Джо Аберкромби Полмира

Темнота за Последней Дверью?

Она попыталась двинуться и задохнулась от боли.

Ведь единственное, что хорошо в смерти, это прекращение боли, разве не так?

Она почувствовала бинты на лице, вспомнила удар, когда нож герцога Микедаса пробил ее рот, и угрюмо застонала. Рот у нее пересох, как старые кости.

Она покосилась на полоску света, неловко сдвинула одеяло и медленно, очень медленно опустила ноги. Все тело было в синяках, избито, и все пронзали уколы острой боли. Она застонала, попытавшись переместить вес на левую ногу, боль вспыхнула в бедре, поползла в спину, и вниз через колено.

Колючка спрыгнула и зашаркала, хватаясь за стену. Боги, какая боль в ноге! Но когда она сморщилась от этого, боги, какая боль пронзила ее лицо! А когда хныкнула, боги, как заболела грудь, и горло, и глаза, когда из них потекли слезы. Она добралась до той полоски света, света под дверью, и открыла ее ладонью.

Двинулась вперед, закрывая одной рукой больные глаза, словно смотрела на слепящее солнце, хотя это была всего лишь одинокая свеча. Толстая свеча с воткнутыми в воск длинными заколками, украшенными драгоценными камнями. Она увидела осыпавшуюся штукатурку, упавшую одежду, длинные тени на досках, темные изгибы на смятой кровати...

Она замерла. Темнокожая спина, голая спина, двигаются стройные мышцы. Она услышала тихое ворчание, женский голос и мужской, вместе, и тут Колючка увидела бледную руку, скользнувшую по той спине. Длинная, увечная рука, с иссохшей ладонью и одним обрубком пальца на конце.

— Ух, — прохрипела она, широко раскрыв глаза, и голова женщины дернулась назад. Черные волосы на ее лице, шрам через верхнюю губу, через щель которого виден белый зуб. Сумаэль, и под ней Отец Ярви.

— Ух. — Колючка не могла идти дальше, не могла вернуться назад. Она уставилась в пол, пылая от боли и смущения, пытаясь сглотнуть, но чувствуя себя так, будто в ноющей дыре ее рта уже больше никогда не будет слюны.

— Ты проснулась. — Отец Ярви сполз с постели и влез в свои штаны.

— Проснулась? — Хотела спросить она, но вышло только "Ух".

— Быстро в кровать, пока нога снова не начала кровоточить. — И министр обнял ее рукой — с его помощью она стала двигаться, подпрыгивая, обратно к темному дверному проему.

Колючка не смогла удержаться и глянула через плечо, когда они переходили через порог, и увидела, что Сумаэль вытянулась, обнаженная, словно ничего не могло быть более естественным, и искоса глядела на нее прищуренными глазами.

— Болит? — спросил Отец Ярви, опустив ее на постель.

— Ух, — проворчала она.

Вода полилась в чашку, ложка застучала, когда он что-то там смешал.

— Выпей это.

На вкус было более чем омерзительно, и ее порванный рот, распухший язык и пересохшее горло запылали от напитка, но она заставила себя допить, и по крайней мере смогла говорить после этого.

— Я думала, — прохрипела она, пока он поднимал ее ноги обратно на постель, и проверял бинты на бедре, — вы поклялись...

— Я приносил слишком много разных клятв. И должен нарушить некоторые, чтобы сдержать другие.

— Кто решает, какие вам нужно сдержать?

— Я держу свою первую. — И он сжал пальцы своей здоровой руки в кулак. — Отомстить убийцам своего отца.

Она начинала засыпать.

— Я думала... вы отомстили... давным-давно.

— Некоторым из них. Не всем. — Ярви натянул на нее одеяло. — А теперь спи, Колючка.

Ее глаза закрылись.

— Не вставай.

— Ваше сиятельство...

— Бога ради: Виалина. — У императрицы осталось несколько царапин на щеке, но больше не было никаких следов того, как она поцапалась со Смертью.

— Я должна... — Колючка сморщилась, пытаясь сесть, и Виалина положила руку ей на плечо и мягко, но очень твердо вернула ее на постель.

— Не вставай. Считай это императорским приказом. — В кои-то веки Колючка решила не сражаться. — Сильно тебя ранили?

Она хотела сказать нет, но ложь вряд ли получилась бы убедительной. Она пожала плечами, и даже это было болезненным.

— Отец Ярви говорит, что я поправлюсь.

Императрица посмотрела на нее так, словно это ей было больно, ее рука все еще лежала на Колючкином плече.

— У тебя останутся шрамы.

— Обычное дело для бойца.

— Ты спасла мою жизнь.

— Меня бы они убили первой.

— Тогда ты спасла жизни нас обеих.

— Бренд тоже сыграл свою роль, как я слышала.

— И я поблагодарила его. Но не поблагодарила тебя. — Виалина сделала глубокий вдох. — Я расторгла союз с Верховным Королем. Я послала птиц к Праматери Вексен. Я дала ей знать, что несмотря на богов, которым мы молимся, враг Гетланда мой враг, а друг Гетланда мой друг.

Колючка удивленно моргнула.

— Вы слишком щедры.

— Теперь я могу себе это позволить. Мой дядя правил империей внутри империи, но без него она обрушилась, как арка без краеугольного камня. Я приняла твой совет. Бить быстро и без жалости. Предателей выкорчевали из моего совета. Из моей охраны. — Ее лицо стало жестким, и теперь Колючка порадовалась, что Виалина на ее стороне. — Некоторые сбежали из города, но мы их поймаем.

— Вы будете великой императрицей, — прохрипела Колючка.

— Если мой дядя меня чему и научил, так это тому, что императрица настолько велика, насколько велики те, кто ее окружают.

— У вас есть Сумаэль, и вы...

Виалина сжала ее плечо, глядя на нее искренним проницательным взглядом.

— Ты бы осталась?

— Осталась?

— Например, в качестве моего телохранителя? Они есть у королев на Севере, разве нет? Как вы их называете?

— Избранный Щит, — прошептала Колючка.

— Каким был твой отец. Ты доказала, что ты более чем способна.

Избранный Щит. Императрицы Юга. Стоять у плеча женщины, которая правила половиной мира. Колючка нащупала мешочек на шее, почувствовала старые останки внутри, представила себе гордость отца, когда бы он это услышал. Какие песни пели бы об этом в дымных жилищах, в узких домах, в высоком Зале Богов Торлби?

И от этой мысли на Колючку нахлынула такая сильная волна тоски по дому, что она едва не задохнулась.

— Я должна вернуться. Я скучаю по серым утесам. Скучаю по серому морю. Скучаю по прохладе. — Она почувствовала слезы на щеках, и сморгнула их прочь. — Я скучаю по матери. И я поклялась.

— Не все клятвы стоят того, чтобы их держать.

— Клятву держишь не ради клятвы, а ради себя. — Слова ее отца, давно сказанные шепотом перед огнем. — Хотела бы я разделить себя напополам.

Виалина втянула воздух сквозь сжатые зубы.

— От половины телохранителя мне пользы не будет. Но я знала, каким будет твой ответ. Ты не из тех, кого можно удержать, Колючка Бату, даже на золоченой цепи. Возможно когда-нибудь ты вернешься по своей воле. А до того дня у меня есть тебе подарок. Я смогла подобрать лишь один, достойный того, что ты для меня сделала.

Она достала что-то, что освещало бледным светом ее лицо и высекло искры в ее глазах, и отчего у Колючки перехватило дыхание. Эльфийский браслет, который Скифр нашла в безднах Строкома, где ни один человек не осмеливался ступить с самого Разбиения Бога. Подарок, который Южный Ветер нес весь длинный путь по Священной и Запретной. Вещь, слишком грандиозная для императрицы.

— Мне? — Колючка изогнулась на кровати в попытке слезть с нее. — Нет! Нет-нет-нет!

— Он мой, и я сама решаю, кому и за какие заслуги его отдать.

— Я не могу его принять...

— Нельзя отказывать императрице Юга. — В голосе Виалины было железо, она подняла подбородок и сердито посмотрела поверх своего носа на Колючку с властностью, которую невозможно было отрицать. — На какую руку?

Колючка молча протянула левую, Виалина надела на нее эльфийский браслет и застегнула его с заключительным щелчком. Свет от его круглого отверстия засветил ярче, становясь бело-голубым. Идеальный, как ограненный драгоценный камень, металл замерцал, и круги в кругах медленно двигались под стеклом. Колючка уставилась на него со смесью благоговения и ужаса. Бесценная реликвия. Неописуемо прекрасная. Теперь она сидела на ее нелепом костлявом запястье с неестественным великолепием бриллианта на навозной куче.

Виалина улыбнулась и наконец отпустила ее плечо.

— Он хорошо на тебе смотрится.

Ножницы щелкали над левой стороной головы Колючки, волосы падали на плечо, на перевязанную ногу, на мостовые камни двора.

— Помнишь, как я впервые остригла твою голову? — спросила Скифр. — Ты выла, как волчонок!

Колючка подняла прядь волос и сдула их с пальцев.

— Похоже, привыкнуть можно к чему угодно.

— Если усердно работать. — Скифр отложила ножницы и смахнула состриженные волосы. — С потом, кровью и тренировками.

Колючка потрогала языком незнакомую внутреннюю поверхность своего рта, грубую от швов, и наклонилась вперед, чтобы сплюнуть розовым.

— С кровью проблем не будет. — Она скорчила лицо, вытягивая ногу, эльфийский браслет злобно засиял пурпурным в ответ на ее боль. — Но тренироваться прямо сейчас будет затруднительно.

Скифр села, положив руку на плечи Колючке, и потерла ладонью свои коротко остриженные волосы.

— Мы тренировались в последний раз, моя голубка.

— Что?

— У меня есть дела, которыми я должна заняться. Я слишком долго игнорировала своих сыновей и дочерей, внуков и внучек. И лишь самый жалкий из глупцов посмеет теперь отрицать, что я выполнила просьбу Отца Ярви. Я сделала тебя смертоносной. Или по крайней мере помогла тебе самой стать смертоносной.

Колючка уставилась на Скифр с ощущением пустоты в животе.

— Вы уезжаете?

— Ничто не длится вечно. Но это означает, что теперь я могу сказать тебе то, чего не могла сказать раньше. — Скифр заключила ее в плотные странно пахнущие объятья. — У меня было двадцать два ученика, и никогда я не гордилась никем из них так, как горжусь тобой. Никто не работал так усердно. Никто не учился так быстро. Ни у кого не было столько мужества. — Она отклонилась, держа Колючку на расстоянии вытянутой руки. — Ты показала себя сильной, внутри и снаружи. Верным товарищем. Грозным бойцом. Ты заслужила уважение своих друзей и страх своих врагов. Ты потребовала этого. И ты это внушила.

— Но... — пробормотала Колючка потрясенная комплиментами гораздо сильнее, чем ударами, — мне все еще столькому надо научиться...

— Боец никогда не прекращает учиться. Но некоторые уроки он изучает сам. И настало время тебе стать мастером. — Скифр протянула свой топор, на зазубренном лезвии которого были выгравированы буквы на пяти языках. — Это тебе.

Колючка мечтала владеть таким оружием. Подходящая вещь для героических песен. Теперь она онемело взяла его, положила на колени и посмотрела на яркое лезвие.

— Для бойца все должно быть оружием, — пробормотала она. — Что я буду делать без вас?

Скифр придвинулась ближе и плотно ее сжала. Ее глаза ярко блестели.

— Что угодно! Всё! Я ни в коей мере не пророк, но предвижу тебе великие деяния! — Ее голос поднимался выше и выше, громче и громче, и она указала шишковатым пальцем в небо. — Мы встретимся снова, Колючка Бату, с другой стороны от Последней Двери, если не с этой, и я еще буду волноваться от историй о твоих великих деяниях, и переполняться гордостью за то, что я сыграла в них свою небольшую роль!

— Черт возьми, наверняка будете, — сказала Колючка, шмыгнув носом. Она презирала эту странную женщину. Она ненавидела ее, боялась ее, проклинала ее имя всю дорогу по Священной и Запретной. А теперь она любила ее как мать.

— Будь здорова, моя голубка. И более того, будь готова. — Рука Скифр метнулась, но Колючка поймала ее запястье, прежде чем та смогла нанести удар, и держала ее, дрожащую, перед собой.

Скифр широко улыбнулась.

— И всегда бей первой.

Отец Ярви улыбнулся, сняв бинты.

— Хорошо. Очень хорошо. — Он мягко надавил пальцами на больную плоть ее щек. — Ты хорошо выздоравливаешь. Уже ходишь.

— Уже ковыляю, как пьяница.

— Тебе повезло, Колючка. Тебе очень повезло.

— Несомненно. Не каждой девушке пробивают кинжалом лицо.

— И к тому же герцог королевской крови!

— Да уж, боги мне улыбнулись.

— Он мог попасть в глаз. Или в шею. — Отец Ярви начал омывать ее лицо тряпочкой, которая пахла горькими травами. — В целом я бы предпочел быть напуганным, чем мертвым, а ты?

Колючка сунула язык в соленую дырку от выбитого зуба. Сложно было сейчас считать себя удачливой.

— Как шрамы? Скажите мне правду.

— Понадобится время, чтобы они зажили, но я думаю, что они заживут хорошо. Звезда на левой щеке и стрела на правой. Должно быть в этом есть какой-то смысл. Скифр может и рассказала бы какой, у нее глаз на предзнаменования...

Колючке не нужна была Скифр, чтобы увидеть будущее своего лица.

— Я буду безобразной, так ведь?

— Я знаю людей с куда более уродскими недостатками. — Ярви сунул ей под нос свою иссохшую руку и покачал туда-сюда единственным пальцем. — В следующий раз избегай клинка.

Она фыркнула.

— Легко сказать. Вам доводилось сражаться с семерыми?

Он выжал тряпочку, и капли потекли в чашу, из которой шел пар, вода окрасилась в розовый цвет.

— Я никогда не мог побить и одного.

— Я видела однажды, как вы победили в бою.

Он помедлил.

— В самом деле?

— Когда вы были королем, я видела, как вы сражались с Кеймдалом на тренировочной площадке. — Он замер на миг, выведенный из равновесия. — И когда вы проиграли, вы попросили его сразиться снова, и послали Избранного Щита вашей матери вместо себя. И Хурик от вашего имени ткнул Кеймдала мордой в песок.

— Воины сражаются, — прошелестел Ярви. — Король командует.

— Как и министр.

Он начал намазывать что-то ей на лицо, из-за чего швы закололо.

— Теперь я вспомнил тебя. Темноволосая девчонка, которая наблюдала.

— Даже тогда вы были весьма хитроумным.

— Мне пришлось.

— Ваше путешествие в Первый из Городов обернулось куда лучше, чем кто-либо мог надеяться.

— Благодаря тебе. — Он размотал полоску бинта. — Ты сделала то, чего ни один дипломат не мог достичь, и добилась союза с Империей Юга. Я почти рад, что не раздавил тебя камнями. И ты получила свое вознаграждение. — Он коснулся эльфийского браслета, чей тусклый свет был виден сквозь рукав.

— Я бы отдала его, если бы могла открыть.

— Скифр говорит, его нельзя открыть. Но ты должна носить его с гордостью. Ты его заслужила, и более того. Быть может я больше не сын своей матери, но во мне все еще ее кровь. Я помню свои долги, Колючка. Так же как ты помнишь свои.

— В последние несколько дней у меня было много времени для воспоминаний. Я вспоминала Тровенланд.

— Еще один союз, на который никто не мог надеяться.

— У вас есть привычка уходить с ними. Я все думала о человеке, который отравил воду.

— Которого ты убила?

Колючка посмотрела в его бледно-голубые глаза.

— Он был вашим человеком?

Отец Ярви не выказал удивления, ни подтверждения, ни отрицания. Он заматывал ее лицо бинтами, словно она ничего не сказала.

— Весьма хитроумный человек, — продолжила она, — если ему нужны союзники, и он знает буйный нрав короля Финна, мог разыграть что-то в таком духе.