Зеркало надежды

Вот сколько мужчинам нужна была девственность, столько женщины ее и подделывали. Конечно, достать кровь Шарлиз не могла, и приготовленный для первой брачной ночи рыбий пузырь пропал вместе со всеми ее вещами, но притворяться и лицедействовать — сколько угодно. Хоть от заката до рассвета. А кровь...

По-разному бывает. Иногда она и вовсе не идет, а иногда ее столько, что кажется, поросенка резали. Она знает...

И шпилька есть на всякий случай, если что — воткнуть ее в запястье, простыню измазать. Но тут главное, чтобы каган поверил, что именно он — первый. Нарушитель ее нетронутости...

Но чтобы лицедействовать, хорошо бы знать сценарий и декорации.

— Когда это будет? И как?

Бурсай одобрительно кивнула. Да, в этот раз обойдется без слез и соплей.

Мужчин Шарлиз могла провести, но женщины распознавали в ней шлюху раньше, чем она рот открывала. А чего шлюхе бояться еще одного клиента?

Уж что она там кагану расскажет — это не дело Бурсай, какой к ней девка поступила, ту она и господину приведет. А остальное ее не касается.

— Через час тебя закутают и мы пойдем в шатер господина. Там ты встанешь на колени, а я тебя раздену и уйду. Смотреть в землю, молчать, глаз на господина не поднимать, обращаться только после его разрешения, делать все, что он велит. Поняла?

Бурсай дождалась кивка и довольно улыбнулась.

— Не споришь, это правильно. Мне бы не хотелось отдавать тебя солдатам, если не угодишь господину. А пока тебя надо приготовить.

— Хорошо, — Шарлиз медленно поднялась с дивана, на котором и лежала все это время. — Готовьте...

Следующий час для Шарлиз оказался сложным.

Ее намазали глиной, чтобы удалить все волосы на теле, ее скребли какими-то пилочками и терли жесткими щетками, ей расчесывали волосы и полировали ногти, красили глаза и соски грудей...

Но к концу часа Шарлиз узнала себя в большой металлической пластине. Никогда она не была такой очаровательной. Никогда...

Служанки искусно подчеркнули ее достоинства, а недостатки... их у Шарлиз просто не было. Никаких!

Каган не устоит. А дальше дело техники.

С этой мыслью она и отправилась к Хурмаху.

* * *

Полог шатра откинулся, повинуясь старческой высохшей руке. Шарлиз вошла внутрь, опустилась на колени и замерла. Бурсай освободила ее от черного глухого химара, доходящего до пят, поклонилась и замерла рядом молчаливым изваянием. Хурмах взмахнул рукой, отпуская старуху и обратил свое внимание на Шарлиз.

— Подойди поближе, девушка.

Шарлиз повиновалась. Она встала с колен, изящно поклонилась — и направилась к роскошному ложу, на котором возлежал каган, по женскому обыкновению разглядывая его из-под опущенных ресниц. Остановилась совсем рядом, так, что ноги по щиколотку утонули в пушистом ворсе ковра, и продолжила разглядывать кагана.

Нравился ли ей этот вид?

Нет. И снова — нет.

Кому-то каган, может, и грозный, и страшный, но на кровати... на роскошном ложе устроился мужчина лет сорока, пузатый, начинающий лысеть, зато с роскошными усами и бородой. Кстати, сейчас в ней несколько крошек застряло, фу...

Нос прямой, губ за бородой не видно, подбородка тоже... глаза умные, ясные, черные. Волосы тоже черные, и на груди, и на спине, наверное... снова — фу.

Шарлиз предпочитала мужчин с хорошими телами, лучше чтобы волос было поменьше... для кагана она сделала бы исключение только если он хорош в постели.

А внешность... пузико слишком круглое, ноги коротковаты, плечи узковаты... этакий мужичок. Не рыцарь, нет... на коне он может выглядеть замечательно, а вблизи...

Не в ее вкусе.

Но на лице Шарлиз эти мысли не отразились. Она 'трепетала от страха', старательно, серьезно, стараясь даже мыслями соответствовать происходящему... ей страшно, ей очень страшно, она никогда не была с мужчиной, она с ума сходит от страха, но старается его не показать — и от этого только больше боится...

И боялась. За свою жизнь.

— Не бойся, — обратил на это внимание каган, — я не причиню тебе вреда.

Шарлиз упала на колени, отлично зная, что в таком ракурсе ее прелести смотрятся неотразимо. Кто из любовников сказал ей, что на коленях она соблазнительнее всего? Уже не вспомнить, да и не надо... у нее никого не было, она боится... по щеке сбежала одна слезинка, не больше. А то краска поплывет, а у нее тут трагедия, не бродячий цирк с клоунами.

— Не губите меня, господин! Умоляю!

Хурмах вскинул брови, и женщина продолжила спектакль.

— Если вы вернете меня отцу, он щедро вознаградит вас. И мой жених тоже. Умоляю, позвольте мне вернуться к нему нетронутой! Не губите меня! Господин, умоляю!!!

— И кто же твой жених, девушка? — Хурмах спрашивал из любопытства, но оказался не готов к ответу.

— Маркиз Торнейский.

— Что?!

Полетел в сторону поднос с фруктами. Хурмах воздвигся с кровати — и Шарлиз впервые испугалась. Вот сейчас перед ней был каган, и плевать, какое у него пузо. Глаза у него были... с такими — не просто убивают, с такими убивают мучительно.

— Господин... — пискнула она.

Каган притянул ее к себе за волосы, так, что слезы брызнули от боли уже непритворно.

— Кто твой жених?

— Маркиз Торнейский...

Рука разжалась, Шарлиз упала рядом с кроватью, неловко, ударилась о столбик плечом, вскрикнула от боли, но Хурмах не обратил внимания на ее мучения, расхаживая по шатру.

Случай дал ему в руки невесту Торнейского?

Как приятно...

Но...

Не успела стихнуть боль в плече, как каган опять вздернул Шарлиз к себе, так, что его лицо оказалось в сантиметрах от ее лица. И таким огнем жгли его глаза, что Шарлиз оцепенела. Поняла, девственность — пустяки, сейчас ее жизнь действительно висит на волоске.

— Давно ты знаешь своего жениха?

— Вообще не знаю, — замотала головой перетрусившая Шарлиз, уже не думая о красоте движений. — Никогда не видела. Это брак по договору...

Бешенство чуть схлынуло.

Если это брак по договору, то Торнейский ее не знает. Ему что эта девка, что другая... но Хурмах все равно не откажется нанести ему такой удар. Пусть Торнейский получит первую пощечину...

Хурмах грубо поволок девку к кровати, швырнул, разрывая на ней одежду, подминая под себя... ярость сработала не хуже афродизиака, заставляя гореть, подчинять, властвовать...

Какая девственность?

Хурмах не заметил бы ничего, он просто с размаху вошел в оцепеневшее от ужаса тело, и не удивился ничему. Ни узости, ни крику боли... так ведь и должно быть... он первый!

Он здесь и сейчас имеет невесту Торнейского... того самого, Черного Волка... поделом тебе, твари! И девке тоже поделом...

Какие там династические планы? Какие государственные размышления?

Женщинам не мстят? И с ними не воюют?

Скажите это женщинам...

Шарлиз дергалась от боли и кричала, по щекам катились непритворные слезы... она хотела жить! Но больно, как же больно...

* * *

Заснула она не скоро, только под утро.

Ярость кагана сыграла положительную роль... когда на тебе рвут шаровары и начинают грубо насиловать... кровь так или иначе будет.

Вот и у Шарлиз она была.

Другая женщина навек получила бы отвращение к любовным играм после такой ночи... каган мстил, как мог. Шарлиз о некоторых способах и позах даже не слышала... но оценила. Главной ее трудностью было не показать, что она... наслаждается.

Да, как ни странно, когда она увидела кровь на простыне... может, ее наконец-то отпустило — она не умрет, как шлюха, а может, и что-то другое...

Но удовольствие она этой ночью получила, просто каган слишком был занят своей злостью, чтобы обратить внимание на ее глаза.

Стоны?

А это от боли. Так тоже бывает... и крики тоже, не всегда ведь каган видел лицо женщины, далеко не всегда.

И сейчас Шарлиз лежала на ковре рядом с кроватью, осторожно ощупывала свое истерзанное тело и думала, что ей повезло.

Самое страшное позади. Завтра на простыне найдут ее кровь, теперь она честная женщина, что бы ни случилось. Хотя бы у степняков. А доберется до своих... там будет видно.

Но пока будем пристраиваться здесь. Мужчины везде одинаковы, члены тоже...

Интересно, что такого ее жених сделал кагану? С чего Хурмах так взбесился? Ладно, она утром все-все узнает...

Мужчинами очень легко управлять, и она справится. Она умная, красивая, она зацепила кагана, пусть даже не своей красотой, а Торнейским — неважно. Пока что один крючок, потом их будет больше, намного больше.

Она выживет. Обязательно выживет...

Матильда Домашкина.

Утро порадовало солнышком.

Матильда оглядела себя в зеркале, и решила, что с утра ей хочется праздника. Где тут у нас щипцы для укладки волос?

Прическа получилась на манер картин Чахорского, нечто среднее между дамами с картин 'Письмо' и 'Сфумато'. Красивые волны, уложенные в тяжелый узел, и парочка прядок, выпущенных на свободу. Улыбка, чуть-чуть косметики...

И — да.

Симпатичный оливковый костюмчик, состоящий из юбки-карандаша и короткого пиджачка. Под него симпатичную блузку, кремовую, с черной ленточкой галстука — и готово.

Матильда сунула ноги в туфельки и вышла из дома.

Утро было замечательным ровно до оклика сзади.

— Мотенька...

Голос Матильде был отлично знаком. Тетя Параша навелась на цель. Послать ее, что ли?

— Не надо, — шепнула Малена. — Давай, я...

— Давай, — с радостью согласилась Матильда. Вот ведь... и как у Малены получается общаться с этими тварями? И так невозмутимо, спокойно, словно она с людьми говорит!

— Это же просто смерды. А ты с ними разговариваешь, как с равными...

— Все люди равны.

— Ошибаешься. В моем мире люди не равны по праву рождения, а в вашем — по праву знания и силы.

Сказать про 'Скотный двор' Матильда просто не успела, Параша оказалась рядом. И, как на айсберг, наткнулась на ледяной взгляд Малены. Но остановить Прасковью свет Ивановну такими мелочами? Наши бабы крепче любого 'Титаника'! Случись она тогда на корабле — раскололся бы айсберг.

— Мотенька, а что это за милый молодой человек с тобой был?

Матильда не сомневалась, Параша уже в курсе дела. И кто такой Асатиани, и что он сделал... она просто не знала, что его связывает с Матильдой, и собиралась выспрашивать любой ценой. А времени нет, на работу пора, и грубить не стоит, базарный скандал с утра — не то, что нужно для хорошего настроения. Совсем не то...

— Что именно вас интересует?

Параша замялась. Сказать прямо? Как-то... бесхитростно получается. А как тогда? А, выбора нет...

Вот она, Матильда, стоит, ногой в черной туфельке притоптывает... говорила сыну, девчонка одна, девчонка с квартирой, заступиться за нее некому, чуть-чуть поработай — и твоя будет.

Квартира, конечно, девчонка там не так, чтобы очень нужна... будет послушной — пусть живет, а не будет... случай — он разный бывает.

И не надо греха на душу брать, просто бабы — они и спиваются легко, и на наркотики подсаживаются, дело житейское, бывает...

Но Петюша опять все профукал, глупенький. Вот как заботилась о нем мама, так и придется. Она и сейчас все возьмет в свои уверенные натруженные руки... и не вырвешься ты никуда, Мотенька, и не таких обламывали.

Мнение Матильды по этому вопросу Парашу не интересовало нив коей мере. Смешно даже думать о каком-то Матильдином мнении... кто она такая? Просто препятствие, просто соплюшка, и не таких ломали.

— Все же, ты мне не чужая, бабушка твоя, покойница...

— Будьте любезны мою бабушку не трогать, — оборвала Малена. По двору разве что иней не пополз от ее тона. — Вы с ней не дружили и не стоит утверждать обратное.

Еще миг заминки.

— Я о Майе Алексеевне всегда была лучшего мнения...

— Жаль, что она о вас так не думала.

— Я...

— Не отнимайте мое время, любезнейшая. Что вам угодно?

— Не связывалась бы ты с богачами-то? Поиграет да выбросит...

Малена усмехнулась.

А ведь подходящий момент... что такое сплетня? То, что нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

— Моя бабушка бывала в Грузии. Не скажу, что я родная для Асатиани, но играть мной, выбрасывать, а пуще того, наживаться за мой счет они точно не будут.

Прасковья открыла рот.

— Так вы что — знакомы?

— Мы — знакомы, — подтвердила Малена.

И опять не солгала ни словом.

Бабушка Майя действительно бывала в Грузии пару раз. Отдыхать ездила, еще в Советские времена. И для Асатиани Матильда ни разу не родная, хоть и знакома с Давидом. Но играть ей и выбрасывать не будут, просто потому, что девушке это не нужно. В таких играх участвуют двое, а у Матильды одно желание — чтобы ее в покое оставили.

И Малене Давид не нужен, вот, если бы Антон...

С тем Малена и отправилась на работу, обойдя,, как столб, обомлевшую Прасковью. Вот ведь, стерва малолетняя... и когда умудрилась?

Теперь ее с налету не возьмешь, подождать требуется. Фамилию Асатиани в городе знали, это не беззащитная сирота, тут костей можно не собрать. Ничего, Прасковья подождет. Пусть девчонка пока побегает... пока еще можно.

Да, работа... как много в этом слове.

А для герцогессы?

По сравнению с ведением хозяйства и управлением поместьем, должность секретаря была такой милой, такой уютной... просто уходить не хотелось.

На рабочем месте Малена оказалась первой. Антон пришел примерно через полчаса, чем-то недовольный и растрепанный.

— Кофе мне свари.

— Две минуты, — исполнительно отозвалась Малена, засыпая зерна в кофеварку. — Эспрессо?

— Американо и покрепче. Без сахара.

— Хорошо. Сейчас принесу.

Сахар Малена-таки положила. На блюдце, рядом. И туда же отправились блинчики и розетка с вареньем, которое вчера открыла Малена.

Рябиновое, вкуснющее...

Не всем нравится, правда, но вот само это сочетание горьковатой ягоды и сладкого сиропа, когда раскусишь рябинку... Матильда была от этого варенья без ума, так что они с бабушкой каждый год банок по двадцать заготавливали. Ягода-то бросовая, иди да рви...*

* спасибо Ижевску, в котором автора пристрастили к рябине. Очень вкусно. Прим. авт.

Антон потянул носом, с сомнением посмотрел на розетку, но ругаться не стал. Малена вышла, а через пять минут ее опять позвали.

— Ты сама варенье варила?

— Да.

— Вкусно... купить нельзя?

Малена пожала плечами. Может, и можно — в том же Ижевске, к примеру. Из этого города бабушка рецепт и привезла. А в их городе это экзотика...

— Я не продаю. Но на работу пару банок принесу, — пообещала Малена.

— Спасибо. И дай рецепт, пожалуйста. Маме отдам.

Маме?

Девушки так искренне удивились...

Не вязался Антон с мамой, которая будет варить варенье из рябины, вот никак не вязался. С журналом 'Плейбой', с клубами и барами, с роскошными машинами, но... не с мамой, которая варит варенье. Нет.

— Ладно, напишу.

— Спасибо.

На подносе осталась только пустая посуда, а настроение у начальника значительно улучшилось. И рабочий день побежал своим чередом.