В дни юности Зари Уака читала Евангелие и Зарю прочесть заставила. Так там милосердие ставили выше справедливости, как её ни понимай. Не нужно "промучивать" человека, можно его полюбить и простить, и всем станет лучше. Однако сами христиане по этому в основном не живут. Да и отправь Уаку в христианскую страну, окрести, приучи молиться, каяться и исповедоваться, неужели она отказывается от идеи "промучивания" ради справедливости? Неужели перестанет нудить? Да нет, конечно, просто обернёт всё это в христианскую риторику. Разубедить человека, внутренне уверенного в важности "промучивания", видимо, невозможно.
Хотелось как-то отвлечься, почитав свежую газету, например. Но что-то она задерживалась. Само по себе это для Зари не было как-то удивительно — такое нередко случалось, если вместе с газетой в селение должны были доставить что-то ещё. Например, сушёную или вяленую рыбу (впрочем, последние полгода с этим было не очень, рыбное хозяйство подкосила эпидемия). В этот день должны были привести шерсть, частично в виде пряжи, из которой можно было что-то связать, а частично уже в виде готовой одежды. Ну и газеты привезут, скорее всего, вместе с ней.
Наконец, судя по шуму и движению на улице, повозка прибыла. Заря стала собираться на улицу. Выйти ей удалось не сразу — надо было уложить Томасика в подвязку, а он почему-то вздумал упрямиться. Растёт малыш...
Выйдя, Заря увидела, что подвода прибыла пустая. Точнее, газеты были, их разбирали, а больше ничего. А человек на подводе что-то возбуждённо рассказывал столпившимся возле него слушателям. Заря подошла поближе, и стала разбирать слова:
— Итак, вижу, ведут Первого Инку, на нём кроме кандалов — ничего.
Кто-то из слушателей переспросил:
— То есть как это — ничего? Совсем ничего?
— Ну да, совсем. Срам ничем не прикрыт. С него же всё содрали, когда арестовали. Мне его даже жалко стало, но если он в самом деле натворил хоть половину того, что о нём в газете написали — то поделом. Надеюсь, что идя голым сквозь толпу и терпя побои, он вспоминал всех опозоренных им женщин и понимал неизбежность кары.
— Каких ещё опозоренных женщин? — прошептала Заря, обращаясь скорее к самой себе.
— А вот в Газете пишут про его разнузданные бесчинства, — сказала Заре соседка и сунула газету. Заря взглянула на карикатуру на первой странице и побледнела. Кажется, даже Марина в Испании не додумалась до того, чтобы обвинять Асеро в насилии над дочерьми. С первых строчек статьи Заре показалось, что время и пространство разверзлось и она снова в Испании. Как живая перед ней встала Марина с её циничной философией лжи на продажу. Ядовитые семена дали свои сходы. И что теперь будет с несчастным Асеро, с Инти, с Горным Ветром, его женой и детьми... Что будет со многими и многими инками... То, что они с Уайном пять лет назад пытались предотвратить — свершилось... Асеро свергнут, будущее в кровавом тумане... И, похоже, никто вокруг не понимает серьёзности ситуации.
К Заре подошла мать. Она довольно улыбалась. "Знаешь, скоро всех инков вешать будут!"
— Как ты можешь радоваться этому? Ты ведь сама дочь инки! А если бы твой отец был жив, ты бы отдала его в руки палачей?
— О простых инках речь не идёт. Они такие же люди, как и все. Мой отец всю жизнь честно трудился. Но эти льяутоносцы! У них всегда были лучшие дома, лучшие экипажи, всё самое лучшее! Мы всегда знали, что они — говнецо! А теперь ещё выясняется, что они непотребные оргии закатывали. Многожёнство практиковали, так мало им! Ещё себе девушек приводили. В общем, кто ни придёт к власти — всё равно будет лучше, чем они.
Заря молчала, внезапно поняв, что опасности подвергается и её Уайн. Пусть на лбу у него отнюдь не написано, что он — инка, уши он всё-таки предусмотрительно не стал прокалывать, а просто так попасть в разборку вероятность не очень велика, но всё же... Рассказчик тем временем говорил о погромах и насилиях. Вроде куда-то волокли сопротивлявшихся женщин... Внутри у Зари всё холодело от ужаса. Для неё было очевидно: если громят какой-то дом, то неизбежно жертвами становятся все его обитатели, включая стариков и детей. А то и кто-то случайно попавшийся. Поэтому погромов нельзя допускать ни при каких обстоятельствах. Виноват человек — арестуй его и суди. Аккуратно. Чтобы никого из обитателей его дома случайно не убить и не покалечить.
Из рассказа было трудно понять, на кого точно нацелено остриё погромов, но было ясно, что Носящими Льяуту оно не ограничивается. Кроме того, даже дома Носящих Льяуту, за исключением Дворца и Дома Инти, не закрывались на замки, да и охранялись весьма условно. Любой желающий мог свободно войти туда и передать бумагу со своей просьбой, а если повезёт, даже поговорить с высоким начальством. Дома простых инков, как и дома всех тавантисуйцев, запирались на хлипкие щеколды, способные защитить только от ветра, но не от гнева разозлённой толпы.
После переворота
Заря с тревогой ждала мужа. Вечерний экипаж не прибыл ни вовремя, ни с опозданием. Сообщение между Куско и окрестностями было, похоже, прервано. Заря пыталась успокоить себя: если сообщение прервано, то Уайн всё равно может вернуться только пешком, а это значит, что ближайшие сутки можно заранее не беспокоиться. Всё-таки Уайн — человек очень осторожный, не простой обыватель, а разведчик, Испанию прошёл. Ему в разы проще увернуться от опасности, чем многим другим. Чтобы что-то случилось, ему должно уж совсем фатально не повезти. Но на душе скребли кошки: А если Уайна всё-таки кто-то выдал, и его бросили в тюрьму?
Ночь Заря провела в полудрёме, потому что когда ей начинали сниться сны, они были настолько тревожными, что она часто просыпалась и потом ещё долго могла лежать без сна.
Под утро Уайн всё-таки пришёл. Он был без вещей и даже без туники. Кое-где у него были ссадины и синяки, но, в общем и целом, цел и невредим.
— Я шёл пешком. Есть молоко и лепёшки? Больше ничего не надо.
Заря протянула ему кувшин. Уайн долго и жадно пил. Заря смотрела на него с нежностью. К молоку Уайн пристрастился ещё в Испании и там же проникся отвращением к алкоголю, который не пил теперь даже на Райма Инти, и жене своей запрещал, чем вызвал непонимание у родных. Не мог же он объяснить им, что подозревает причину своего провала в Испании в пьяной болтовне кого-то из своих ныне покойных товарищей!
Молоко в условиях Испании, где чистая вода была на вес если не золота, то серебра, позволяло ему и утолить жажду, и остаться трезвым. Как поняла Заря, не все его товарищи были столь рассудительны, да и ещё не факт, что они могли позволить себе пить молоко. Лично ей оно было недоступно, только белые люди могли себе позволить делать это подобно младенцам. Уайну позволяла это делать примесь их крови, но даже среди метисов молоко могли пить далеко не все. Сам же Уайн обладал на молоко специальной льготой. Поскольку он вернулся из Испании больным, то ему полагалось есть коровье масло, поэтому он имел льготу на получение молока от коровы, которую держали на случай, если у кого-то из кормящих матерей будет не хватать молока, а то оно и вовсе пропадёт (эта гуманная мера была сделана законом ещё при Горном Потоке, до того осиротевших младенцев в случае отсутствия кормилицы нередко подкладывали под кормящих сук, однако у тех период лактации был меньше, да и коровье молоко всё-таки оказалось лучше как докорм). Так что молоко Уайн получал регулярно, а остатки они превращали в масло и простоквашу, которую и Заря тоже пить могла.
Выпив почти до дна, Уайн в облегчением выдохнул:
— Фу-у... вот что, собираться нам надо и сматываться. Оставаться здесь опасно!
— Почему?
— Скользкий Угорь меня не доискивался ещё? И вообще про него ничего не слышно.
— Нет...
— Он может быть связан с заговорщиками. А даже если нет, то свяжется в ближайшее время.
— Ты боишься, что он тебя упечёт в тюрьму?
— Если не растерзает на месте. При этом обязательно разгромят наш дом, а над тобой надругаются. И детей наших тоже едва ли пощадят. Заря, если бы ты видела, что сегодня творилось в столице!
— Я слышала про погромы.
— Ты слышала, а я видел... то что после них остаётся. У меня до сих пор перед глазами развалины дома Инти.
Заря смотрела с ужасом и не находила слов для вопросов.
— Большинство воинов, защищавших его, полегло, сам Горный Ветер мёртв, а его семья в плену...
— А ты сам... Расскажи, что с тобой было. С самого начала.
— Со мной — можно считать что ничего. Как видишь, жив-здоров. Приехал я в город, поселился, как обычно, в гостинице, отправился к моему учителю насчёт последнего экзамена договариваться. И договорился на вечер следующего дня.
— А почему не на утро, как ты хотел?
— Потому что приехала эта расфуфыренная дура Заколка, и на утро был назначен её диспут с Радугой. Меня усиленно туда приглашали, но что мне, делать больше нечего, кроме как слушать эту муть?!
Заря понимающе кивнула. После возвращения из Испании они некоторое время, около месяца, жили в Куско. Уайну надо было восстановить имя, решить вопрос с лечением, оформить льготу на жильё и так далее. Кроме того, Заря понимала, что Куско после если и увидит, то очень нескоро, так как с грудным младенцем особенно не попутешествуешь, начинается период затворничества... И тогда она старалась напоследок посетить там всё, что только можно. И как раз тогда в Куско впервые приехала Заколка. Тогда она ещё была не столь популярна как философ, и на её лекцию могли прийти все желающие без ограничений. Заря, разумеется, потащила туда Уайна, который большую часть лекции продремал, а после честно признался, что большая часть сказанного Заколкой звучала для него как сплошное "бу-бу-бу".
В отличие от своего возлюбленного, Заря прекрасно поняла содержание лекции и была им откровенно возмущена. По логике Заколки выходило, что искусство европейцев на голову выше искусства тавантисуйцев, так как подчёркивало индивидуальность, а тавайтисуйское было этого почти начисто лишено. Заря тогда не понимала логики этого: даже до знакомства с искусством Европы мастера Тавантисуйю вполне умели делать статуи, обладавшие портретным сходством с оригиналом, а уж теперь всех людей изображали вполне себе реалистично. Романы тоже не уступали европейским, уж Заря-то могла сравнить, и уж яркие образы героев авторы выписывать умели. А главное — им было про кого писать. Где европейский автор мог добыть таких замечательных людей, какими были тавантисуйцы, героически оборонявшие свою страну от конкистадоров? Нет, конечно, и в Европе были герои народных восстаний, но разве церковная и светская цензура пропустила бы книгу, которая отзывалась бы о тех же гуситах хотя бы с симпатией? Впрочем и без цензуры попробуй найди человека обеспеченного (а только обеспеченные люди могут позволить себе в христианском мире заниматься писательством), который бы сочувствовал восстанию бедняков... Не зря Радуга Заколку с самого начала стала заочно критиковать. И вот теперь состоялся диспут...
— Скажи, а Радугу ты видел? — спросила Заря мужа.
— Видел. И она даже привет тебе передавала, но... это было ещё в другой жизни, понимаешь?
— Понимаю...
— На следующий день, проснувшись в гостинице, я решил ещё раз на всякий случай повторить некоторые места. Учебники были со мной, и я сидел за ними где-то до полудня, не обращая внимание, что происходит за окном. А потом ко мне постучался сосед, которому я накануне сказал, что приехал сдавать экзамен, и сказал: "Слышь, ты, книгочей, правитель-то наш низложен, и все амаута с Девами Солнца теперь под замком сидят". Я тут же понял, что спокойная жизнь окончилась навсегда...
— Я знаю, что случилось с Асеро. А про амаута и Дев Солнца не знала.
— Их всех на этом же диспуте и захватили. Видно, собирались использовать в качестве заложников... Ведь среди них есть родственники видных инков. А Радугу потом убили.
— Как?
— Сожгли живьём на крыше университета, а потом то, что от неё осталось, таскали по улицам с проклятьями! Ведь и к нам в гостиницу ворвались люди и стали избивать её служителей и грабить постояльцев.
— За что избивать?
— Ну, так переворот против государства, а служители гостиницы формально тоже госслужащие. Хотя, скорее всего тот, кто за этим всем стоял, таким образом хотел лишить возможности приехавших в город выехать из него обратно. Нет служащих — как взять лошадей?
— Зачем?
— Чтобы не разнесли вести о том, что в городе творится, до других крупных городов. К тому же и среди постояльцев могли оказаться весьма важные персоны. Но тогда я об этом не думал. Пришлось бежать через окно, оставив всё, что есть. А потом уже не было смысла возвращаться. Все, что было ценного, разграбили, остальное сожгли...
— Зачем они всё сожгли?!
— Не знаю. Может, и случайно, а может, поубивали там кого, так чтобы скрыть трупы. Скорее всего, никто так и не узнает, сколько людей было убито в тот роковой день. Заря, пойми... Радугу убили именно за то, что она считалась человеком Инти. Если бы это узнали про нас, нас бы тоже предали такой страшной смерти.
Заря молчала, не в силах вымолвить ни слова. Смерть Инти ещё как-то умещалась в её голове — враг убивает врага. Инти тоже врагов убивал, хотя и не хвастался этим. Но расправа над беззащитной Радугой... Да ещё такая жестокая. Так могут поступать только нелюди.
— Заря, нам бежать надо.
— Бежать? Ты думаешь, они и сюда доберутся?
— Непременно доберутся. Это вопрос двух-трёх дней.
— Но кому мы нужны? Живём тишайшей жизнью.
— Я — инка. Имею награду. Учился. А самое главное — вот это! — Уайн рукой указал на стены вокруг. — Думаешь, наш дом никому не нужен? А Скользкий Угорь?
— Он же в ссылке...
— Вернут его. Если уже не... Да и без него его родные могут выдать меня и тебя на расправу. Впрочем, не только в них дело. Если наши враги добрались до архивов службы безопасности, то нам конец. Да и без архивов... Тухлый Пирожок нас может выдать, или ещё кто...
— Но куда нам бежать?
— Думаю, что в город звездочётов.
— А как же Тухлый Пирожок!
— Выгнали его оттуда моими стараниями. Кроме того... я видел его в столице. Он на стороне мятежников — И Заря вдруг поняла, что у Уайна было куда больше приключений, чем он рассказал. Про остальное он не хочет рассказывать, по крайней мере, сейчас. — Так что в городе звездочётов у меня нет врагов и точно никто не выдаст. Ведь и других амаута может ждать расправа только за то, что они амаута. Дом у нас там есть, мы ведь всё равно туда собирались через месяц переезжать...
Заря колебалась. Это девушкой она могла собрать все свои вещи в сумку и сесть в карету к Инти. А люди семейные неизбежно обрастают вещами. Впрочем, ладно, обойтись можно как-то. Хуже другое...
— Уайн, понимаешь, ведь пайков больше не будет. А ты не боишься, что мы там с голоду помрём? Тут хоть свои огороды...
— Лучше умереть с голоду, чем разделить судьбу Радуги. Да и запас продовольствия там должен быть...
— А как с детьми быть?
