— Альфонсо... помни... крыыыысы... чееерви... канализаааация, — я нарочно растягивала каждое слово. И — улыбалась. И глядела ему прямо в глаза. Не знаю, что видел он. Знаю только, что зверь в моей душе — улыбался. Ему нравился чужой страх и чужая боль.
Ему?
Мне?
— Забирай, — прохрипел вампир.
Зверь в моей душе облизнулся. Он был доволен. И медленно уходил назад.
Я резко разжала руки и встряхнула кистями.
— Свободен!
И развернулась к двери. Идти не хотелось. Зверь уходил внутрь. Расход сил был невероятным. Хотелось упасть на пол, расслабиться — и чтобы никто, и никогда... и вообще...
Я с трудом прошла мимо вампира. На миг наши глаза встретились.
И только тогда Мечислав решился обнять меня за талию.
* * *
Юля была в бешенстве. Мечислав это чувствовал. Но сделать ничего не мог. Альфонсо словно специально нарывался на неприятности. Но когда он впечатал в стену Юлиного брата — Мечислав понял — это последняя капля. Он дернулся к своему фамилиару, но остановить ее уже не успел.
От Юли словно повеяло горячим ветром. Ее сила взвилась вихрем, обжигая всех присутствующих — и она скользнула к Альфонсо. Попутно она что-то сделала, как будто тряхнула рукой, но Мечислав не понял — что. Его внимание было полностью приковано к выражению лица девушки. Он не удивился бы клыкам, выросшим из-под Юлиных губ.
Юля шагнула к Альфонсо да Силва — и неуловимо изменилась. Вампир не мог понять, в чем заключаются изменения, но ему вдруг стало страшно.
Лицо красивой женщины вдруг помутнело, словно на него надели полупрозрачную маску. Оно было тем же, но сверху подернулось туманом, расплылось — и проглянули звериные черты. Те же глаза, лоб, нос, но сверху — словно хищная звериная морда. Не оборотень, нет. Но... нечто, вроде одержимости. Безумие ярости. Звериная ярость и безумие.
Мечислав не испугался бы так полному превращению, или даже частичному — что он, оборотней не видел? Но вот это — плывущее, искаженное, яростное — напугало его, как когда-то, в детстве страшный бука. И страшнее всего на этой маске были человеческие — Юлины, черт возьми! — глаза.
Он пытался остановить женщину, даже попробовал приказать ей через связь, но куда там! Представьте, что вы связаны с кем-то толстым канатом. И в любой момент можете потянуть его на себя, заставляя второго в связке следовать за вами. Так это должно было быть. А на самом деле...
Канат прозвенел истончившейся конопляной веревочкой — дерни и оборвется. А потом его словно подцепили когтями — и на вампира взглянули звериные желтые глаза.
— Оборвать?
Голос Юли? Или того чудовища, которое владело ей сейчас? Он так нежно шепнул вампиру это слово, что Мечислав понял — она оборвет. В минуту. Сейчас ее сила и ярость так велики, что она сможет — всё. А жалеть об этом будут — все. И он положился на судьбу. Что будет — то и будет. Хотя если бы не Валентин — был бы шашлык из Альфонсо. Но слава богам — Юлин братец оказался жив! И эта девчонка — как ее там — тоже. Хотя — как они остались живы? Оборотни существа живучие, это так. Но проклятие Альфонсо сбоев не давало! Мила должна была умереть в течение пяти минут. А поди ж ты!?
Какие еще способности скрываются за невинными глазами Юли Леоверенской? И откуда взялся этот зверь? Мечислав тоже видел когда-то рисунок Даниэля, но предполагал, что это лишь метафора. Игра воображения художника. Но не сама Юля. А оказалось — это ее внутренняя сущность? Но — как!? Она же ни разу не оборотень! И не может быть! Она УЖЕ фамилиар вампира. Она никогда не станет оборотнем, даже если ее все присутствующие звери перекусают! Мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Вампиры и оборотни — это две разные ветви паранормов. И сотрудничество вовсе не означает генетического сходства или даже совместимость вирусов оборотничества и вампиризма! Если уж на то пошло, оборотень может быть фамилиаром, только в одном случае — если он УЖЕ был оборотнем, до первой печати. В противном случае — поезд уехал.
— Шарля-то зачем?! — изумился он, когда Юля потребовала выкуп. Но спорить не решился. Что такое женщина в ярости? Ну-у... пара-тройка демонов ада была явно предпочтительнее. Те хоть просто убьют, а Юля была настроена поиграть. Помучить. Поиздеваться, как кошка над пойманной мышкой. И Альфонсо отлично это понимал. Но садисты — это не мазохисты. И подвергаться медленному сдиранию шкурки ему не хотелось. Почему-то.
Так что Шарля она получила без труда.
Сбросила Альфонсо, брезгливо отряхнула руки — и словно втянула внутрь себя горячий вихрь. А следом за вихрем исчезла и полузвериная маска, проглядывающая над ее лицом.
Она повернулась и пошла к двери. И только заглянув в ее глаза, Мечислав понял — она держится только на одной гордости. Что ж, не будем портить игру своему фамилиару.
Он обнял девушку за талию непринужденным жестом и кивнул Валентину.
— Брата госпожи — в его комнату. Приставь кого-нибудь позаботиться о нем. Имущество госпожи — кивок на безмолвного Шарля, который даже головы не поднял, — в машину, помыть его, одеть и приглядеть. Исполнять!
— Да, господин, — пролепетал Валентин.
Лепет и трепет удались ему на десять баллов по пятибалльной системе. Испугался он до икоты. И икал бы — да страшно. Еще икнешь, привлечешь внимание — и Зверь, проглянувший под лицом девушки, обратит на тебя внимание. И... что потом будет — даже помыслить страшно. И зверь — тоже страшен. А оборотни — существа чувствительные. Особенно — к чужой силе. Юля — же очень сильна. Еще порвет ненароком — и не заметит.
— Вадим! Помоги господину да Силва! Медпомощь, все такое... Живо!
Вадим кинулся исполнять.
Вампир придерживал Юлю за талию. Со стороны — красиво, на деле — девушка буквально висела на нем, через силу переставляя ноги.
Мечислав провел девушку в свой кабинет, усадил на диван — и грозно нависнув над ней, поинтересовался на последних остатках самообладания:
— Чай, кофе, сок, водка!?
Сначала он приведет ее в порядок, а уж потом — оторвет голову.
— Ты позволяешь себе наливать даме водку? — ехидно уточнила его чокнутая фамилиар. — Фи, сударь! Где у вас чистый спирт?
Мечислав понял, что она вполне адекватна, контролирует себя — и все прошло без последствий для нее и ее силы.
А в следующий момент откат пошел у вампира.
Он ей... он ее... он сейчас голову ей оторвет!!!
Он схватил девушку за плечи и сильно встряхнул.
Этого оказалось достаточно. Девушка закатила глаза и ушла в глубокий обморок.
Приступ бешенства прошел, как и не бывало.
Мечислав осторожно опустил хрупкую фигурку на диван — и отправился за нашатырным спиртом.
Чувствовал он себя почему-то дурак-дураком. Хотя почему бы это?
* * *
Меня не было. То есть я была, но мне было так хорошо...
Я плыла в прохладном зеленоватом потоке силы. Еще не на своей обожаемой поляне, но где-то очень близко. Шумели кроны деревьев. И лился откуда-то солнечный свет.
Я не пыталась думать. Не пыталась ни в чем разбираться. Даже ругать себя за несдержанность — и то не могла. Я просто уплывала в прекрасное далеко. И это было... потрясающе спокойно.
А потом в мою идиллию вторгся ужасный резкий запах.
'Нашатырный спирт' — подумала я. И открыла глаза.
Я лежала на диване. Полностью застегнутая на все пуговицы и даже не раздетая. Рядом со мной стоял Мечислав и водил у моего носа склянкой со спиртом.
— Уберите гадость, я же водку просила, — прошептала я.
Это мой голос? Котенок и тот громче пищит. Но вампиру хватило.
— Хочешь пить? Что предпочтешь, пушистик?
— Апельсиновый сок, — попросила я. — Сил нету...
Мечислав приоткрыл дверь и отдал кому-то распоряжения. Послышался дробный топот ног — исполнять буквально полетели. А сам вампир вернулся ко мне — и опустился на колени рядом с диваном. Я настолько устала, что даже говорить не хотелось. И я молча глядела, как Мечислав опускается передо мной на колени — и начинает разминать мне ноги.
— Расслабься. Сейчас тебе станет чуть легче. Точечный массаж — великая вещь.
Я послушалась — и расслабилась. Минут на пять. Потом в дверь постучали. Вампир на минуту оторвался от меня, рявкнул на кого-то и опять закрыл дверь.
Массаж продолжился. Не знаю сколько — пять минут, десять, час — я просто выпала из реальности. И вернулась в нее, когда меня ласково погладили по щеке.
— просыпайся, милая. Пора.
Глаза открывать не хотелось. А надо.
— Возвращайся в сознание, а то поцелую.
— Угрожать-то зачем!?
— А строить из себя безнадежно усталую? Ты почти час дремлешь. Пора приходить в себя.
— Как скажешь.
Я ожидала, что вампир сейчас устроит мне допрос. Но вместо этого мне вручили здоровущий бокал со свежевыжатым соком
— Пей.
Кисловатый вкус апельсина прогнал остатки тумана из головы. И я подмигнула вампиру.
— Как у нас дела? Тебе уже доложили?
Мечислав и не подумал отрицать.
— Лучше, чем были. Сейчас, когда ты показала Альфонсо силу, он побоится прессовать нас. Но с тобой обязательно захочет поговорить. И теперь притворяться дурочкой не получится. Глорианне придется чуть потруднее, лицо ты ей распахала серьезно и часть шеи тоже, но дня за два она все залечит. Особенно с правильным питанием.
— И не останется никаких следов?
— Нет. Не должно. Ты против?
— Нет. Пусть так. Жаль, что притворяться больше не получится. — вздохнула я. — Дурочка, в которую я играла с Иваном и Рамиресом, вышла очень убедительная.
— мне тоже понравилось. Ты можешь рассказать — что ты натворила?
Я улыбнулась. Силы возвращались. И Мечислав был на редкость человечным, мне даже не хотелось выдрать ему все зубы без наркоза. Почему он всегда не может вести себя, как человек?
Хотя глупый вопрос. Он же вампир...
— могу попробовать. Если еще сока нальешь.
Вампир послушно налил мне еще стакан сока, я залпом выпила его — и кивнула.
— Знаешь, меня и так все довели. Альфонсо, его жертва этот, как его?
— Шарль.
— Вот. Шарль, убийство это сегодняшнее, я и так вся была на нервах, а тут еще этот эмиссар паршивый ломаться вздумал. И наезды начал. Я терпела, сколько могла, но когда Славка упал — у меня крышу сорвало начисто. Сама почти ничего не помню. Помню только ощущения, словно я — это не я, а какое-то чудовище. И оно хочет жрать. И жрать не абы кого там, а одного конкретного Альфонса.
— Ты его так хоть на людях не называй — особого упрека в голосе Мечислава не было — и корчить виноватую рожицу я не стала.
— постараюсь.
— Вот и постарайся. Откуда взялось это чудовище? У тебя даже лицо изменилось?
— Оно живет во мне. — Мне на миг стало трудно говорить. Горло перехватило неожиданным спазмом. — Ты помнишь, какой меня нарисовал Даниэль?
— С трудом. Женщина в красном и напротив, в зеркале, ее отражение в виде зверя?
Я кивнула.
И вспомнила. Вот я на кровати. И Даниэль рядом. Живой. Родной. Любимый. Откидывает волосы назад. Протягивает рисунки. Смотрит на мое лицо, ожидая похвалы или презрения. Там были два портрета. Надюшки — и мой.
Второй портрет изображал меня, но тоже совсем не такую, как в жизни. Зеркало. И вроде бы та же я. Тоже стоящая вполоборота к зрителю. Почему-то я была одета в костюм гвардейцев кардинала. Алый плащ с золотым крестом развевался на ветру. Рядом, на светло-голубом фоне, лежала шляпа с пером. В левой руке я сжимала кинжал, поднимая его наподобие креста. В правой руке держала опущенную книзу длинную шпагу. Внешнее сходство было несомненным. Но не внутреннее! Я не была такой. Только мечтала. Но у меня никогда не получится. В нарисованных гениальным художником моих глазах была любовь, но совсем другая. Веселая, шальная, хищная. Мой нарисованный двойник скалил зубы в дерзкой улыбке. Женщина на портрете предлагала — все. Дружбу, любовь, партнерство, секс, дуэли на шпагах, прогулки под луной по крышам, ужин в китайском ресторане и бутылку водки, распитую из-под полы в мужском туалете — все, что только могла предложить женщина. И при этом смотрела с вызовом: 'Мол, я-то предлагаю! Но сможешь ли ты взять то, что я предложу и так, как я предложу это тебе? Если сможешь, мы будем вместе. Если нет — проваливай сразу! Слабаков не держим и не удерживаем!' Что-то придавало портрету такой вид. И что-то в нем было неправильным, но таким, что хотелось смотреть и смотреть. И пытаться понять — в чем же дело. Женщина задерживала на себе взгляд — и вы не сразу смотрели в зеркало на портрете.
Там отражалось — чудовище. Страшное и чем-то даже омерзительное. Львиная грива, рога, пасть, полная острых зубов в три ряда, хищное и стремительное тело — помесь льва с драконьим хвостом и орлиными крыльями, частично покрытое шерстью, а частично — чешуей. Увидь я такое страшилище в детстве — неделю бы по ночам кошмары снились. И сейчас...
У чудовища были мои глаза. Оно вставало на дыбы в припадке ярости, ревело и било передними лапами в зеркало, как бы стараясь добраться до женщины на портрете, а та улыбалась. И только потом мне стало ясно, что же не так с рисунком. У женщины в свою очередь были глаза чудовища — слишком большие и с вертикальными зрачками. Хищно-желтые.
— Именно. Вот он и выглянул сегодня на свободу. Тот самый зверь. Из того самого зеркала.
— Этого не может быть.
— Неужели? Откуда ты знаешь, что оставил мне Даниэль перед смертью?
Мечислав замолчал.
Действительно, что мог мне подарить любимый. Я думала до этой минуты, что просто — дар рисовать. И так же, как он, отражать в рисунке душу человека.
Но его подарок мог и инициировать изменения во мне. Я когда-то считала, что стану такой как женщина на картинке. Но если... в зеркале отражался зверь... не может ли быть так, что в минуты опасности из меня будет лезть это чудовище?
Не знаю.
Даниэль его видел.
Я — чувствовала сегодня.
Мечислав будет расхлебывать результаты его действий.
Скажите после этого, что оно — не реально!?
— Ты думаешь, это что-то вроде оборотничества?
Нет. Это я точно знала. Это — не оборотничество. Но не рассказывать же вампиру абсолютно все?
— Не знаю. Я не испытывала желания ходить на четвереньках или лопать мясо с кровью.
— А поменять форму тела?
— Нет. Только — когти.
— Что?
— Ну да. Не вся форма, не тело, а именно когти. Словно к моим пальцам присобачили что-то такое, раз в двадцать длиннее обычных ногтей. Только они нематериальны. Я не смогу ими даже огурцы в салат нарезать. Ничего не смогу. Кроме одного. Повредить ауру любого существа на земле. Человека. Вампира. Оборотня. Да хоть черта, если у чертей есть аура. Раньше я просто видела ауру человека. А эти когти — инструмент манипуляции с ней. Грубой манипуляции. Так вот. Но ни силы, ни чего-то еще они не прибавляли. Не знаю, как это можно объяснить лучше. Но раньше я просто видела, а сейчас могу и действовать. Плохо, неумело, и исключительно во зло.
— Неудивительно. Рано или поздно, так или иначе... ты прогрессируешь. И очень быстро. Ты ощущала их — как продолжение своих рук?
