— Усваи..ва.. — Тимофеев запнулся, успев при этом коротко поразмыслить, и заржал: — Я точно НЕ мещанин, я и с третьего-то раза надорвусь произносить!
Что ж, если начальство в хорошем расположении духа, если оно "культурным" дефицитом с барского плеча одаривает, то здесь не увильнешь — придется пойти на "Сталевары". Типа, будущее назначение отметить в престижном месте, и все такое...
Тимофеев уже наслышан о будущей премьере, даже по "голосам" передавали слухи и ожидания по поводу грядущего мероприятия. Да плевать всем гостям празднества с высокой полки — что конкретно там идет, ибо основной ажиотаж вокруг спектакля и главная театральная интрига — именно в новоселье: мхатовцы-ефремовцы на днях опробуют новый театральный комплекс: огромный зал чуть ли не на полторы тысячи посадочных мест, напичканная электроникой подвижная сцена, и не одна, фойе, кресла, декорации, подсветки... Все супер-пупер, двадцать третий век, мировой уровень и еще немножко выше! По крайней мере, так в прессе пишут и по радио вещают. Кого бы пригласить?.. Ирину, что ли?.. Так, чтобы потом никто и нигде... ни в Москве, ни дома...
— В воскресенье у них премьера, а завтра — это мне референт объяснил — первая премьера, как бы закрытый показ. Потом расскажешь, мне интересно. Всё, Вася, на этот раз окончательно всё, крути педали. Привет твоим.
— До свидания, Валериан Дмитриевич!
Вот, ведь, удружил, старый хрен! И не пойти нельзя, и пойти не так-то просто... С умыслом он ему именно два билета всучил?.. Прощупывает, провоцирует, или по простоте душевной? Валера — да по простоте? Три ха-ха! Что же теперь делать? Ну, посмотрит. Потом еще и рецензии где-нибудь прочтет, если не забудет. "...автор произведения (художник, режиссер, композитор, поэт...) хотел этим сказать..." Хотел? Да пень ему в голову, чего он там хотел, не сказал ведь.
На дурацком этом закрытом показе очень даже просто засветиться... а потом без вины виноватым оказаться, да и вообще... Была бы семья уже в Москве — так тогда и проблем никаких, Лиечка скакала бы от радости до небес!.. "Ефремов, Андровская, Доронина... премьера... ах, вся Москва... в вечерних нарядах..." Она так любит эти "культурные", они же светские, пузометрические мероприятия!.. А он Лию любит, всей душой, но она сейчас далеко, за тысячи километров отсюда. Кого же пригласить!?
Осчастливленный-озадаченный Тимофеев вышел из кабинета, замминистра остался наедине с собой. А с другой стороны — куда ему идти? Домой? В пивную? В кино? Смешной вопрос! Раньше восьми часов с работы — и думать не моги! К тому же и мнительная Ануш сразу перепугается, что он заболел. А если, вдобавок, у тебя на горбу две работы, одна другой тяжелее!.. Так припечет иной раз, что мама не горюй! Замминистра сел в рабочее кресло, которое, на самом деле жесткий стул с прямой спинкой и подлокотниками, тоже натуральный дуб, тоже эпохи "модерн", как и стол, но из другого комплекта, даже цвет различен: стол светлый, стул потемнее... Мягкие кожаные кресла для себя он не признавал — расхолаживают. Вся остальная мебель в кабинете — обычная канцелярщина, только высшего советского качества, сталинский ампир.
Вроде бы и самочувствие в норме, что нечасто, и дела на сегодня переделаны, что еще реже... относительно, разумеется, наверняка ему и в могилу будут бульдозером недоделанные бумаги сгребать, так сказать, на дорожку...
Поерзал, попеременно тронул правой рукой папку "личное", малахитовую чернильницу (всегда пустую), любимую черную авторучку, лежащую на столешнице, среди карандашей, элегантную, в солидном золотом колпачке, немецкой фирмы Монблан, чехами когда-то подаренную... Ткнул пальцем герб СССР на диске-номеронабирателе белого телефона-вертушки — и вдруг, неожиданно для себя, громко выматерился прямо в этот диск, не снимая, правда, трубки:
— Если прослушиваете, уроды, пусть у вас барабанные перепонки лопнут!
Дома-то у него точно прослушка в телефоне стоит, как и у любого другого носителя государственных и служебных тайн, весьма высокопоставленного чиновника, а здесь — хрен его знает, может и поостереглись, чтобы, дескать, прослушивающий персонал не приобщился ненароком к сверхважным государственным секретам оборонного характера.
Министерство вот уже который год поедом его ест, заживо пожирает, почти все соки высасывает, а остатки на "Программу Время" уходят. Не на ту, которая каждый вечер под музыку Свиридова "Время вперед!", а которая подрасстрельная, поскольку в ее лице имеет место быть заговор против существующей власти. Да, да, да: против социалистического строя, революционного пролетариата, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции — мать их всех за ногу мозолистой рукой! Против Партии с Большой Буквы! Которая верой и правдой служит прогрессивному классовому триумвирату, сидючи на нем верхом! Он, Валерий Курбатов, вроде бы как неформальный и полуформальный лидер этого подпольного движения заговорщиков, направляющая и руководящая сила... которая даже не представляет, куда теперь идти! Куда, зачем и какой походкой!? С одной стороны, он вроде бы как за социальную справедливость, отнюдь не противник светлых социалистических идей, а с другой — куда ни посмотришь, хоть на Кубу, хоть на Румынию с Монголией... или, там, на Северную Корею... с души воротит. И родное советское воплощение оных идей не многим лучше.
Если раньше, при Хрущеве, и особенно после "судьбоносного" октябрьского пленумворота, направление вроде бы как обозначилось: тихая мирная исподволь-революция, замаскированная под социал-экономическую эволюцию, то теперь... Что теперь? На месте топчутся товарищи заговорщики, "силы копят", понимаешь ли, расширяют ряды якобинцев и ползут вверх по служебным и партийным лестницам! Бретонский клуб из Зауралья, понимаешь! Ну, и много ли наползли? Самый высокопоставленный из всех — он, Валерий Дмитриевич Курбатов, заместитель верного хрущевца, ленинца и сталинца, работяги Славского. А хули толку? Любой, с позволения сказать, Демичев или Капитонов, или еще какая-нибудь сволочь, какой-нибудь червяк навозный, типа алкаша Кулакова, влияет на атмосферу в стране, на вектор ее движения, в десять раз больше, чем он, Валерий Курбатов! Соратники в "ПрВр" ждут от Курбатова импульсов, идей, эволюционно-революционных свершений, а он давно уже только на официальную работу горазд, пусть взасос, по-честному, но все же... Ленив ты стал, трусоват, Валериан Дмитриевич!..
Ладно, довольно самобичеваний, сначала он Тимофеева в Москве угнездит, а там дальше можно будет думать. Господибожемойвсевышний! Пусть завтра "Динамо" победит, пусть хоть здесь радость на сердце свалится!..
В Заречье утро начинается не то чтобы рано... правильнее будет сказать — неровно, где как: на самой Даче попозже, а на "вспомогательных" территориях задолго до рассвета. Если совсем уж строго — обширная территория, окружающая дачу со всех сторон, вместе с людьми, ее наполняющими, по-настоящему никогда не смыкает глаз, ибо важную государственную службу несет.
Восемнадцатое октября, без четверти восемь утра. Леонид Ильич еще досматривает последние сны, но он вот-вот проснется, и весь немалый служебно-хозяйственный комплекс, обслуживающий дачу руководителя СССР, должен быть "во всеоружии" к моменту его пробуждения...
Четверть девятого. У охраны пересменка, почти всё идет в установленном порядке, разве что сменщик у брежневского телохранителя Медведева, "прикрепленного", не совсем обычный сегодня: сам Рябенко Александр Яковлевич, глава всея личной брежневской охраны, лично заступает на суточную смену. Почему? Да потому. И по кадровым делам так сложилось, подмена вдруг понадобилась, и Рябенко не без оснований считает, что время от времени следует освежать былые оперативные навыки, да оно и к "телу" поближе. Так надежнее для судьбы. У его зама, "прикрепленного" Собаченкова, срочный отгул по семейным обстоятельствам — так Рябенко на страже, собою брешь прикрыл. Медведев по рангу — тоже заместитель начальника личной охраны, и, пожалуй, статус его с недавних пор можно определить как первый зам. Ни в каких документах сие не отображено, тем не менее, по всему ощущается, что это так.
— Володя, пора. Половина девятого. Из столовой уже звонили, он через минуту-другую выходит.
— Мы готовы, Александр Яковлевич.
— Все по плану?
?— То есть, абсолютно! Без отклонений и накладок, и у нас, и на трассе.
— И у меня пока тоже нормалек. А иначе и быть не должно. Ты чего такой взъерошенный, глаза как у кролика. Болеешь, что ли?
— Да нет. Спать хочу — хоть спички в глаза вставляй! Два раза к нему курить ходил, примерно в половину второго, и под утро, около четырех.
— Дело обычное, и у меня так же примерно бывает. Судя по всему, зонтик не понадобится, брось на место. Сколько там уже в градусах?
— Плюс пять, но синоптики говорят, что днем потеплее будет.
— Да, я читал насчет потепления.
Утро с самого рассвета блеклое, хмурое, в шестом часу как бы и накрапывать стало, ан — нет, не то, чтобы распогодилось, но прояснилось, пусть едва заметно, а все-таки... словно бы даже и туман повыше к небу приподнялся, с полей долой. Трассовики докладывают, что асфальт "рабочий", не скользкий, одно это уже очень хорошо.
Начальник охраны и его заместитель — мужики крупногабаритные: Медведев повыше и посуше, Рябенко пошире и порыхлее, но оба крепко сбитые, здоровьем не обижены; разговор о дожде для них — не ипохондрия, а производственная, даже государственная необходимость, вызванная заботой о "подопечном", о его драгоценном самочувствии.
Минута-другая обернулась без малого получасом, но это все в пределах правил, в рамках местной обыденности, не ими определяемой. Медведев даже сбегать "на виллу" успел, кое-какие пакеты принес, в багаж забросил.
— Там — действительно все уже, зубы почистил, сейчас выйдет.
Медведев знает, что говорит: сам помогал Леониду Ильичу пальто надевать-застегивать, тому осталось только с супругой попрощаться.
— Ну, что, Саша, Володя? Что стоим? Я вам не помешал дела обсуждать?
— Никак нет, Леонид Ильич! Все готовы!
— Тогда в путь, раз готовы. Что-то, вроде, как дождик намечается? Саша, что синоптики обещают?
— "Возможны незначительные осадки", Леонид Ильич, цитирую дословно.
— Угу. Так я им и поверил!.. Синоптики, понимаешь. Хоть бы ливня с грозой не было, и то хлеб... Урожай-то с полей еще не весь убрали. Яблоки в саду падают почем зря, гниют, подбирать не успеваем. Боря, Боря, не спи, заводи мотор! По местам, товарищи бойцы!
Голос у Брежнева низкий, шепелявый, с заметной гнусавинкой, но оба "прикрепленных", и особенно Рябенко, заступивший на смену, вслушиваются не в басы и дефекты речи, а в интонации: вроде бы в настроении хозяин. Медведеву, сходящему с дежурства, теперь спать как минимум до обеда, то есть, часов до двух-трех пополудни, только сначала в химчистку, потом к зубному — и то, и другое не для себя, конечно же, но для "Самого": "сутки" почти сданы, а служба продолжается.
Правительственный ЗИЛ — просторная машина, разве что потолок низковат: при желании туда можно было бы вплотную утолкать половину политбюро (без учета кандидатов в члены, разумеется), и еще обязательное место бы для шофера осталось, но обычно в ЗИЛе едут четыре человека: сам Брежнев на переднем кресле, двое "прикрепленных" в салоне сзади, на откидных сидениях (ни в коем случае не на свободном заднем диване, там только шляпа Леонида Ильича, да портфель с бумагами!), и шофер на своем законном месте, слева от Брежнева, сегодня это Борис Андреев, двойной тезка знаменитого киноартиста, любимца всех советских вождей, начиная от Сталина. По этой ли причине, а может, по какой-то иной, Брежнев явно выделяет Бориса из других водил: чаще пускается в разговоры с ним, спрашивает о всяких житейских пустяках...
Рябенко и Медведев с привычной бдительностью вслушиваются в эту немудрящую трепотню на бытовые темы, но — никаких поводов для "алярма": Леонид Ильич и шофер Боря — мужчины с большим жизненным опытом, и с еще большим чувством меры, так что невидимо очерченных служебных и сословных границ не переступают ни на миллиметр, ни тот, ни другой.
— Так и чего тогда? Дверь, небось, пришлось ломать, на ночь глядя?
— Не, вспомнил, что однова у тещи запасной комплект ключей оставил. Куда деваться — поймал такси, поехал за ними через весь город, а морозы стояли... Намерзся!..
— Вот, видишь, в лихую годину и теща может пригодиться, а, Боря!?
— Чистая правда, Леонид Ильич, полностью согласен!
— Ты что, курить, что ли, бросил!?
— Никак нет, Леонид Ильич! Вот, только что за пачкой полез! Вот, теперь можно, как на ровную, без поворотов, трассу выбрались... Теперь — знай топи! Чего?.. Не, не, не, Леонид Ильич! И так сто двадцать идем, в пределах города запрещено лихачить, строго-настрого!
Брежнев хмыкнул... — не разобрать, вроде бы осердился, а вроде бы и...
— Кем это запрещено, а, Боря?
Медведев и Рябенко насторожились дружно, восприняв кряхтение Генсека в его шепелявом вопросе, как недовольство, и, стало быть, как сигнал тревоги для себя, но шофер Андреев не сплоховал, вывернулся "на отлично":
— Так ведь вами же и запрещено, Леонид Ильич! Причем, категорически: "невзирая на лица!" Вы мне самолично ту инструкцию не раз в голову вбивали! О-хо-хо! Уж я на всю жизнь такие ваши уроки запомнил!
Брежнев опять гмыкнул, откашлялся... "Прикрепленные" переглянулись и расслабились: порядок, это уже совсем иные настроения.
— Ну, так все правильно. Сами устанавливаем дисциплину, сами и соблюдать должны, иначе никакого толку не жди. Гм...
Боря, внимая бессловесным понуканиям-гмыканиям пассажира, выворачивает из кармана пиджака сигареты "Новость" — Медведев ему сунул перед самой посадкой — а Брежнев глубоко и завистливо, едва ли не со стоном, вздыхает. Курить ему нельзя, врачи просто категорически уперлись, поверх всякой субординации, всем Четвертым управлением взмолились, с Чазовым во главе!.. И жена "Витя", Виктория Петровна, туда же уговаривать, и внучка... Пришлось подчиниться медицине. Теперь окружающие курят, по высочайшей просьбе-приказу, а он чужим дымом дышит, ловит бледное эхо радости заядлого курильщика. Раньше, когда ему еще можно было, Брежнев тоже предпочитал "Новость", не подозревая о том, что для него приближенные организовали специальную линию, где от прежних никотиновых палочек остались только название и рисунок на коробке. Иногда, в кабинете, или, там, на стадионе, Леонид Ильич "срывается" и требует у охранников сигаретку себе... Они, конечно же, пытаются отнекиваться, почтительно увещевают "подопечного", но потом сдаются, вынимают заветную курительную палочку, дают прикурить, и Брежнев высасывает ее, стараясь делать это украдкой... Да только все вокруг об этих "срывах" преотлично осведомлены. Сам Боря курит болгарские "Родопи", тридцать пять копеек пачка, но эта самая, с позволения сказать, "Новость" — гораздо лучше, вкуснее, хотя цена ее на гривенник меньше, чем болгарских. Да, явно лучше! Вот, только в магазинах совсем-совсем другую "Новость" продают, труху пополам с мусором и щепками. Наверное, можно было бы попытаться снагличать: подать заявку на служебное обеспечение сигаретами "Новость", чтобы и качественно, и бесплатно... Шалишь... добром бы не кончилось: приближенные к Леониду Ильичу лица... которые сидят высоко, таких вот, хитрожопых, не любят, они сами хитрожопые. Однажды их куратор, генерал из "девятки", так прямо им объяснил, в доверительной беседе-инструктаже: хитрожопые — это хитроглупые. В переводе на простой человеческий язык: им можно, тебе нет. Чихнут один раз — и нет в Кремле персонального водителя Андреева, он уже на вонючей полуторке в Бирюлево трудится, за сто пятьдесят рэ в месяц помойку обслуживает. И Леонид Ильич не вступится, вспомнит разок-другой, да и забудет, как многих забывал. Или, чем черт не шутит, заступится, как давеча за тезку, Борю-парикмахера, но только это уже лотерея, на это надеяться... нет уж! Так что... всяк сверчок...
