Штаб-капитан Магу

— Ладно, поехали. Надо еще до темноты до заимки добраться.

Всю обратную дорогу Алекс мучился вопросом, почему ничего не спросил у ротмистра о семье, об Аделине? Понятно, больше всего его интересовали новости о последней персоне. Жандарм ими по долгу службы интересоваться не должен, но вдруг до него какие-нибудь слухи дошли? С другой стороны, если Лампсберг сам эту тему не затронул, скорее всего, никаких чрезвычайных событий за время его отсутствия не произошло. Или ротмистр не захотел его расстраивать раньше времени?

На следующий день после прибытия на заимку, штаб-капитан извлек на свет свой мундир. Следовало попытаться привести его в порядок, насколько это было возможно. Вся форма его пребывала в печальном состоянии, а средств улучшить его, было чрезвычайно мало. Ни утюга, ни щетки, ни мыла, ни прачки, которая могла бы им заняться. Мысль, что проще новую форму пошить, была очень близка к истине. Вот только являться с заказом к уруссийским портным было несколько преждевременно.

Первое здравое предложение внес Меремеев.

— Можно золой постирать.

Выгребли из печки золу, сыпанули в деревянную кадку, потом воду процедили, ею же и постирали. Результат получился вполне удовлетворительным. Увы, как только форма высохла, она приобрела вид, будто ее долго жевала корова. А поскольку ближайший утюг опять же находился в Уруссийске, пришлось импровизировать на месте.

— Можно под матрас положить, — предложил гвардеец в запасе.

— У нас нет матраса, — напомнил ему штаб-капитан.

Стол был сделан из грубо обструганных досок, нары в заимке сколочены из жердей. Вариант, разгладить собственным весом, также оказался непригодным. В итоге, просто повесили форму над котлом с кипящей водой, после чего, офицер просто натянул ее на себя. Сначала ему стало жарко, потом, по мере остывания, мундир начал тянуть тепло из Алекса и он к концу процесса заметно продрог. Стрелки же на брюках Ивасов навел старым солдатским способом при помощи двух монет.

— На императорский смотр я бы в таком виде выходить не рискнул, но с учетом времени и места, я думаю, меня простят.

Сейчас на штаб-капитане Магу повисло несколько куда более тяжких обвинений, простили бы их. А за нарушение формы одежды можно и наказание понести, он согласен.

— Кабанятину жалко бросать, — страдал Ивасов.

— Брось, — утешил его Меремеев, — за неделю все равно протухнет.

За полтора месяца пребывания на чужой заимке удалось наладить кое-какой быт, втянутся в повседневную, размеренную жизнь. Теперь же приходилось все бросать и вновь идти навстречу неизвестности, уповая на высшие силы и связи при императорском дворе. Другого выхода не было, если не хочешь всю оставшуюся жизнь провести в этой глухой тайге, вдали от людей. И от нее, Аделины. Девушки, о которой уже столько времени, не было никаких известий.

Всю неделю душу Алекса разрывали противоречивые чувства. То ему хотелось, чтобы дни пролетали, как можно быстрее, то чтобы неделя эта не закончилась никогда. Лето уже готовилось смениться осенью, ночи стали холоднее, а верхушки лиственных деревьев начали желтеть. В последний день устроили себе баню, после которой, надели чистое белье. Вечером у них состоялся следующий разговор.

— А может, все-таки...

— Нет, я поеду один. Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать. Формально вам тоже могут предъявит обвинения. Ты, не будучи ни солдатом, ни станичником, в боевых действиях участие принимал. А ты, со мной на тот берег ходил, в цинских стражников стрелял. Сам знаешь, за такое по головке не погладят.

— Это, да, — вынужден был согласиться урядник.

— Если меня в холодную не посадят, — продолжил штаб-капитан, — тогда и появитесь. Возможно, ваши показания также понадобятся.

— А если, посадят? — хмуро поинтересовался Меремеев.

— Тогда уезжайте отсюда подальше, мне вы уже ни чем не поможете. Деньги у вас теперь есть.

— Не многовато ли вы нам дали? — продолжил сомневаться станичник.

— Берите, пока дают, — отмахнулся офицер. — В тюрьме они мне не понадобятся, а на воле я найду, где взять.

Ночью Алекс спал плохо. Долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, проснулся помятым и не выспавшимся. Остатки их таежного быта распихали по седельным сумкам, что в них не поместилось — оставили тому, кто займет эту заимку после них. К означенному сроку подъехали к верстовому столбу с табличкой 951/950.

— Дальше я один.

— С богом, господин штаб-капитан, — напутствовали его спутники.

Появления офицера ожидали четыре жандарма. Ни ротмистра Лампсберга, ни старшего агента Манского с ними не было. Не любят эти работники плаща и кинжала рядом со своими коллегами, носящими мундир на публике появляться. Жандармский вахмистр, окинул подъехавшего офицера подозрительным взглядом.

— Штаб-капитан Магу?

Понять его было можно, не часто на дорогах империи можно было встретить офицера в таком затрапезном виде, да еще и давно не бритого и толком не чесанного.

— Он самый.

— Приказано сопроводить вас в Уруссийск.

Оружие сдать не потребовали, ни огнестрельное, ни холодное. Ехали чуть позади. Добрый знак, значит, о его судьбе ничего еще не решено, еще можно будет побороться. Стоп! А жандармы-то не местные, столичные! Штаб-капитан решил проверить свою догадку.

— Из столицы давно?

— Четвертого дня прибыли, господин штаб-капитан.

— Всем эскадроном?

— Так точно, господин штаб-капитан.

Выходит, у генерала Горобцова-Ташкова не только к местным чиновникам доверия не было, но и к рядовым служащим его же корпуса, если он с собой из столицы целый эскадрон привез. И вахмистр отвечает четко, по уставу, не как будущему арестанту, еще один хороший знак. Когда дела твои не так хороши, как хотелось бы, а перспективы туманны и от твоей воли не зависят никак, ты невольно начинаешь искать такие мелочи, в надежде, что все вместе они сложатся в благоприятную для тебя картину и все у тебя будет хорошо. Или не хорошо, если знаки эти окажутся недобрыми. Глупость, конечно, но как знать?

Через два часа под копытами лошадей Восточный тракт сменился улицами Уруссийска. С того времени, как штаб-капитан побывал здесь в последний раз, в городе произошли значительные перемены. И дело даже не в том, что тогда было начало лета, а сейчас близилась осень. И здания все остались на прежних местах и в том же виде, как их запомнил с прошлой поездки офицер. Изменились люди.

Раньше офицеры и чиновники неспешно гуляли по тротуарам под ручку со своими дамами. Чинно раскланивались друг с другом при встрече, также неспешно обсуждали городские новости. Покой, порядок и умиротворение. Сегодня же в атмосфере Уруссийска чувствовалось немалое напряжение. Дам и девиц на улицах стало заметно меньше. Чистая публика по улицам передвигалась куда быстрее, и сама стала намного нервознее. На заезжих жандармов поглядывали с беспокойством, спешили отвести глаза, едва уловив на себе взгляд одного из носителей голубого мундира.

Когда они достигли центра города, офицер, стараясь не выказывать охватившего его волнения, поинтересовался.

— Куда дальше?

— В городскую управу, господин штаб-капитан, — ответил вахмистр, — комиссия там заседает

Городская управа, двухэтажное, краснокирпичное здание, недавней постройки, было самым просторным из всех присутственных городских мест. Мог бы и сам, никого не спрашивая, догадаться, где разместится комиссия Горобцова-Ташкова. Весь центр городской жизни сместился сейчас на пыльную городскую площадь с так и недостроенной каланчей к краснокирпичному зданию управы. Перед зданием находилось с два десятка конных жандармов, седоков ожидали полдюжины экипажей. То и дело заходили в двери и выходили офицеры и гражданские чиновники.

У коновязи свободных мест не было, все заняли своим лошадьми жандармы. Пришлось привязать Витязя прямо у балюстрады. Заминка возникла с винтовкой, не являться же с ней на заседание комиссии. Выручил вахмистр.

— Нам ее оставьте, господин штаб-капитан. Как освободитесь, мы ее вам сразу вернем.

Фраза эта в устах жандарма прозвучала весьма двусмысленно, ну хоть револьвер сдать не предложили.

— Следуйте за мной, господин штаб-капитан.

Внутри здания лестница привела их на второй этаж. Полутемный, несмотря на солнечный день снаружи, коридор. Вахмистр остановился у высокой, массивной двери.

— Ожидайте здесь, господин штаб-капитан. Я доложу.

Жандарм исчез за дверью, оставив офицера в одиночестве. Ни диванов, ни кресел, даже самой обычной табуретки в коридоре не нашлось, но и стену подпирать, долго не пришлось. Вместо вахмистра в двери просунулась голова незнакомого чиновника.

— Штаб-капитан Магу? Проходите, вас ожидают!

Собравшись с духом, Алекс шагнул за дверь. Вероятно, это обширное помещение с колоннами задумывалось, как бальный зал для уруссийского высшего общества. Сейчас же обстановка в нем больше напоминала судилище.

— Присаживайтесь, господин штаб-капитан.

Опустившись на жесткий деревянный стул, стоявший почти в самом центре зала, офицер оказался перед длинным столом, за которым и расположилась, сиявшая золотом погон грозная комиссия. Было ли так задумано или получилось случайно, свет, падавший из окон прямо на Алекса, мешал толком рассмотреть ее членов. Впрочем, сидевшего в середине стола генерала Горобцова-Ташкова он все-таки узнал. Справа и слева от него заседали несколько делопроизводителей и мелких чинуш. За спиной замерли два жандарма с карабинами у ноги. Действо началось.

— Начинайте, — разрешил председатель.

Справа поднялся один из чиновников, начал зачитывать обвинения с листа бумаги.

— Штаб-капитан Магу, обучающийся в академии генерального штаба, обвиняется в обстреле парохода, принадлежащего империи Цин, что спровоцировало пограничный инцидент, в котором означенный офицер принял самое активное участие. Также обвиняется в незаконном переходе границы, нападении на пограничных стражников империи Цин и убийстве одиннадцати из них. Кроме того, штаб-капитан Магу скрылся от следствия, чем...

— Достаточно!

Чтец мгновенно заткнулся.

— Кем обвиняется, штаб-капитан Магу?

— Председателем комиссии по демаркации границы полковником Лемковым.

— Ну и где этот ваш полковник?!

На этот раз весь заряд председательской желчи угодил в его коллегу, сидевшего по левую руку.

— Где полковник Лемков?! Почему мы третий день не можем его увидеть?! И чего тогда стоят его обвинения?! Что вы молчите, господин генерал-майор?!

Этот генерал, похоже, был из местных. А вот сказать ему точно было нечего. Он попытался еще что-то промямлить, но Горобцов-Ташков уже махнул на него рукой.

— Имеете что-нибудь сообщить комиссии, господин штаб-капитан?

— Так точно, господин генерал! Все мои показания по данному делу изложены письменно. Так же сюда приложены мой рапорт об обстреле станичного разъезда цинским пароходом и трофейная карта, изобличающая полковника Лемкова в самовольном изменении демаркационной линии границы в пользу империи Цин. Указанные сведения я готов подтвердить, как на заседаниях комиссии, так и в любом суде.

— Давайте сюда.

Рапорт штаб-капитана Горобцов-Ташков просмотрел бегло, похоже, его содержание он знал уже заранее.

— Указанные в рапорте лица смогут подтвердить в нем изложенное?

— Так точно, господин генерал! Если, конечно, они живы остались...

Развернув карту, шеф жандармов удивленно хмыкнул и бросил на сидевшего слева генерала такой взгляд, что даже Алекс невольно поежился.

— Что там еще осталось? Нарушение границы и нападение на пограничных стражников. Эту вину за собой признаете, господин штаб-капитан?

Алекс с трудом подавил в себе желание пуститься в полное отрицание. Ведь спрашивает его не провинциальный жандармский ротмистр, а сам шеф корпуса жандармов и полный генерал. Инстинкт подсказал ему, что именно сейчас лгать не стоит. Сглотнув, он выдавил из себя.

— Признаю, господин генерал. В свое оправдание хочу сказать, что нарушение было вызвано крайней необходимостью, а пограничные стражники напали на нас первыми. Мы вынуждены были защищаться.

Горобцов-Ташков дал договорить штаб-капитану Магу до конца, после чего принял решение.

— Вам еще предстоит дать комиссии более подробные показания. Из Уруссийска никуда не уезжать, о следующем заседании вас известят. Свободны, господин штаб-капитан!

— Слушаюсь, господин генерал!

С нескрываемым облегчением Алекс выкатился из зала. Хоть информации и недостаточно еще для полного анализа, некоторые выводы сделать уже можно. Председатель комиссии генерал Горобцов-Ташков настроен к нему благожелательно, хоть виду старается и не показать. Большую часть обвинений граф отмел сразу. Правда, оставшегося обвинения хватит для того, чтобы сломать карьеру любому офицеру. И пусть здесь не просвещенный Запад, а дикий Восток, где такого рода инциденты случаются постоянно, горе офицеру, нарушившему государственную границу и попавшемуся с поличным.

А Алекс свою вину еще и публично признал! А что делать было? Еще неизвестно, что хуже: признаться и лгать в глаза шефу жандармов, когда он точно знает, что ты врешь. А полковник Лемков, похоже, сбежал, гад! Еще до приезда комиссии, раз его уже третий день найти не могут, а скорее, сразу, как только узнал о ее приезде. Почуял, гости из столицы приехали в эти далекие края не просто так, а по его душу. Жаль, после его исчезновения все ведущие наверх ниточки оборвались.

Позади появился давешний жандармский вахмистр, из него-то штаб-капитан и попытался выудить дополнительную информацию.

— А что, многих уже на комиссию вызывали?

— Нет, господин штаб-капитан, — покачал головой жандарм, — больше пока с бумагами разбираются. Хотя, кое-кого из кутузки уже отпустили, а кое-кого наоборот, посадили. Еще парочку до сих пор найти не могут.

Это он наверняка про Лемкова, Алекса же больше интересовала судьба другого офицера.

— Про войскового старшину Хролова ничего не знаете?

— Ну, как же, — расплылся в улыбке вахмистр, — его же первым и выпустили, еще позавчера. Станичники потом всю ночь на радостях гуляли.

Еще одна хорошая новость. За этим разговором офицер и жандарм оказались на улице. Жандармы вернули штаб-капитану его винтовку. Он отвязал коня, закинул винтовку за спину, отъехал от управы на пару сотен шагов и задумался. А куда, собственно, ехать дальше?

Глава 9

По здравому размышлению, штаб-капитан направил свои стопы, а точнее, копыта своего коня к ближайшему постоялому двору. Хотелось сбрить отросшую бороду, подстричься, сходить в нормальную баню, отдать прислуге форму и сапоги, чтобы привели к утру в порядок и уснуть на настоящей кровати, застеленной чистым бельем, не опасаясь, что утром разбудит тебя, похлопав по плечу, тигриная лапа. А еще вдруг почему-то захотелось борща. Да, да, обыкновенного борща, чтоб со сметанкой и ломтем свежего ржаного хлеба.

Постоялый двор оказался совмещен с трактиром, что вполне устраивало офицера. Увы, мечты заполучить весь доступный в этом окраинном городишке комфорт так и остались мечтами.