Сказка - ложь...

— Думаю, обойдемся без просьб! Уж разберемся как-нибудь.

* * *

Что ж, любая ревность редко когда способна привести к чему-нибудь положительному, и хорошо еще, если человек всего лишь выставит себя глупцом по какому-то нелепому случаю. Однако по счастью, у каждого правила бывают исключения. Как уже было сказано, Кощей не подозревал Ваню в чем-либо предосудительном, но одна лишь мысль о том, что молодой человек может проявить интерес к кому-то другому, сама по себе уже задевала куда глубже, чем чародей мог про себя предположить. Она вызывала не столько гнев, под молот которого однажды попала красавица Василиса, сколько отзывалась в груди сосущим болезненным спазмом и требовала немедленно убедиться, что Ванечка все так же верен своему упрямству в стремлении без остатка посвятить любовь некоему бессмертному и параноидально настроенному ко всему колдуну. Это... тревожило.

Мужчина сам не мог толком объяснить ощущение, которое все же трудно было назвать недоверием, однако осознание собственной зависимости напрягало, заставляя чувствовать себя неуютно.

Впрочем, к чему лукавить! Зная себя, он опасался подобного еще когда только рассматривал возможность ответить на Ванины притязания, ведь близкие отношения предполагают если не пылкую любовь до гроба, то во всяком случае взаимную привязанность. А значит, в каком-либо ее смысле уязвимость перед партнером. Вот и Иван как всегда сразу почувствовал отзвуки глубинного душевного разлада. Такая его проницательность — пугала и успокаивала одновременно.

И чародей поторопился пусть самым примитивным и очевидным способом, хоть сколько-нибудь успокоить собственную патологическую недоверчивость, а заодно наверняка выбить из головы парня нелепое 'не нравлюсь'. Последнее — раздражало своей неуместной неправильностью.

Ход оказался удачным, тем самым исключением, когда ревность послужила не более чем толчком, стимулом перестать топтаться на месте и наконец сделать еще один шаг навстречу друг другу. Хотя, Иван нет-нет, да и ловил на себе испытующие взгляды, подоплеку которых не мог разгадать никак.

С чего бы? Ваня, конечно, и сам был тот еще ревнивец. Например, подругу Василису он в гости пригласить так и не собрался, хоть та уже откровенно обижалась и прямо заявляла, что совсем не прочь лично познакомится с великим чародеем, выхаживать которого между прочим тоже косвенно помогала, а особенно с его библиотекой. Причем самое забавное, что по этому поводу размышления Ванечки шли примерно в том же ключе, что Кощеевы про него и Андрея: Вася мало того, что молодая и красивая девушка, так она еще и ворожея, и тем для всяческих бесед и занятий у них наверняка найдется куда больше, чем с самим Иваном, а Кощей ценит ум. Так что Василисе оставалось дуться и кусать локти, зато Ивану, где-то в глубине души все еще считавшему, что это он навязался и напросился к царю волшебного царства, могучему колдуну и просто неотразимому красавцу-мужчине, — в голову не могло прийти, что ревновать возможно и его самого.

И к кому, спрашивается? Того же Андрея он навещал от силы пару-тройку раз, не ради разговоров, а чтобы отвезти обещанное и проследить за лечением. То шло успешно, так что Ивану его даже придерживать приходилось.

— Не торопись вскакивать и за ремесло хвататься, — он уже знал, что парень по металлу мастером работал. Самое, что ни на есть горное ремесло, но и не легкое. — Опять надорвешься запросто, сердце посадишь...

— Да не привык я бока отлеживать! — возмущался молодой мастер.

— То-то лежебока нашелся! — хмуро осадил сокола на взлете Иван. — Кашлять сначала перестань! Успеешь еще и отплатить, и отслужить, тем более, что никто с тебя долгов не требует.

К слову сказать, Кощей оказался прав: Хозяйка Горы дочь навестила сразу же, суток не прошло. Однако ж, больного человека беспокоить вовсе не стала, даже Змей потом по секрету сказывал, что отделался 'малой кровью', да и дочку стыдить или домой силком волочь не спешила. Губами дернула, приговорила:

— Ну, раз уже взрослая, то посмотрим насколько же он тебе надобен! — развернулась от порога и сгинула, только малахитовый ящеричий хвост под камнем мелькнул.

Иван, если такому подходу и удивился, то в принципе был с ним согласен, а лезть дальше в дела семейные не имел никакого желания. Кощей, — к тому же опять мотающийся по границам и при первой же возможности запирающийся в лаборатории, — заботил его куда больше.

Правда, волновался Ваня зря. Как видно, чародей действительно лишь доделывал и закреплял то, что не получилось по осени, поэтому уставал куда меньше, да и с другими его таинственными занятиями прояснилось все самым приятным образом. На Ярилу Вешнего Иван получил от него неожиданный подарок: на плотной цепочке 'лисий хвост' изумительной красоты кулон, выполненный в виде рыбки из слезной чистоты зеленоватого берилла в золотой оправе, с хризолитовыми глазками.

Глядя на такое чудо, Ваня надолго дар речи потерял. Во-первых, вещица была и впрямь красоты неописуемой, а во-вторых, никаких особых подарков он вовсе от Кощея не ждал и даже не задумывался, поскольку главным подарком для него была сама возможность быть вместе с любимым человеком. К тому же, он не красна-девица, чтобы драгоценностями увешиваться, браслет же был предназначен для дела...

— А какие на нем чары? — тут же высказал Иван мелькнувшую догадку.

— В основном защитные, — Кощей улыбнулся не без явственно заметного облегчения. — Пока ты его носишь, тебя ни опоить, ни чары никакие зловредные и принуждающие навести будет невозможно. От стрелы или меча не убережет, зато я тотчас узнаю, если с тобой какая беда приключится и везде отыскать смогу. Давно надо было сделать тебе что-то подобное...

Иван в смущенном недоумении пожал плечами, бездумно перебирая в пальцах звенья цепочки. Тогда, наклонившись через плечо до сих пор сидевшего в некоторой оторопи парня, мужчина забрал кулон и сам застегнул ему на шее замочек.

— Чужих рук он не потерпит, ко мне вернется, а снять сможешь только ты сам или я, как его создатель. Или... — чародей внезапно замолчал, ладонь замерла на плече, но спустя короткое мгновение он так же спокойно продолжил. — или с мертвого тела.

Иван вскочил, сворачивая стул в сторону и сгребая невыносимого колдуна в объятья:

— Ты что?! О чем? Да какая беда!.. Какое 'мертвое'!

— Ванечка, — с ласковым укором покачал головой Кощей, — сам подумай, всякое случиться может. Лучше заранее предусмотреть и позаботиться, чем потом попусту волосы рвать, не зная, что делать и куда бежать.

— Оно верно, — согласился молодой человек, все еще тяжело дыша и не отпуская от себя чародея. — Хотя напугал ты меня порядком!

— Извини.

Иван ослабил хватку и слегка отстранился, требовательно заглядывая в ясную зелень глаз:

— А себе такой сделаешь? Чтобы и я знал, все ли с тобой хорошо.

Кощей вздохнул с сокрушенным смешком:

— Нет, Ваня, — опережая возражения и обиды, объяснил, — на меня настроить не получится. Умереть я не могу, околдовать меня тоже весьма проблематично, а при таком пороге — что-то меньшее и не критичное артефакт не почувствует.

— Жаль, — поморщился Иван. — Мне бы тоже спокойнее было. Сколько хочешь про свое бессмертие тверди, но ведь от ран оно не гарантия. Да мало ли кто и как тебе еще навредить попробует...

Кощей промолчал, отходя в сторону: в чем-то Ванечка прав, — подарок, пусть и сделанный от чистого сердца, оказался с подвохом, ведь беспокойство о том, кто дорог, легко можно вывернуть и как недоверие вкупе со снисходительностью. И чего очевиднее найти, чем подозрение о попытке потенциального злоумышленника причинить ему вред через Ивана. А то, что для того достаточно будет подстеречь и расправиться с самим Ваней — это уже детали...

— Ты все же не снимай его, Ваня, — серьезно попросил Кощей прежде чем уйти, оставив растерянного парня в одиночестве.

— Я и не собирался... — потерянно проговорил Иван ему в след.

Чем на этот-то раз его уязвил так, что чародей даже поблагодарить себя толком не позволил?!

Иван отыскал мужчину в лаборатории у верстака, тщательно раскладывающего инструменты по местам. Некоторое время он молча стоял, прислонившись лбом к притолоке и наблюдая за неспешными экономными движениями рук чародея.

— Прости, что расстроил тебя, — все же произнес молодой человек. — Я опять что-то не то сказал?

От звуков негромкого голоса Кощей на мгновение замер, потом покачал головой:

— Нет, Ваня, нет. Вернее, дал повод задуматься.

— О чем?

— Ну, например о том, — он наконец развернулся к Ивану и чуть усмехнулся, — что, как оказалось, я не умею делать подарки.

Не поддержав тона, молодой человек опустил взгляд:

— Тогда... скорее, это я не умею их принимать. Ты сделал для меня потрясающе красивую вещь, настолько — что мне боязно носить ее просто так, запросто, каждый день. И ты работал, вкладывая в нее чары, чтобы хранить меня от того, что здесь на каждом шагу, и от чего я не смог бы защититься сам при всем желании...

— Именно, Ваня, — поправил его Кощей. — То есть фактически я подарил тебе то, что обязан был сделать еще год назад, когда пообещал защиту и покровительство. А настоящий подарок должен быть оригинальным, легким, приятным и никого ни к чему не обязывающим.

Иван поморщился и потряс головой, словно отгоняя назойливо докучающее ему насекомое:

— Ты не прав. Не могу сказать толком в чем, но не прав! Если бы дело касалось лишь исполнения старого обещания, то достаточно было бы любой подходящей болванки, а эта вещь, — он покрутил в пальцах рыбку и осекся, докончив мысль про себя, — сделана с...

...любовью. А еще это знак, признание, что чародей действительно готов в любой момент броситься на выручку. И самый верный признак, ведь боятся, — даже если этот страх абсолютно беспочвенный, — всегда именно за тех, кто дорог больше всего.

Или он уже выдает желаемое за действительное?

Иван подошел к нему, обнимая с упорной настойчивой нежностью и зарывшись носом в волосы, прошептал:

— Ты правда думаешь, что если кто-то захочет причинить тебе вред, то начнет с меня?

Отвечая на его объятья, Кощей с долей обреченности понял, что снова сам себя загнал в ловушку: после всех его же только что высказанных рассуждений, 'нет' выглядело бы откровенно жалкой ложью, поскольку ею и было, а 'да' содержало в себе куда более откровенное по смыслу значение, чем он был готов зайти.

— Мне не хотелось бы проверять, допуская такую возможность, — обтекаемо выразился чародей.

И замолчал надолго, поскольку с Ваней подобные приемы почему-то не действовали никогда: парень тихонько фыркнул, пощекотав ему дыханием ухо, и принялся жарко целовать этого до замирания сердца невыносимого мужчину, перемежая короткие поцелуи сбивчивыми благодарностями, признаниями и обещаниями. Ну вот и что с ним таким сделаешь?! Да и стоит ли...

* * *

Да, наверное, в каждых отношениях должно быть тайное, сокрытое от любопытных глаз местечко для таких вот разговоров и еще более значимых, невысказанных вслух признаний, благодаря которым в сердца к двоим и приходит понимание. Тем эти минуты ценны и дороги, дороже любых изысканных подарков.

Хотя в отношении подарков, Кощей сдержал слово, удивив Ваню не столько последовательностью в намерениях, сколько полетом фантазии при их исполнении. Вокруг радостно зеленел май, в саду у чародея пьяным цветом распустились вишни, одевшись в кипенно-белое кружево, а более терпеливые яблони еще только готовили наряд, снисходительно уступив подругам право на первый вальс. Там и преподнес Кощей вместо обычной утренней тренировки свой подарок — как и говорил, ни к чему не обязывающий, оригинальный и легкий.

Ну, как 'легкий', легкий в понимании бессмертного чародея, безделица. Мужчина с хитрой полуулыбкой наблюдал, как Иван примеряет на мизинец колечко — довольно-таки простое на вид, из черненого серебра или какого-то похожего внешне сплава и сердоликовой бусинкой меж переплетенных на манер гнезда веточек. На этот раз спросить, что за чары на украшении, молодой человек не успел, они активировались — хлоп! — и на траве вместо парня стоит, неуверенно покачиваясь на лапах и пуша красновато-пестрый хвост, чтобы сохранить равновесие, сокол-пустельга.

— Чтобы перекинуться обратно, — все еще стараясь хранить серьезность, сообщил чародей, — просто представь себя-человека.

Сокол замер, чуть расставив крылья, дернул головой книзу, в последний момент спохватившись и смущенно мазнув клювом по перьям на грудке.

— Да, 'грянулся оземь' тебе не нужно, тут несколько другой принцип, — посмеиваясь кивнул Кощей, подходя к благополучно вернувшемуся в человеческий облик Ивану, который все еще пытался перевести дух после этакого потрясения. — Теперь оно запомнило обе исходные личины, и ты сможешь оборачиваться в любой момент мысленным приказом. Правда... — мужчина уже в открытую смеялся, — летать придется учиться самому и с начала.

— Если захочешь, конечно, — добавил он сдержано.

— Если?! — возмущенно воскликнул Ваня. — Ты шутишь!

Как он знал, сам Кощей свободно мог оборачиваться огромной птицей, да и каким-нибудь лесным зверем наверняка тоже, просто до последнего как-то случая не приходилось. Так что, колечко помимо очевидной пользы в перспективе — быстро и без усилий добраться в гости либо по срочному делу, хоть и налегке, или же вовремя заметить и избежать опасность, как тогда на полянке перед Моревной, — еще и значило приглашение разделить с чародеем свободу и радость полета. Как устоять перед таким щедрым предложением!

Кощей посмеялся над его горячностью, но наставником он был великолепным, терпеливо подсказывая и показывая, как вернее освоиться в теле птицы, привыкнуть и чувствовать себя уверенно. Разумеется, не все получалось запросто и с первого раза, поэтому тренировки были долгими и упорными.

— Это хромой и покалеченный сокол, — пристыженно сокрушался Иван. — Я если бы увидел такую птицу, то отнес бы ее к Яге: не вылечит, так хоть добьет из жалости.

Отхохотавшийся Кощей утешал его поцелуями и заверял, что все идет как следует, ведь трудно приспособится к совсем другому телу, органам чувств, способу передвижения, тем более что никакие чары не способны в полной мере передать обычному человеку инстинкты и рефлексы, которыми руководствуется настоящий зверь или птица. Только практика, только навык. В свой первый удачный полет, — до ближайшей яблони, — сокол восседал на нижней ветке с настолько гордым видом, что мужчина опять не смог удержаться от улыбки, наглаживая пестрые перья.

Летать самостоятельно Ивану понравилось, особенно когда достаточно свыкся и втянулся, а тренировочные полеты вышли за пределы сада. Раскинувшиеся под крыльями просторы заставляли сердце замирать от восторга, а передышки наедине в Кощеем, валяясь в цветущих травах под сенью листвы, были даже более волнующими.

Кажется, когда-то он сожалел о невозможности совместных прогулок, не желая лишний раз напоминать чародею о подлейшей ловушке? Кощей небрежно отбросил прошлое сам, с нескрываемым удовольствием наслаждаясь каждой минутой их совместного уединения, когда в знойной тишине золотого полдня дремал, умостив голову на коленях вольготно устроившегося в теньке под плакучей березой парня. Под шелест и колыхание тянущихся к земле ветвей, Иван из-под полуопущенных ресниц любовался игрой света на его безмятежно расслабленном лице, с трепетом перебирая рассыпавшиеся темные пряди... В душе мешались уже привычная исступленная горечь за него и звенящее тонкой струной пронзительное ощущение счастья.