— А что тебя вдруг смутило? — удивился Колян, — Я тебе всё это уже не раз говорил, ты лишь отмахивался. Вот и сейчас — забей. Так ты говоришь? Вот и забей! Сказки это. Сказки! Легче?
— Сказки? — удивился Бабуин, — Если сказки — то, да! Получается, ты его просто развёл, как лоха?
— А то! — улыбнулся Колян.
— Ловко! — хлопнул по рулю ладонями Бабуин, — Ох, и хитер же ты, брат! Ох, и коварен! Мне аж страшно сделалось! Баблом — разжились. Причём лох нам его — сам отдал. Даже не воровство! Мамонта мы не грохнули. Он сам себя, почитай, грохнет. Охота на нас, если и была, теперь — точно отменяется! Ох, блин! Аж голова кругом!
Бабуин остановил машину, выскочил из неё и стал носиться кругами, как собака, в азарте погони за собственным хвостом. Крича и улюлюкая.
А вот Колян, наоборот, отвернув лицо, погасил улыбку, нахмурился, крепко-крепко задумавшись. Впервые, за всё время, что он в этом мире, он вдруг понял, что искал Вещего Олега. А — зачем?
В прошлый раз они с Мрачным искали Вещего Олега, зная, что через него смогут выйти на объект поисков Мрачного — Мамонта. И вот Колян нашёл Мамонта. И понял, что это Мрачному был нужен Мамонт, не самому Коляну. А вот самому ему как раз оказался более интересен Вещий Олег. Потому как через него можно найти Ольгу. А зачем искать Ольгу? Чтобы что-то у неё спросить. А что?
О том, почему он не помнил этого — он не думал. Это он откуда-то знал. Знал — почему не помнил. При Переносе всегда теряется часть памяти. Большей частью — не безвозвратно. Это как отсиженная нога. Чувствительность, с болью, но — возвращается. Память, тоже — с болью, но так же — возвращается. Утерянные куски памяти, забытые части его собственной личности делают знания такими вот фрагментарными. Кое-что тебе известно. А почему и как — не известно. Или ты знаешь, почему и как, а зачем — не знаешь. Вот и сейчас, он понял, что у него всё же была цель. Объект поиска. А вот как искать, зачем искать — он ещё не знал. И это — пройдёт. Как Бабуин говорит, само не отойдёт — врачи помогут.
Больше его занимала личность Мамонта. И несоответствие этой личности — Мамонту. Тому — Мамонту, каким он его себе представлял. И объяснений этого Колян вспомнить не мог. Потому как — и не знал никогда. Это был разом и Мамонт, и — нет. Как-то так!
— Слушай, Колян! — Бабуин навалился на него, обняв, по-братски, за плечи, — Вот не пойму я тебя.
— Это не мудрено, — согласился Колян, — Я и сам себя не всегда понимаю.
— Тем более! Давай вместе разбираться! Одна голова хорошо, а две — некрасиво! Ха-ха! Ну! Смейся! Это — смешно! Нет, не надо! Ты так и не научился смеяться. Так вот! Колян, вот смотрю я на тебя и — дивлюсь! Ты как бы разом и дитя, ну чисто — Дашка моя. Чистая душа, чистый разум, чистое сердце! И в то же время — как глубокий старик, умудрённый многолетним опытом и тысячами книг! Как так?
— И чему ты удивляешься? — пожал плечами Колян, — Я же тебе и говорил, что живу я на Свете всего несколько лет. А опыт мой... Понимаешь... Я же посвящён, сам себя посвятил — Ей. Так? А она — кто? Она же не только Великая Матерь Жизни, но и — Смерти. К смерти, в основном, приходят в преклонном возрасте. Так? Получается, что Души — к ней приходят. И все их знания — Её. Смерть — всё знает, всё — помнит. И я — под Её пятой. Часть Её. Её Благостью дана мне жизнь, под Её благословлением я — постоянно. И прочие, в ком Огонь горит сильно — чувствуют это. Как твоя Анька почуяла. Часть этих знаний многих и многих поколений — слышу я. Во мне они. Эхом. Как и в тебе Эхо всех твоих предков. В твоей крови.
— Как ты красиво сказал! — восхитился Бабуин, — Надо запомнить! Эхо душ всех моих предков — во мне! Ух, глянь! Аж мурашами весь пошёл.
— Это естественная реакция организма на Эхо Голоса Предков. В такие мгновения твой мозг входит в особое состояние своего бытия. Предки твои в этот момент способны помочь тебе. Отвратить угрозу, предотвратить урон тебе, подсказать, научить. В такие мгновения ты, враз и сразу, способен обучиться чему-либо, чем владел кто из твоих предков. Например, за мгновение научиться верховой езде, плаванию, сече на мечах. Меткому метанию стрел.
— Круто! — воскликнул Бабуин, — А это только я могу?
— В каждом, в ком теплиться Душа, кто не отверг своих предков — способен.
— Логично. И я даже соглашусь с тобой. Не зря иноплемённые уроды дивятся, как мы так всё умеем? Как в нас вдруг просыпаются великие герои и воины? Так у нас — сколько поколений отцов и дедов с мечом в руках завершали свой путь! Даже пословица есть, что в поле женских могил нет.
— Есть, — возразил Колян.
— Ну, это образно, — махнул рукой Бабуин, — Наши бабы — втрое диво для иноземных. Те ещё! На скаку с коня слижет и — отъимеет, в горящей избе — поимеет. Кто у неё попробует её игрушку отобрать, мужика её покалечить — тому она сковородой все зубы и выбьет. А уж за дитя свое — вообще на лоскуты распустят. Как лисица курицу. Наши бабы — это что-то! Руки вот так поставит и ей — побоку — где там твоя тюбетейка! Я вот даже удивился, что Маринка по-революционному не перепоясалась пулемётными лентами и не поехала впереди меня Мамонта засаливать!
Колян улыбался. Бабуин нащупал любимую тему, крутил руль и изливал накипевшее:
— Эти импортные, как приедут — шалеют! Ох, и бабы у нас! Умницы, красавицы! Глаз радуется, руки — балдеют, стояк такой, что их химический фармакологический комплекс банкротство терпит. Всё бабы наши умеют, всё знают. И огород вспашут, хоть с трактором, хоть — без. И урожай вырастят, сами уберут, сами в зиму закатают, всё это умеют так сготовить, что язык с зубами проглотишь, не заметишь. А уж до чего наши охочие до мужика! Прямо мечта! На людях — королева, в постели — шлюха! И — попались! Ха-ха! Не знают, что она такая послушная, умная и домашняя — лишь если кулак мужа — крепок! А с этими слюнтяями заморскими баба сразу тосковать начинает. И прёт из неё непотребное! Красавица — в чудовище оборачивается! Сколько их таких попалось! Начиная от простых мужичков, до звёзд галактического масштаба! Что Сашка Великий, Мамкойданный. Он, там, говорят, с изъяном был. Мальчиков любил так же, как и девочек. А в жёны взял дочь скифского царя. Читай по-русски — дочь скитальца...
— Не только, — добавил Колян, — Скиф — искажённое не только от 'скит', но и от 'сколот', 'скот'. Строчную 'т', что как 'ш' перевёрнутая прочли, наверное, неверно.
— А — сколот? — тут же спросил Бабуин, — От 'Коло' — Солнце.
— Может быть. Но, там где я был, сколотами называют тех, кого у вас называют мясниками. Забойщиками скота. Колет скот. Ну, врагов они колят не хуже. Врагов за людей — тоже не считали.
— Ага! — кивнул Бабуин, — Вот и этот, Великий. Как к мальчикам сбегает, к молочному, хэ-хэ, брату, так она — руки в боки. И приходит великий завоеватель наутро в штаб весь в синяках. Стыдоба! Или вот недавно слышал актёр один с голого вуда — скандалил. Как же! Он же всегда снимался в ролях 'рилимен'! Почти тёзка мой, чуть совсем не Бабуин. Милый такой гиббона сын. А женился на русской красавице. Она как осмотрелась, освоилась там, так и начала свои порядки устанавливать, гнёздышко устраивать. Наша баба ведь только выглядит человеком. А как есть — курица. По дому обутым — не ходи, в доме — не кури, зубы — чисти, мой руки, перед и зад, и вообще — привыкай, что в доме — курятник. А ты — петух. Иди — кукарекай там. А тут — она главная. Он терпел, терпел... побои, да не вытерпел. Друзья ему в уши дули-дули, да мозги и выдули. Развёлся. И узнал, что хер он угадал! Курица тут же обернулась даже не собакой, а — волчицей. Тяп — нет половины имущества и миллионов. Он полюбовно решать, а она — козой обернулась. Уперлась, как баран, и — быкует. Да — лягается, как кобыла. Всё, милый сын гиббона — на этой лошадке можно кататься только пока она тебя согласна возить. Плюнул, махнул рукой. Мало пилоток разве на свете? А вот самое страшное ждало впереди! Оказалось, что курятник и его порядки, щука, штука — въедливая. И — заразная! Он уже от всех требует, чтобы разувались, жили по-понятиям и кодексу буди-до, а не после, чтобы все мыли перед и зад. А самое страшное, что с его обезьяньей бестолковкой произошли необратимые изменения. Там, в головке его — вредные для бизнеса и карьеры мысли стали блуждать. Чувак стал ловить себя на бесполезных и неприбыльных задумках. 'Кто виноват?' 'Что делать?' 'Что такое — он, зачем — он?' Вдруг понял, что Бог — это не для денег. А что-то, о, ужас! Что-то совсем другое! Да ладно бы молчал себе в тряпочку. Посчитали бы его слегка пристукнутым, заразившимся толстовщиной и достоевщиной. Так он стал прилюдно и вслух стыдить коллег по цеху за поедание человеком человеков! На святое, тварь нетолерастная, посягнул! Сразу ему финансирование и урезали. И, о, ужас, самая страшная казнь для обезьян — обрезание кошелька — никак на него не подействовала! Рот его не захлопнулся, ноги не подкосились, глазки не закрылись! Вот, чую, ждёт его скоро скоропалительный ураганно протекающий рак мозга. А не надо было куриное воркование слушать! Вредно оно для обезьяньего здоровья.
— Смешно, — с серьёзным видом заявил Колян, — Ты рассказываешь.
Потом спросил:
— Так и едят людей? Шакалы! Вот и мы тогда поймали одного. Девочку и её бабушку убил, разделал, как оленя.
— Девочка в красной шапочке? — усмехнулся Бабуин.
— Я не помню, — пожал плечами Колян, — Не успели мы её живой застать. Мы думали — зверь какой. А Мрачный говорит — людь он. Человек. Вот и решили — нелюдь он! Оборотный!
— Оборотень? В кого оборачивался? В волка? В медведя?
— В волка? В медведя? — переспросил Колян, — Да, нет! Опять разночтения. Почему тут — оборотень в волка обращается? Он просто — обратный. Похож на человека, а внутри — наоборот — нелюдь. Хуже зверя. Ведь звери себе подобных не едят. Волк волка не ест.
— Слушай! — вдруг воскликнул Бабуин, — Вот всё подмывает меня спросить! Вот, если, допустим, на секунду, что ты — правда из прошлого, то ответь мне, как там к этому относятся?
— К чему? — не понял Колян.
— К этому! — Бабуин показал соответствующий жест.
— Хорошо относятся, — пожал плечами Колян, и даже улыбнулся, — Как ты сказал, и на скаку, и в горящей избе. Тоже считают, что на людях — боярыня, в опочивальне — голодная сука. Только вот... Там очень не любят... не, не так. Презирают, отворачиваются от тех, кто святое оборачивает для получения какой-либо выгоды. Кто продаёт то, что не тратиться. Или этим выгоду какую получить хочет. И, это... С кем попало — не очень. Для получения дитя иной крови в род свой — да. Не каждой, правда, крови. Кровь, она, тоже — разная бывает. Какая — хорошая, какая — сорная. Тут — знать надо. Я, вот, до сих пор не особо понимаю. Хорошо, нас за сорных не считали.
Колян в задумчивости улыбнулся:
— Потому нас с Мрачным в любом городе сразу привечали. И стол, и кров. Постель согреют, приласкают. А посмей мы на невеленную красу глаз поднять — голову бы сняли. А, согласись, голова в руках — неудобно. Потеряется.
Бабуин ржал так, что машина по дороге ехала змеёй, угрожающе заваливаясь с боку на бок.
— Неудобно, говоришь? Потеряется? Согласен — неудобно. Так говоришь, любят это дело?
— Ещё как! Для чего тогда жить, если не в ладушки играть?
— Ах, так вот что значит 'ладушки'! Получается, что 'в люблю играть' просто дословный перевод?
— Это — главное же! Для чего жить, как не любя, как не для детей? Человек без любимой и без деток... как ты сказал — попользованный и выброшенный?
— Вот и ответ на мой второй вопрос, — Бабуин стал серьёзен, — Я вот, допустив на секунду, что ты и правда личный порученец Богородицы, гадал всё — что тебе дело до меня и до моей Маринки? До Дашки. Что такое мы и наша мышиная возня в таких масштабах. Галактических, скажем так, вселенских!
— Для чего жить, как не ради любви? — пожал плечами Колян, — От ещё одного огня любви в мире светлее стало. Мне душу греет, тьму разгоняет.
— Похоже, что под словом 'любовь' все понимают разное, — буркнул Бабуин.
— Я тоже заметил, что всё вокруг как раз и построено, всё пронизано тем же, оборотным, отношением меж людьми. Продают и покупают то, что не тратиться. И всё — на этом построено. Как так жить? Зачем?
— Что-то я не догнал, — признался Бабуин, — Со слов 'не тратиться' — поподробнее.
— Вот если бы ты вырастил хлеб. Ты в него вложил силу свою, богатство земли своей, время своё, считай — часть жизни. Так? Любой труд должен быть возмещён. Сопоставимым по затратам и усилиям обменом. Умелый кузнец меч может делать год! И возьмёт за него — год. Годовой урожай. Годовой приплод. И даже если два спросит — дадут. Потому как — устал человек. Год будет отдыхать. И сколько железа он извёл, угля пожёг? Парень и дева. Обмен у них уже равнозначный. Обмен! И ничего не растрачено! За что плата берётся?
— За допуск к телу, — ответил Бабуин и заржал, — А ведь — правда! Всё вокруг этого наверчено! Кино крутят в кинотеатре — оно же не растрачивается! Плати! На концертах — плати. Неужели он петь перестанет, если ему платить не станут? Бабе самой же надо пилотку почесать. Для здоровья надо. Но! Ты отработай полный комплекс мероприятий! И потрать эквивалент нужной ей суммы! За что? За право окунуть туда? За то, что ей самой надо? Мало того! Если она сама же отменит комплекс мероприятий и простит нужную сумму, так сами мужики её же и презирать будут! Давалка! С этаким отвращением!
— С давалками так же — везде. Ты не понял основного. Всё это — не погонять туда-сюда. Главное — дети.
— Ага! Не погонять! С Алёнкой ты тоже — главное? — иронизировал Бабуин.
— Конечно! Я только так! — серьёзно ответил Колян.
— Это ничего не значит! Мы с Маринкой несколько лет — заглавную песню пели. А всё получалось — туда-сюда. Если честно — я был не против. Мне и сам процесс — нравиться.
— У меня не так, — вздохнул Колян, — Потому и смотрю, куда семя моё упадёт, в какое племя.
— Племя — баба? — прищурился Бабуин.
— Род свой все ведут от Основателя, — пожал плечами Колян, — Единственного, изначального.
И — замолчал. Бабуин не вытерпел:
— И? Имя, брат, имя!
— Я же тебе сказал — Род ведёшь от Рода! — досадовал Колян.
— Род? — до Бабуина, наконец, дошло, — А-а! Я-то думал, удивишь чем! Вот 'племя' было незнакомо. В этом свете, в этом смысле. А что мы родились, стали народом и живём на родине, в природе, да с роднёй — я и так знаю. Племя! Хэ! Роду-племени. Оказывается, не синонимы. Чудно! Слушай, а не связано с пламенем?
Колян лишь пожал плечами. Бабуин сам себе отвечал:
— Как не связано? Похоже. И — жарко... там, что в печке. И характером — что пламя. И обогреет, и еду сготовит, и обожжёт. Недоглядишь — хату спалит, к еженям! И детям не игрушка. Пока не отслужил, врага не завалил — женилка не выросла, со спичками — не игрушка. Подлое племя! Как раз, родословную не от отца-рода ведут, а от племени. Прикольно!
И тяжко вздохнул:
— Понимаю теперь Мамонта. Вон как он загорелся! Сам хочу в этот дивный мир! Как жаль! Всего лишь — сказки!
