А потом невдалеке возникла другая фигура, и А-Юй на миг позавидовал — этот даже не прятался. Он спокойно стоял почти что среди солдат, и те не замечали его. Но он, видно, все-таки всемогущим не был — скрывшись от взора солдат, сам не заметил лежащего. Тогда А-Юй понял, что ошибался — главным было не вернуться домой, главным было убить. Он чуть приподнялся — прицелиться было нетрудно — и метнул дротик.

...И никогда не узнал, что попал, и удаче своей был обязан испытанной зависти и радости осознания — гнев или ненависть выдали бы его. Попал, но не спасся.

Через пару мгновений он был уже не просто мертв, его не существовало и в мире духов, а тело от чужого толчка скатилось в овражек, на дне которого еле текла небольшая, зеленая от ряски речушка.

Тот, в кого А-Юй бросил дротик, с трудом прошел шагов десять, зажимая рану, чтобы не оставить следов крови; он упал в полускрытую в папоротниках в старую яму-ловушку: там не нашли бы проходившие мимо солдаты.

А они так и не услышали, не поняли ничего, только пара человек прислушались — вроде хрустнули ветки.

Сегодня удача сопутствовала охотнику: он почти сразу подстрелил пару горлиц. Отходить далеко от хижины было боязно, с тех пор, как слухи пошли, что в этих местах хозяйничают чужаки. Ладно бы просто хозяйничают — убивают. И он сам видел чужие следы и кое-как затушенное костровище. Немало народу, человек десять, пожалуй...

Он бы охотился дальше, но до слуха донеслись крики и лязг железа, и он поспешил вернуться, запереть дверь на засов, словно маленькая охотничья хижина могла защитить. Часа два, не меньше прошло с того времени, как услышал звуки схватки; тогда только решил наведаться и посмотреть.

До места он не дошел, увидев немного крови на листах папоротника, рассеянные брызги, словно кто кистью встряхнул. Листья примяты не были, разве что разорвана росшая меж них паутина. Он знал — там, внизу, была старая ловушка, вырытая еще другим охотником. И сейчас в этой яме кто-то лежал.

Он сперва понадеялся — зверь, но нет, то был человек. Одного взгляды было довольно, чтобы понять, с такими ранами не живут. Но этот еще почему-то дышал.

— Жаль-то тебя как, молодой ведь совсем, — пробормотал охотник, свесившись в яму. И за свою шкуру было страшно — а ну как здесь целая банда поблизости? Что за звуки сражения были недавно? Но не оставлять же здесь, хотя, может, и разумней было бы дождаться его смерти и прямо тут могилу устроить. И все-таки жалко... не по-человечески это, сидеть рядом и просто ждать.

Поэтому спустился в яму и достал раненого — тело того оказалось неожиданно легким, словно вместе с жизнью его покидал и вес. Крови было не слишком много, но, когда с усилием вытащил дротик, она хлынула, заливая и одежду охотника. Тот ощутил досаду — поблизости нет ручья, а когда засохнет, поди еще отстирай. Перевернул человека на спину, гадая, стоит ли пытаться хоть из мха и его же рубашки повязку соорудить, или уже бессмысленно.

Когда распахнулись глаза, неподвижные, как у слепых, он успел удивиться и даже обрадоваться, хотя чему бы, все равно ведь не выживет. Зеленоватому свету на лбу раненого тоже успел удивиться, и это было последнее его чувство.

...Пальцы опустились на глаза, закрывая их, навсегда изгоняя из них увиденное страшное. Затем несколько веток папоротника легло на тело охотника, не скрывая его: лишь знак внимания, уважения к умершему.

Тень брела от ствола к стволу, с трудом, опираясь на них, но невесть как среди папоротников и подлеска ухитряясь выбирать место, где можно пройти. То место, где не так давно шел погибший охотник. Низкая косоватая хижина показалась среди деревьев; тень приблизилась, сорвала с дверного косяка защитный знак, сплетенный из заговоренных ниток и корешков, и исчезла внутри; дверь осталась полуприкрытой. Брошенный наземь защитный знак был почти неразличим среди лесного сора, лишь немного красного блестело на нем, но кровь быстро высыхала.

Удержать жизнь в теле было сложнее, чем воду в дрожащих ладонях. Тело испытывало не боль, а невозможность существовать. Эта оболочка все же являлась слишком человеческой, чтобы легко перенести такие ранения. Тогда, со стрелой, было легче. Не возникало сомнений, как поступить.

Все существо стремилось в одном направлении, как дождь падает с неба на землю, как солнце с востока движется к западу. Там были силы и скорое исцеление. Он уже пользовался этим средством, и сейчас вынужден был идти против себя самого. Не сделать то, что было естественным, как дыхание для людей — если и попытаешься не дышать, потеряешь сознание и все равно сделаешь вдох.

Ему сейчас нельзя — и необходимо — было прикоснуться к маленькой жизни, которой он в свое время так много отдал. И этим убить. Не было смысла себя обманывать — сейчас Тайрену такого касания не перенесет.

Вокруг была ночь, очень много ночи, и путеводная нить сквозь нее.

"Я... не... могу..."

Где эта крылатая тварь, когда она так нужна?!

Сил на гнев неожиданно хватило, но после их не осталось вовсе. Тогда он поблагодарил случай за то, что окон здесь нет, а охранный знак валяется у порога — сейчас не пройти мимо даже такой безделицы, а потом... удержится как-нибудь, раз сумел до сих пор.

Крепость Кэраи увидел в самый подходящий час, когда солнце еще не поднялось высоко и в упор освещало ее стены, отчего они казались и вправду белыми. Словно огромный лебедь, подстреленный кем-то из небожителей, упал среди горных склонов, раскинув крылья, и так окаменел, контуры тела стали грубее, чем при жизни птицы, но не потеряли изящества.

— Вот что я точно изменил бы в собственном прошлом — хотелось бы чаще видеть ее, — сказал он Ариму, придержав коня. — Помнил ведь, что она очень красива, но совсем позабыл, насколько.

Сейчас и впрямь оказалось можно остановиться, полюбоваться ровными светлыми стенами, чуть тронутыми золотом, разноцветными флагами на них, соснами и кедрами, как игольчатой рамой.

Ночное письмо оказалось не ловушкой, а благом, а подозрительный помощник хозяина — человеком Аэмара. Тритоны и тут отличились — сумели раньше прочих узнать, по какой дороге поедет Кэраи, и передали весточку от верных людей. Здесь, в Тай-эн-Таала сейчас собрались многие, не желавшие новой власти.

Несколько солдат с усилием открыли тяжелые ворота, вереница всадников въехала на каменный двор.

Первым заметил молодого человека, которого, пожалуй, сейчас хотел увидеть больше других. Заметно повзрослевший, по-солдатски одетый, кажется, вымахавший еще выше прежнего, тот давно не выглядел таким радостным. А может, просто не было у них таких встреч, где уместна радость.

Он по-прежнему открыто и чуть застенчиво улыбался, когда они встретились во второй раз, уже в комнатах, отведенных гостю. Вошел, остановился на пороге, едва не касаясь притолоки головой, черный в солнечных лучах.

— Значит, это по твоей вине Аэмара спасли мне жизнь, — сказал Кэраи; его лицо оставалось серьезным, но сам чувствовал, как ответная улыбка рвется наружу из глаз.

— Они умнее и меня, и Майэрин, хотя насчет нее не уверен, — ответил Рииши, подчиняясь приглашению войти и сесть напротив. — Эти юркие водяные твари чуют выгоду и там, где ее вроде бы искать бесполезно.

— Ты доверяешь им?

— Не знаю, что и сказать.

...Когда из залитого дождем городка вывезли его спутников и его самого, раненого, почти загнанного, он договорился со своими людьми о встрече в условленном месте, а сам подчинился воле провожатых. Его вновь доставили в уютный, утопающий в зелени домик, где ждала Майэрин, едва не упавшая в обморок, увидев кровь на повязке. А ее дядюшка, пока рану вновь перевязывали, неспешно беседовал с ним, пытаясь то ли выведать дальнейшие планы, то ли внушить свои. Несмотря на присущую всему тритоньему роду увертливость, чем-то Рииши нравился этот человек. Не только спасением жизни — да Рииши так и не понял, кто именно его спас, он или другие члены многочисленного семейства. Они все действовали заодно, связь между ними была немыслимо быстрой, словно у каждого Аэмара в голубятне жило под сотню птиц, натренированных летать ко всем родичам и верным Дома.

Хозяин неторопливо отхлебывал легкое вино, угощал гостя и объяснял, что думают Аэмара о происходящем.

"Мы всегда были сильны, как клан, и возможно — заметьте, я ничего не утверждаю — Нэйта причастны к смерти Тори или Кайто, хотя прямых оснований так считать нет. Поэтому разумней, не ввязываясь в прямое противостояние, оказывать по мелочам поддержку их противникам"

"Мою жизнь вы считаете мелочью?" — усмехнулся тогда, и сразу поправился: "Я не о себе-человеке, разумеется. Так высоко я себя не ценю". Но Дом Нара мелочью не был, и собеседник знал это...

Несмотря на пропитанную какими-то мазями повязку, плечо болело, и рука плохо двигалась; не хотел быть обязанным родне Аэмара, но все же хорошо, что его разыскали. Стоит подумать, как блуждали бы сейчас под ливнем, в сером холодном рассвете... и это в лучшем случае. Чтобы добраться до верных Дому Нара, пришлось бы потрудиться.

Рииши слушал вполуха, отвечал — порой невпопад, а сам лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше. Один раз он уже уехал отсюда, чтобы его спасали, как неразумного малыша.

Начало лета, а за окном в сумерках колыхались темные ветви и казалось — они в сухих листьях, как поздней осенью.

Две дороги, одна хуже другой. Здесь оставаться, притихнуть, надеясь, что больше не тронут и что союзники тоже стерпят, не поднимутся. Или направиться в Тай-эн-Таала, как говорил Шимара... туда незаметно могут добраться многие, но будет ли толк от сидения за стенами? Будет, наверное — по слухам, война близится к концу, Тагари вернется, и ему не помешают свежие силы и верные люди. В крепости этой Рииши был пару раз, навсегда запомнил солоноватый, будто морской, запах окрестных ущелий, и высокие стены из светло-серого камня...

Ах, да, есть и третий путь — пойти и договориться с Суро. Но это совсем несерьезно.

Майэрин пришла к нему поздно вечером, постучала еле слышно и робко заглянула в дверь, пряча лампу за широким рукавом домашнего одеяния. Наверное, думала, Рииши может уже спать. Он и впрямь задремал — полусидя в кровати, с картой отрогов гор Эннэ в руках.

— Что-то случилось? — в первый миг испугался.

— Я поговорить, — тихо сказала она. — Ты опять что-то задумаешь и уедешь. Но я твоя жена и имею право хотя бы заранее это услышать.

— Садись, не стой на пороге, — поманил ее к себе и она пошла, тоже почему-то испуганно. Пока шла, ненужно уже прикрывая светильник рукавом, подумал о том, что так и не понял еще, кто она ему. Своя, чужая? Близкое существо или девушка, случайно получившая имя его Дома? Сейчас она, похоже, в самом деле союзница, но близким человеком не становятся в одночасье.

Лампу так и не выпустила, поставила на колени. В бледно-оранжевом свете исчезали все резкие черточки, лицо казалось округлым и почти красивым. И еще — сейчас она походила на Кайто, никогда раньше не замечал в ней сходства с братом, Майэрин полностью уродилась в мать.

— Что ты знаешь? Меня согласны отсюда выпустить?

— Наверное, только... ты уже уехал однажды, — слова прозвучали виновато и нерешительно. — Может, предоставишь моей родне что-то сделать? Спрятать тебя Аэмара сумеют...

— Теперь твоя родня — не только они...

Ее рука дрогнула, едва не опрокинув лампу.

— Не стану отсиживаться за чужими спинами, как дитя малое. Я поеду в Ожерелье, ту крепость, помнишь?

— Это слишком опасно.

— Теперь мне везде опасно. И тем, кто волей долга или случая оказался на моей стороне, — сказал он угрюмо, разглядывая покрытые лаком половицы, будто хотел что-то вычитать в них. — Нам надо держаться вместе. Где мы все расположимся, в одном из загородных домов, или в лесу станем лагерем? Если и впрямь Тай-эн-Таала сумеет нас приютить... по счастью, до нее в Ожерелье ближе всего от Осорэи.

— Почему ты ему веришь, Шимаре? Очевидно ведь — это ловушка, — позабыв о робости, горячилась Майэрин, и лицо шло пятнами, различимыми даже при лампе — пунцовыми от гнева, белыми от страха.

— Крыло Лебедя и в самом деле верная крепость, я о многих там знаю.

— Но как нам туда добраться, наверняка на всех дорогах шпионы?

— Как-нибудь справлюсь. И не "нам", а "тебе", ехать верхом, и быстро, ты эту дорогу не вынесешь. Или надеешься на повозку? Она не пройдет тайными тропами.

Глядя, как вскинулась ее голова, как упрямо выпятился подбородок, подумал: кто знает, какой еще колодец с сюрпризами скрывается в этой девочке? Возьмет слуг, поедет следом за ним, и сгинет. Очень хотелось ее убедить, но голова кружилась — все же потерял много крови, путались мысли, да и умение убеждать никогда не было его сильной стороной. Когда-то Лайэнэ могла одним махом разбить любые его доводы...

И он просто велел ей слушаться. Жена она, в концов, или нет? Остаться — и наблюдать, если будет возможность.

— А если понадобиться что-то сверх, ты разберешься, — сказал он тогда. Верил в это — Майэрин уже показала себя умницей. Может, это дух Тори не оставляет ее, оберегает, советует?

Через узорные ставни, с которых летом была снята цветная бумага, на циновки падали пятна света, показывая, что возведенная человеком преграда для них — только шутка. Рииши закончил рассказ, похоже, для него непривычно длинный. Теперь просто вертел в пальцах пустую чашечку; на кистях рук Кэраи заметил еще не сошедшие следы от порезов и небольшие ожоги. Видно, работа в оружейнях была для него в самом деле работой. Но сказал о другом:

— Я был против вашего брака, но его, видно, благословили Небеса. Если б не Майэрин, в союзниках Аэмара нам не видать. Пусть даже союз этот окажется временным, он уже дал очень много.

— Я так и не понял, что она во мне нашла, — вздохнул Рииши.

— Ничем не могу помочь, я тоже не понимаю, — Кэраи чуть опустил голову, скрывая улыбку. — Не потому, что ты плох, а потому, что мне недоступны суждения юной девушки.

И больше уже не улыбался — теперь, выслушав историю Рииши, он хотел знать больше о делах в Хинаи.

...Кое-что ему рассказали сразу, но пришлось ждать и новых вестей. Его личные осведомители больше ни перед кем другим не открылись бы.

Кэраи уже знал о смерти Айю. Теперь он хотел узнать о племяннике.

Шпионов у Дома Таэна все еще было много, хотя кого-то убили, кого-то перекупили, но оставшимся пока не удалось напасть не след похищенного мальчика. Если он был жив, его прятали, как демон свое уязвимое место. Если нет... это тоже скрывали надежно.

Столь же надежно, как стены Тай-эн-Таала.

Силы против заговорщиков тут было собирать бесполезно, он понял сразу, как услышал про крепость. Место, чтобы пересидеть и обороняться — отличное, но для прямого броска расстояние до Осорэи все же великовато, и окружить их смогут с превеликим удовольствием. А отступать будет некуда. Но про военные планы так и так можно сразу забыть, Столица не позволит сцепиться двум старинным Домам на землях, которые уже считает своими.