Замок Оборотня

Но я не жаловалась. Несмотря на случившееся, меня очень радовало то, что кошмаров больше не было. Мне не снились сны о преследующих меня волках, я не просыпалась по ночам с дикими воплями, так что в итоге мой лечащий врач и тетя Лети пришли к выводу, что все что ни происходит, все к лучшему. А еще мне почти каждый день звонил доктор Саэм, делая вид, что заботится исключительно о моем самочувствие, но неизменно после наших получасовых разговоров, приглашал меня на очередной фильм... У доктора была очень приятная улыбка, но... я каждый раз говорила "нет".

Из-за всех этих событий я пропустила первый семестр и по возвращению в альма-матер все дни проводила в кампусе, догоняя группу, и часто даже в перерывах между лекциями, сидела не с прежней компанией, а одна, под деревом, вчитываясь в очередной параграф.

В один из на редкость теплых ноябрьских дней, я сидела под полюбившимся дубом с томиком жизнеописаний греческих философов, когда движение на дорожке привлекло мое внимание.

Даже не движение — неуловимое ощущение присутствия чего-то постороннего. Прервав чтение, я вгляделась в странную, немного неестественную фигуру в конце аллеи. Впрочем, не я одна обратила внимание на этого человека — девушки с факультета искусств, специализирующиеся на живописи, мгновенно отметили чрезмерную длину рук незнакомца, и теперь бурно обсуждали причины подобной диспропорции в его телосложении. Не оставили незнакомца без внимания и остальные студенты, и теперь исподволь или откровенно в упор, но на него посматривали все. А незнакомый мужчина продолжал идти по аллее — спокойно, плавно, с какой-то звериной грацией, как расслабленный уверенный в своей силе хищник. Странное сравнение, но при взгляде на него эта ассоциация удерживалась стойко. И даже дорогой костюм, темное кашемировое пальто и идеальная стрижка не могли скрыть это ощущение дикой хищной силы в нем. И чем ближе он подходил, тем удивительнее казался. Серые, но совсем не седые волосы, орлиный нос, волевой жесткий подбородок, твердые тонкие губы, и странного светло-орехового, почти желтого цвета глаза. Глаза, которые неотрывно и не мигая смотрели на меня.

Внезапно осознала, что мой совсем неприличный изучающий его взгляд, незнакомец видел. И окончательно смутившись, я вновь уткнулась в книгу. Попыталась вчитаться, понять смысл бегущих перед глазами строк, но... две ноги в дорогих туфлях бесшумно — даже листья не шуршали, подошли и остановились. Затем незнакомец присел на корточки передо мной, и едва я испуганно взглянула на него поверх книги, произнес:

— Земля холодная. Осень уже, Ким.

— Простите, — я осторожно подобралась, готовая встать в любой момент.

— Прощаю, — он улыбнулся, мимолетно продемонстрировав немного неправильный хищный прикус. — Тебе нравится здесь?

Странный вопрос и человек очень странный. Может быть куратор, или один из членов комитета поручителей. В любом случае промолчать было бы не вежливо. Я выразительно взглянула на наш исторически прославленный кампус и произнесла:

— А как может не нравится Виргинский университет? — незнакомец загадочно улыбнулся, но продолжал внимательно слушать. — Основанный Томасом Джеферсоном, являющийся одним из самых престижных государственных учебных заведений и взрастивший нескольких президентов — как он может не нравится?

Мужчина иронично выгнул бровь, и задал свой вопрос:

— Занимаешься на факультете Архитектуры?

— Искусств и наук, — поправила я.

— Нравится?

— Простите? — мне откровенно не нравился этот разговор.

— Прощаю, — он тяжело вздохнул.

На мгновение отвел глаза от моего лица, изучая истоптанные мокасины, потертые джинсы, легкую курточку, перчатки с отрезанными пальцами... изучая меня. А затем взгляд его желтых, словно засветившихся глаз, медленно скользнул по моему лицу, особенно долго изучая губы, после мимолетно нос, скулы... ресницы. И он вновь взглянул в мои удивленные глаза и едва слышно попросил:

— Поужинайте сегодня со мной, мисс Блэкмор.

Приоткрыв от удивления рот, я некоторое время потрясенно смотрела на этого совершенно незнакомого мне мужчину, но он все так же ждал ответа. Молча, напряженно, хищно как-то.

— Простите... — начала я возмущенно.

— Поужинайте со мной, и я прощу вам даже убийство американского президента, — с улыбкой ответил незнакомец.

— Какой вы... великодушный, — но я, почему-то, тоже улыбнулась.

А он продолжал пристально смотреть на меня, словно ждал чего-то.

— И когда вы хотите...

Вновь не дав мне договорить, он перебил требовательным:

— Я могу считать эти слова выражением вашего согласия?

Это был самый нелепый из всех разговоров, которые когда-либо происходили в моей жизни. И все же... мне не хотелось отказываться. Я не понимала почему, но... Этот странный мужчина меня притягивал. Остальные, включая настойчивого доктора Саэма, отталкивали какой-то странной чужеродностью... я не могла себе объяснить собственные ощущения, а этот незнакомец вызывал совсем иные чувства. Пугающие, пробуждающие древние инстинкты первобытного ощущения беззащитности, что оживает лишь в сумерках, и в то же время — я чувствовала в нем что-то родное, утерянное, забытое, но очень близкое... Мне не хотелось ему отказывать.

— Хорошо, — решительно произнесла, закрыв книгу, — я согласна.— Когда и где состоится эпический ужин всемирного прощения?

Мужчина повел себя странно — резко выдохнул, с выражением нескрываемого облегчения на лице, затем решительно поднялся и протянул мне руку. Ничего не понимающая я даже не собиралась покидать уютное место, но мужчина наклонился, схватил меня за плечи и без усилия поднял. Книга выпала из рук, телефон из кармана и теперь жалобно лежал рядом с сумкой, а этот странный мужчина вдруг обнял мое лицо ладонями, склонился к самым губам и прошептал:

— Ты согласилась, моя леди.

Я утратила дар речи, все тело охватило странное ощущение онемения, а он... он вдруг подхватил меня на руки и направился прочь... Прочь от моей уютной полянки, мимо потрясенных случившимся студентов, по аллее вдаль, мимо остолбеневшей охраны, мимо ворот, к очень дорогой спортивной машине серебристого цвета. Самое невероятное — я не сопротивлялась.

Потрясенно смотрела на похищающего меня мужчину и не могла даже закричать.

От странного оцепенения я очнулась, едва усадивший меня незнакомец, защелкнул ремень безопасности. Попыталась вырваться, но он уже обошел автомобиль, запрыгнул на водительское сидение и почти мгновенно сорвался с места. И он помчался на немыслимой скорости. Я, в диком ужасе смотрела, как мелькают за стеклом деревья, с облетевшей листвой....

Пожелтевшие кусты... деревья с густой зеленой кроной, почти изумрудные в свете яркого летнего солнца.

Какого черта?!

У нас осень! Ноябрь. Откуда по-летнему яркий лес! Откуда могучие стволы невероятно огромных деревьев и зеленые кроны?!

Я... какого черта?!

Удар по тормозам!

Жалобный дикий визг колодок и остановка, толкнувшая вперед оцепеневшее тело. И мужчина, молнией выскочивший из автомобиля, и на ходу, обходя капот, срывая с себя пальто, галстук, пиджак, рубашку... Обнажая бугры мышц, широкую сильную шею, могучие плечи, покрытые венами сильные руки — словно зверь срывал с себя оковы. И когда он распахнул дверцу с моей стороны, я не могла бы даже кричать — голо сжало спазмом.

— Да, я знаю, ты боишься, — щелчок освобожденного ремня безопасности, — наверное, я кажусь тебе очень страшным.

И незнакомец, вновь взяв на руки, вытащил меня в реальное жаркое лето, в котором пели птицы, шумела зеленая листва и нещадно палило солнце!

— У меня есть предложение, — мужчина опустил меня на ноги, — ты — выполнишь одну мою просьбу, а я, гарантирую отпустить тебя обратно в твой мир, Ким. Что скажешь?

Он стоял передо мной — огромный, полуобнаженный, опасный и дикий, а я... я...

— Вы... это похищение! — мой голос мне самой казался жалким.

Зверь улыбнулся и спокойно ответил:

— Да, Ким, и ты в моей полной власти.

Я вздрогнула, а он... он вновь склонился на до мной, и касаясь губами моего рта, прошептал:

— В моей полной и абсолютной власти, леди Сонхейд. Во власти оборотня. Но мы сейчас не об этом, да, Ким, — он потерся носом о мой нос, — мы сейчас говорим о другом. Ты хочешь вернуться домой?

На курсах самообороны нас учили соглашаться с психически ненормальными террористами.

— Да, — прошептала я едва слышно.

— Это радует, — его губы скользнули по моей щеке, чтобы прошептать, касаясь волос у виска, — все просто, моя леди, ты выполняешь мою просьбу, я отпускаю тебя. Согласна?

На курсах самообороны нас учили соглашаться с психически ненормальными в любом случае. Главное — выжить, все остальное не столь существенно.

— Да, — замирая, ответила я.

Мужчина немного отстранился и, вглядываясь в меня своими странными, неестественно желтыми, звериными глазами, прошептал:

— Это рвет на части, Ким, — хриплый рык прорывается вновь, — это убивает, это выворачивает наизнанку... Рваться к тебе, и не иметь возможности сломать грани... Сходить с ума, и не знать где ты и что с тобой... Лежать на постели, где чувствуется твой запах, и осознавать — это все, что мне осталось... Готовить шоколад для тебя, ставить чашку на стол и понимать — ты не выпьешь, тебя нет... Есть я, дикое одиночество, рвущая словно вгрызшийся стальной капкан звериная тоска, а тебя нет...

Я вырываюсь, молча, решительно, торопливо, чтобы отстранившись встревожено заглянуть в его глаза.

— Ты не помнишь меня, — кривая, грустная улыбка, — прости, забыл... Ты обняла и я забыл... я и свое имя готов забыть, когда ты рядом...

И вдруг словно порыв, и я оказываюсь прижатой к капоту машины, а зверь, зверь навис надо мной, и, склоняясь к моим губам, хрипло прошептал:

— Покричи для меня, Ким.

Это был взрыв! Словно разом рухнули серые стены обыденности, взрывая мой мир осколками ярких, насыщенных, острых воспоминаний. Острых настолько, что они вспарывали душу, разрывали сердце, лишали опоры под ногами. Я вспомнила ВСЕ!

Едва не упала, вцепилась в плечи Сонхейда, судорожно хватая ртом воздух, пытаясь вдохнуть и не в силах это сделать. Я задыхалась, просто задыхалась... Он накрыл мои губы своими и заставил дышать им, вырывая вихря осознания правды, утягивая в омут чувств, ощущений, жадных прикосновений и звериной страсти.

Мой оборотень не спрашивал разрешения, не задавал вопросов, не интересовался ответами — время слов закончилось, для слов больше не было места. И Сонхейд целовал жадно, как изголодавшийся зверь, сминая мои губы, вырывая стон за стоном, срывая мою одежду, и треск рвущейся ткани звучал эхом его хриплого рыка, вновь заполучившего меня зверя. Моего зверя. Жестокого, непонятного, непримиримого, с характером истинного альфы, зацикленного на подчинении зверя, без которого я не хотела жить. Без которого вся моя жизнь напоминала унылый, надоевший до зубного скрежета кошмар...

* * *

— Ким, ты опять улыбаешься, — укоризненно заметила тетя Летисия.

— Просто вспомнила фильм, — я прячу улыбку, за чашкой, и вновь бросаю взгляд в окно.

— Ким, ты только приехала, — обиженно напомнила тетя, — в конце концов, что происходит? Ты практически перестала посещать занятия...

— Я все сдам, — настроение падает на градус ниже.

— Твоя соседка по комнате, говорит, что ты ночуешь неизвестно где.

Мне очень не хочется врать родному человеку, а потому вновь делаю глоток чаю, всем своим видом показывая, что он очень вкусный, а потому я просто не в состоянии ответить.

— Ким, — тетя протянула руку, накрыла мою дрогнувшую ладонь, серо-голубые глаза смотрели встревожено, — ты очень странно себя ведешь, дорогая.

Тетя Летисия поднялась, нервно огладила идеальный передник, напоминая о том, что она добропорядочная хозяйка из шестидесятых. Впрочем, все в тете напоминало том давнем времени стремления к образцовому идеалу — лента в начесанных волосах, белоснежный воротничок, традиционный пирог в духовке.

Духовой шкаф, переливчатым звоном сообщающий о завершении времени выпекания...

— Твой телефон постоянно вне зоны обслуживания, — продолжает тетушка, нервно вынимая пирог. — На твоей шее засос!

Нервно поправляю воротник водолазки, недобрым словом поминая разошедшегося накануне Гаэрда.

— У тебя откуда ни возьмись новая машина! И она дорогая, Ким, миссис Бенсон смотрела в интернете!

С трудом сдержала смех — наша соседка к интернету относится как к чему-то божественному, доверяя во всем. Впрочем, машина и, правда дорогая, во всех смыслах.

— Ким, я хочу знать, кто он?! Кто твой любовник!

И пирог, впервые в жизни моей бережливой тетушки, не был водружен на стол, а оказался брошен на пол со всей злостью, на которую моя тетя была способна. Испуганно вздрогнув, я посмотрела на тетю Лисси, и она вдруг сдалась. Рухнула на стул, и сминая идеально выглаженный передник, начала торопливо говорить:

— Я вижу — ты счастлива. Я тебя такой счастливой никогда не видела, Кимми, малышка, но все же, — ее глаза были полны тревоги, — и я... мне звонили из клиники доктора Гардинера...

Она опустила глаза.

А я... ну теперь вполне объяснимы те тридцать восемь звонков, которыми меня завалила с детства приучающая нас к самостоятельности тетушка. А мне надо было бы подумать о том, что доктор Кел не только отличный врач, который наблюдал меня с детства, но еще и дядин друг...

— Кимми, — тетя затаила дыхание на мгновение, но все же спросила, — ты... этот ребенок, ты его оставишь?

Я поставила чашку на стол, встала, подошла к тете Лисси, обняла ее и сказала:

— Конечно, оставлю, это даже не обсуждается. И прости, мне следовало тебе сказать, просто...— я понизила голос, — просто я хотела, чтобы первый, кому это скажу, был его отец.

Тетя отстранилась, удивленно посмотрела на меня, но тревога в ее глазах сменилась затаенным ожиданием чуда.

— Ким, — она осторожно положила руку на мой еще совершенно плоский живот, — Кимми, Господи, как же я рада. А отец он... он обрадуется?

— Ой, — я вновь вернулась на свое место и прошептала, — безумно.

Боюсь, он настолько обрадуется, что даже как-то страшно ему об этом говорить.

— Ким, а он...— тетя прикусила губу.— Впрочем, брак это ведь слишком старомодно, да, — она тяжело вздохнула, и тут же: — Пойду, принесу тебе капусту.

— Капусту? — переспросила я.

— Капусту, твои пинетки, я их хранила все эти годы, а так же того картонного аиста, с появлением которого твой дядя Олдан узнавал о скором появлении его сыновей. Пожалуй, в этом доме только твое появление обошлось без аиста.

* * *

Я уезжала от тетушки с очень больными скулами, и все равно не могла перестать улыбаться. А вообще хотелось смеяться и гнать на немыслимой скорости, но я была очень осторожной. Выехала на шоссе, включила дворники, так как начинался снег, и поехала по прямой, наблюдая привычную картину — снег тает, я проезжаю зиму, осень... и вскоре автомобиль едет по проселочной дороге среди летних пейзажей, чтобы въехать в тень величественной дубравы.