— Сейчас на нас будет совершаться нападение. Пожалуйста, оставайтесь на местах, — проинформировал Эршен.
Первый удар пришелся аккурат к концу фразы: волна сырой силы пронеслась от противоположного склона и врезалась в перегородивший ущелье барьер. Карандаш сорвался, оставляя на бумаге уродливый след, и я с досадой спросил:
— Мы можем объехать?
Боевик отрицательно качнул головой:
— К сожалению.
Матиас прикипел к окну, жадно следя за обменом заклинаний. Враждебная магия была незрима, проявляясь в эмпатическом поле как движение чего-то мощного; противник уже понял, что внезапность провалилась, и сделал ставку на упорство и настойчивость. Острие атаки приходилось на головную машину, где ехал Шеннейр. Нигде больше он ехать не мог — статус темного магистра требовал соответствующего обрамления. Барьер держался, с неба валил мокрый снег, намерзая на стеклах, колонна упрямо ползла дальше. Не тормозить же по мелочам — так у нас вся Аринди встанет.
Эмпатическое эхо резко поменялось, взорвавшись новым потоком созвучий — как будто волна наткнулась на камни и вернулась отраженным эхом. До боли знакомый отклик. Я чувствовал людей, что были рядом, и они почуяли меня.
Я закрыл блокнот и сложил его в сумку.
— Эршенгаль, а мы застрахованы от лавин, селей и обвалов?
Темный закаменел от нахлынувших тяжких воспоминаний и резко выкрутил руль. От вспышки холода окна пошли морозными узорами, машина пошла юзом, едва не вылетев с дороги, и влепилась в скалу. Ремни впились в тело, и я сжался еще сильнее, прикрывая голову. Что-то стукнуло по капоту, лобовое стекло брызнуло осколками, и гарпун, пробивший переднее сиденье, мигнул зеленоватыми рунами.
Гарпун схватил Матиас, рванул на себя, заставив силуэт на капоте потерять равновесие — и метнулся наружу, сшибая врага на землю. Эршенгаль успел пригнуться и пинком вышиб заклинившую дверь.
От селей и обвалов щиты нас закрыли. Ото льда на дороге — нет. От стеклянных линз, перекрывающих дорогу спереди и сзади — тоже нет. И не от трех человек, что спустились сверху на веревках. В сумерках я видел их размыто — только зеленые руны на коротких копьях.
Эршенгаль шагнул им навстречу. Я остался в машине.
Маленький участок дороги не позволял использовать цепь. Загорцы давили чистой силой; Эршенгаль держал защиту. Противники были почти равны ему по силе и отлично работали в связке. Темный справлялся бы лучше, если бы не прикрывал меня.
Вызов через переговорную печать пришел совершенно некстати. Пропущенный удар пришелся по дверце машины, вмяв ее внутрь; я отшатнулся и быстро проговорил:
— Меня сейчас убивают, Миль, давайте потом, — и все-таки сумел заблокировать связь.
Точным ударом Эршен снес одному из противников голову; оставшиеся двое зажали мага в клещи, тесня к пропасти...
Темный источник взревел на границе восприятия, мгновенно заглушив эмпатическое поле. Правого загорца перемололо в кровавую кашу от концентрации магии, а левого накрыла черная сфера, вздергивая в воздух.
— Вот что мне интересно, — Шеннейр с грохотом прошел по крыше машины и спрыгнул вниз. Сфера сжалась, сковывая загорца по рукам и ногам, и голову его обхватили широкие ленты, блокируя магию. — Почему вы решили, дорогие гости, что имеете право охотиться на наших светлых?
Возмутительно. Совсем распоясались.
На лице пленника не дрогнул и мускул. Вся схватка заняла от силы пару минут, ровно столько, сколько потребовалось Шеннейру разозлиться и прийти сюда. Интересно, на меня напали потому, что светлого магистра убить проще, чем темного? Или я был исходной целью? Я был уверен, что не сделал Загорью ничего плохого.
Сверху на склоне мелькнул силуэт; Шеннейр среагировал молниеносно, выкосив подкравшегося врага вместе с травой, но проклятие полетело не в темных и не в меня; загорец направил боевое проклятие на товарища.
Сфера поглотила магию, но этого хватило, чтобы ленты на мгновение ослабли. Я успел заметить, как губы пленника шевельнулись; внутри сферы полыхнуло зеленым огнем, и обезглавленное тело шлепнулось на траву.
— Как эти самоубийцы меня бесят, — Шеннейр со свистом выдохнул сквозь зубы, и наклонился к машине, постучав в окно: — Кэрэа, вы там как?
— Не стоит волнений, — я убрал руку от ошейника, с трудом расстегнул онемевшими от холода пальцами страховочный ремень и выбрался наружу. — Мне не было скучно.
Темный магистр обменялся с Эршенгалем взглядом; боевик коротко поклонился и отступил в сторону. Прикрывающий машину защитный купол чуть истончился, пропуская шум ледяного дождя.
— Этот был из командирского состава. Жаль, — Шеннейр ногой перевернул мертвого загорца на спину, и с легким недовольством покосился на выжженный до скалы склон. Если там кто-то и прятался, то от него не осталось и пепла: — Я старался быть аккуратен, Тсо Рейни, и сдерживаться, но... признаться, я не особо хорош в том, чтобы захватывать врагов живьем.
Половина черепа у мертвеца отсутствовала начисто; по коже трупа скользили зеленоватые огоньки, пожирая плоть. Эти люди не были мне знакомы, и я практически ничего не ощутил от их смерти. Все умирают, всё умирает.
Бой в ущелье уже закончился, но отзвуки заклятий еще доносились через эмпатическое поле. Я поднял руку и указал на противоположный склон:
— Но группа прикрытия, что ехала за нами, достаточно аккуратна?
Шеннейр приподнял брови, оборачиваясь по направлению движения:
— Надеюсь.
Легко поверю, что с аккуратностью у кого угодно лучше, чем у него.
— Надеюсь, в случае неудачи вы не станете наказывать ваших подчиненных слишком строго. Гибель на поле боя для загорцев — честь и слава, они веками гробили сами себя... Культурные традиции. Сложно спорить с культурой.
Заклятие самоуничтожения у них всех. Я бы хотел такое же.
Матиас вытер измазанное в крови лицо измазанным в крови рукавом, прислушиваясь к нашим словам, подошел к краю дороги и шагнул вниз, в туман и пустоту. Переговорная печать вновь ожила; я надавил на висок, и голос Миля впился в голову настойчивым зудом:
— ...Вы там живы? Рейни, если вы живы, перекиньте связь на Шеннейра. У меня есть к нему темы для разговора. Пара интересных тем. Он мне не отвечает.
— Лично для Миля — я вне связи, — темный магистр щелкнул меня по виску и махнул своим, указывая вниз. — Миль перебивает мне текущие сводки.
Я потер заглохшую татуировку и без возражений двинулся следом. Возражения просто не имели смысла — зачем тратить на них время.
От дороги отходила небольшая тропинка, ведущая вниз, к мосту через горный ручей, и вновь карабкающаяся на склон. Кажется, Шеннейр не захотел ждать, пока основная группа доберется в объезд, и двинулся к месту встречи по короткому пути. Нас сопровождали; но в отдалении, держась в тумане.
Тропинка понемногу стала шире, и я не сразу понял, что мы идем по разрушенной деревне. Колючие кусты на фундаментах домов, почти сглаженная улица, остатки печных труб.
— Знакомые места, — Шеннейр глубоко вдохнул сырой воздух, и с ностальгией поведал. — Я в этой деревне родился
Надо же. Легендарное место. Удивительно, как темные не устраивают сюда экскурсии — хотя не думаю, что хоть кто-то из темных удостаивался подобной искренности.
— И сожгли ее тоже вы?
— Было дело, — мимолетно согласился спутник.
Защитная печать неторопливо плыла впереди, излучая слабое тепло. Мы вышли на пустырь; через мглу проступило корявое старое дерево, отмечающее место врат, и я остановился и устало спросил:
— Вас тоже раздражает, что у кого-то столько лишнего времени?
На дереве, прибитая железным штырем, висела плюшевая акула.
Игрушка успела промокнуть под дождем; я не видел рядом следов от колес и не чувствовал человеческого присутствия. Послание было оставлено достаточно давно, чтобы охотник успел скрыться.
— Чем чаще наш приятель выдает себя, тем быстрее попадется, — Шеннейр стащил акулу со штыря и с любопытством повертел в руках, заглядывая в слепые пуговичные глазки. Очередной знак был глубоко символичен и угрожающ, но отправитель не учел, что темного магистра все это увлекало.
Игрушка была самодельной. Ни один родитель в Аринди не станет дарить ребенку островную акулу, и на конвейере их не производят. Я представил, как охотник в своем тайном убежище шьет плюшевую рыбку и позавидовал настырности.
Хотя акула не давала нам много зацепок. Вероятнее всего, охотник нанял кого-то из местных бродяг; шерстить окрестные поселения в поиске незнакомых магов-одиночек или человека, который по чужой указке подбросил плюшевую акулу? Темный магистр, конечно, имеет право быть чокнутым, но плюшевая акула — это уже слишком.
— Знаете, что я понял, когда изучал врата в Хоре? — я наклонился к памятному надгробию, стараясь не обращать внимания на Шеннейра. Надпись на камне гласила, что врата на этом месте открылись пятьдесят три года назад. Подобных маленьких порталов на холмах было раскидано немало: порой заарны появлялись, вырезали окрестные деревни и исчезали, и о том, что случилось, мы узнавали с большим запозданием. — Новые вторжения были слабее, чаще и все ближе к нашим границам.
— Заарней корректировал координаты. Собирал информацию, — Шеннейр наконец наигрался и сунул акулу в наплечную сумку. — Поражаюсь вам, светлый магистр.
— Ну что вы. Не стоит.
Чем бы ни поражался.
— Вы молчали. А ведь могли бы позлорадствовать на допросах и рассказать, что нас ждет.
Мог бы. Но для чего? Беда должна приходить внезапно.
Темный маг растер клеймо на щеке — неосознанно. Вряд ли стоило напоминать, насколько наш союз хрупок и ненадежен. Шеннейра предавали те, на кого он мог бы полагаться, а мы с ним даже врагами быть не переставали.
— Алин вас предал, — взвешенно проговорил я, и неторопливо продолжил: — Вы ему доверяли. Но — я не Алин. Я желал вам смерти; не вижу ни единой причины, почему я должен был не желать. Хотя в некоторых вопросах я не был прав, и потому я поделюсь всем, что знаю. Общее дело объединяет больше, чем одинаковая форма.
Шеннейр спрятал лицо в ладонях:
— Вы думаете, это меня задевает? — его слова звучали глухо. — Предательство Алина? Мы в темной гильдии, Тсо Кэрэа, хотеть власти — это нормально. Но предать, чтобы править так бездарно?! Делайте что угодно, но не будьте таким идиотом.
Я забеспокоился, и забеспокоился еще больше, когда понял, что он смеется.
— Я сказал что-то веселое, магистр?
— Мне многие признавались, что мечтают о моей смерти, но... — темный с трудом взял себя в руки. — Простите, Кэрэа. Вы уморительно забавны.
— Магистры, — Эршенгаль подошел не сразу, остановившись перед этим на границе светового круга, и предупредил: — Вторая группа прибыла.
— Рийшен, — Шеннейр собрался вмиг, приветствуя мага с командирскими нашивками. Глава второй группы скользнул по мне равнодушным взглядом и покаянно склонил голову:
— У этой новой секты новые заклятия. Подорвали себя, как только поняли, что не вырвутся.
Боевики выглядели расстроенными — но скорее из-за того, что разочаровали своего магистра, а не потому, что боялись наказания. Да и Шеннейр не торопился срываться — эй, я с главой темной гильдии путешествую или с нормальным человеком?
— Вы, темненькие, просто беспомощные людишки, — от этого самодовольного тона зачесались кулаки даже у меня. Матиас выступил из тумана, ослепляя ухмылкой, и сбросил на землю бесформенный куль. — Кто сказал, что загорцев нельзя захватить живьем?
Рванувшиеся к телу маги заставили его отступить. Заарн опустил взгляд на добычу и наконец ощутил то, что я почуял сразу — человек уже не дышал, и искра его медленно таяла.
— Светлый магистр, пойдите сюда, — быстро приказал Шеннейр.
— Он был жив! — попытался оправдаться заарн. Темный-медик уже разложил на траве аптечку, методично вкалывая загорцу заранее припасенные препараты. Я опустился рядом с телом, подхватывая безвольную руку:
— Матиас, ты сделал все правильно. Ты успел.
И натаскивал его Шеннейр тоже не зря.
Темные уже чертили вокруг загорца печати — кажется, кровью. Ставили свечи. Мертвеца не оживить, но в короткие мгновения после гибели еще возможно запустить сердце и заставить мозг заработать вновь. Поймать душу, вернуть — если бы душа существовала на самом деле. Полчаса агонии, а потом окончательная смерть.
Искра пленника, еще не полностью угасшая, выглядела сильной, но размытой; инициацию загорцы проходили при вступлении в свои сектантские общества. Я предполагал, что в Лонн вообще полно магов, которыми никто не занимается. Оставленная без контроля, эмпатия росла, крепко спаянные секты отправляли посвященных на войну, и шепот мира сносил карательным отрядам крышу начисто.
Я поймал слабый эмпатический отклик и крепче стиснул чужое запястье, отдавая силу своей искры и, гораздо более яркой, искры заарна. Первый вдох, первый удар сердца, отблеск чужих эмоций. Вот моя роль, как единственного в команде светлого — вытянуть врага с того света и дать его допросить. Вытянуть сородича-эмпата с того света и отдать на растерзание своим врагам.
Я протянул руку ладонью вверх:
— Нож, пожалуйста.
На этот раз просьбу исполнили немедленно и без комментариев. Я подцепил шнурок, что виднелся на шее у загорца, и срезал, разглядывая медный амулет:
— Защитный сигил Элгиш, очищение. Многоуважаемые темные, в Загорье мор. А болеют они...
Я вгляделся в пометки на линиях, конусом расходящихся из центра. А Свет знает. Таких печатей не помню.
Загорец захрипел и открыл глаза, избавив от необходимости продолжать. Я качнул шнурок с амулетом перед его лицом и промурлыкал:
— На солнце раскрылись язвы. Ядовитый свет проливается на землю и на людей. Наше солнце гниет и умирает...
Крошечные точки зрачков отследили движение, метнулись по краю поляны. Загорец быстро осознал, что он в плену у проклятых тварей и что защитный сигил в моих руках; и новость, что обречен, принял стойко. Он был даже слишком молод.
— Я не боюсь смерти! — гордо выплюнул лазутчик. Я спрятал амулет в карман и похвалил:
— Что совершенно прекрасно. Потому что ты уже умер.
Я практически видел, как в голове у пленника что-то сбивается. Но ответ он подобрал верный:
— Ты лжешь, колдун!
— Эй, он вообще-то светлый, — не выдержал кто-то из зрителей.
Я зевнул, прикрыв рот ладонью, и поправил одну из свечей, привлекая внимание к ней и к кровавой пентаграмме, и дружелюбно продолжил:
— Сейчас я подниму тебя на ноги, и ты вернешься домой. К родным, к друзьям... у тебя ведь есть родные и друзья? В их дом еще не постучалась болезнь?
По его виску скатилась капля пота. Уверен, что заклятие самоуничтожения, пусть и замедленное, продолжало действовать. И что лазутчик не боится пыток, нечувствителен к боли, и ничего важного я от него не добьюсь. Темные будут вскрывать его разум как консервную банку. И, как светлый маг, я мог расшатать его ментальные барьеры и заставить говорить. Когда начинаешь говорить, сложно остановиться.
Мы оба были эмпатами, только и всего.
