловил момент и попытался лишить его зрения, но с тем же успехом. И тут до меня дошло, что до очей лешего не добраться, потому что умение отводить глаза любому, было у леших врожденной способностью, и никто на свете не делал этого лучше их. Мне ничего не оставалось, как заняться его руками и ногами. И в этом я сразу же преуспел, оборвав и сломав ему за секунду четыре руки и три ноги.
Молодой лешак сразу же потерял в движении и стал намного уязвимее в защите. Он стал отступать к лесу, но я ему не позволил смыться с поля боя. Негоже сначала нападать на людей, не причинивших зла, а потом убираться подобру-поздорову. Поняв, что ему не скрыться в лесу, что скоро, очень скоро, враг убьёт его, леший громко закричал что-то на своем языке. Сразу же ему отозвался другой, как мне почудилось, женский голос. Из сражения, которое кипело на середине поляны, выбрался один из четырех сражавшихся там леших и бежал в нашем направлении. Бежал довольно быстро, потому что я успел обломать ещё только две ноги своему лесному парню, как услышал молящий женский голос:
— Остановись, богатырь, не убивай моего сыночка. Сжалься над нашей семьей, не довершай зла, которое вы нам причинили.
Услышав человеческую речь, да к тому же произнесенную женским голосом, я прекратил ломать лешего, но резко отреагировал на последние слова лешачихи.
— Это, какое же мы зло вам причинили? Зверья не били, деревьев не рубили, пожара лесного не устраивали. Ты что говоришь такое, напраслину возводишь?
— Вы кровно оскорбили нас, разведя, на этой поляне костер. Эта поляна для нашей семьи святое место, а вы испоганили его, надругались над ним. Все путешественники знают об этом, и никогда, ни один из них не посмел так поступить с нами.
— Ты считаешь, что все на земле обязаны знать, что это ваша поляна, ваша святыня? И где здесь написано или как-то указано, что она принадлежит вашей семье? Я не знал об этом, даже не догадывался, поверь. Я не боюсь тебя и твою родню, если мне было бы нужно извести вашу семью, я просто пошёл бы в лес, нашел бы вас всех и перебил, но у меня нет причин для этого. И если я и мои сотоварищи нарушили ваши святые места, то только по неведению.
— Может, ты и не знал, но, по крайней мере, одному из ваших было ведомо о нашем месте, вот тому рыжему с секирой.
И она своей деревянной рукой указала на Люта. Меня, как кипятком ошпарило. Я ринулся в самую гущу сражения и так крикнул, что всех, кто там был, раскидало в стороны. Оказавшись рядом с Лютом, я громко, чтобы слышали все, спросил у него:
— Так ты знал, что эта поляна их святыня?
Не опомнившись от звукового удара, сын воеводы снизошел мне ответить:
— Ну, знал! Что с того? Это не наши лешаки, а древлянские.
— Но зачем, зачем ты, киевский посол, оскорбляешь тех, кто не причинил нам никакого зла. Что тебе, Люту, сделали плохого эти мирные лешаки? Ты, посол, какое право имеешь глумиться над их святынями и подставлять нас под их гнев, выставлять нас на позор? Я никогда и нигде не позволял поганить заповедные места. Даже в тех краях, где я бывал раньше, где забыли уже о чести и совести, я не терял своего достоинства, и не смеялся над святынями своих врагов. А ты с умыслом надругался над дорогим их разуму или сердцу местом, да ещё и нас втянул в это непотребство! Ты поступил и с ними, и с нами, как со своими самыми заклятыми врагами! Почему?
Мой вид, наверное, был столь страшен, что Лют, ползком отодвигался и отодвигался от меня, затем встал, но смотреть на меня не смотрел. Все на поляне замерли в ожидании.
Лют молчал, тогда я повернулся к нему спиной и подошёл к лешакам, которые стояли неподалеку, склонил перед ними голову и произнес:
— А простите вы меня жители лесные, что не по злому умыслу, а по неведению нанес вам оскорбление. Простите и не держите зла за смерть вашего сородича и увечья молодой вашей поросли. Я защищал свою жизнь, не зная, что сам виновен в вашем гневе. Как я могу исправить случившееся несчастье? Как могу загладить свою вину?
Я, действительно, раскаивался и винил себя. Мне было гадко оттого, что я втянут в грязные делишки Люта.
— Случившегося не исправить, — промолвил один из леших, похожий на еловую шишку. — Но мы способны понять и простить тебя, потому что в произошедшем, есть и наша вина. Когда с вами появился этот рыжий человек, нам и в голову не могло прийти, что он не предупредил вас о нашей поляне. Этот поганец много раз проезжал мимо с древлянским князем Олегом, и вся наша семья слышала, что молодой князь рассказывал ему об этом святом для нас месте. Рассказывал он ему и о нас, о том, что наша семья одна из самых древних и уважаемых семей лесов древлянских и, вообще, лесов. Наверное, тогда и задумал он, обидеть и извести нас всех поголовно. Один-то он никогда бы с нами не справился, а с большой дружиной было бы слишком заметно, вот этот Лют и дожидался, покуда не появится у киян такой богатырь, как ты.
