Иван Оченков Стрелок-2

— Как вы догадались?

— От вас пахнет водкой. Но вы, при всех своих недостатках, вряд ли стали бы напиваться в такой ситуации. Значит, у вас была причина. Вы хотели кого-то разговорить?

— Вам бы в полиции служить, — криво усмехнулся Дмитрий.

— Узнали что-нибудь? — проигнорировала его шутку Анна.

— Ничего конкретного.

— Ладно, я пойду. Не провожайте меня. Вам надо отдохнуть.

— А может быть я всё же...

— Не надо, Дмитрий, — мягко остановила его портниха и решительно направилась к двери.

На другой день жизнь вернулась в свою привычную колею. Днем они работали в мастерской, затем ходили выполнять заказы, а ближе к вечеру отправлялись навестить девушку в больнице.

Стеша медленно, но верно поправлялась. Врач не ошибся, говоря, что у неё крепкий организм. Она уже понемногу вставала и встречала навещающих её с радостной улыбкой на лице. Дмитрий, зная, что она любит сладкое, постоянно покупал ей конфеты или пирожные, но отдавать заставлял Сёмку, а сам придумывал разные занимательные истории, о том, как мальчишка мог это всё раздобыть. По его словам, тот, чтобы принести сладости совершал эпические подвиги, выполняя немыслимые задания в стиле — "поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что" и в награду торговцы сладостями давали ему все эти вкусности.

Девушка до слез смеялась, слушая подобные россказни, затем быстро расправлялась с угощением, не забыв поделиться с "добытчиком". Степановичу всё это, разумеется, не слишком нравилось, но пока что старик помалкивал, и лишь иногда ворчал, делая это, впрочем, больше для порядка.

Единственное что огорчало Степаниду, так это потеря её девичьей гордости — длинной и толстой, толщиной в руку, косы. Обрабатывая рану на голове, доктор безжалостно обрезал ей волосы, и теперь приходилась кутаться в платок. Правда, пока из-за бинтов это было не слишком заметно, но девушка со страхом думала о том, что будет, когда повязки снимут. Стараясь её успокоить Дмитрий, говорил, что теперь эмансипированные девицы часто делают короткие стрижки, и вообще, им с Семёном так больше нравится, а остальные как хотят, но все же это было слабым утешением.

Вскоре случилось ещё одно знаменательное событие. Говоря по совести, Будищев уже совсем забыл о происшествии приключившимся с ним на полигоне. Однако, как говорится, за Богом молитва, а за государем служба не пропадают.

В один прекрасный день, сияющий как медный пятак, Владимир Степанович Барановский сообщил ему, что надобно одеться получше и ехать в Царское село. Дмитрий поначалу решил, что компаньон ведет речь о расширении клиентуры, тем более что вокруг императорской резиденции селилось немало людей знатных и состоятельных. Но, как выяснилось, речь шла совсем не об этом.

— Ну, наконец-то! — облегченно вздохнул Барановский, увидев, наконец-то появившегося Будищева, но тут же сменил выражение на озабоченное. — А почему ты в таком виде?

— А что не так? — вопросом на вопрос отвечал ему компаньон, принаряженный ради предстоящего вояжа в свой "лучший" костюм.

— Бог мой, да всё не так! Я полагал ты будешь в мундире и с крестами.

— С какого перепуга? Мы вроде в Царское село едем, а там офицерья больше чем босяков на Лиговке. Козырять устану.

— Да, действительно, — задумался инженер.

— Кстати, а ты сам чего вырядился?

— Нравится? — улыбнулся Барановский и убрал с лацкана новенького фрака невидимую пылинку.

— Шикарный лапсердак![50]

— Как ты сказал? — жизнерадостно рассмеялся Владимир Степанович. — Лапсердак, ну надо же!

— Здравствуйте Дмитрий, — поздоровалась вошедшая в гостиную Паулина Антоновна.

— Мое почтение, — кивнул тот в ответ.

— Как здоровье Стеши?

— Спасибо, уже лучше. Она просила передать вам поклон.

— Благодарю. Надеюсь, её скоро выпишут.

— И я надеюсь.

— О чем вы спорили?

— Ну что ты, дорогая, — охотно пустился в разъяснения Барановский, — мы вовсе не спорили. — Однако согласись, наряд нашего друга не слишком подходит для приема в Царском селе.

— Определенно.

— Погодите, — помотал головой Будищев. — Про какой прием вы толкуете? Мы разве не по делам едем?

— Вот именно, что по делам! И никакого более важного дела, чем твоё награждение у нас сейчас нет.

— Какого еще награждения?

— Да так, за сущие пустяки, — рассмеялся Владимир Степанович. — Подумаешь, какого-то инженера от гибели спас! Ты ведь каждый день эпические подвиги совершаешь, где уж тут всё упомнить.

— И банкирского сына, — задумчиво заметил Дмитрий.

— Именно!

— А раньше сказать было нельзя?

— Да я тебе ещё третьего дня всё подробно рассказал! Просто ты мыслями был где-то далеко. Может, всё-таки расскажешь, что ты так упорно ищешь в последнее время?

— Клиентов, — хмуро отозвался Будищев.

— Это всё, конечно, хорошо, но сейчас есть более насущные заботы. Может быть, всё-таки переоденешься в мундир? Время до поезда ещё есть.

— Нет, — помотал головой молодой человек. — На нём вся спина заштопана после осколков. Мало того что опозоримся, ещё чего доброго на гауптвахту угожу.

— Погоди, а тебе разве новый не выдали при увольнении?

— Да какое там! Как ещё за шинель не удержали, что в деревне осталась.

— Досадно.

— Послушай, дорогой, — вмешалась внимательно наблюдавшая за ними Паулина Антоновна. — А почему бы Дмитрию не одеть твой старый фрак?

— Что?!

— А что тебя так удивляет? Ты, когда заказывал его, был довольно худощав, так что, полагаю, он придется нашему другу впору.

— Пожалуй, но он несколько вышел из моды.

— Это так важно сейчас?

— Нет, но...

— Так чего же вы ждете?

Через несколько минут обескураженный этим натиском Будищев был переодет во фрак и с некоторым изумлением разглядывал своё отражение в зеркале.

— Ну что тут у вас? — с любопытством спросила из-за ширмы хозяйка дома.

— Кажется, мы готовы, — отозвался помогавший своему компаньону Владимир Степанович.

— Батюшки! — всплеснула руками Паулина Антоновна. — Хоть это предложение исходило от меня, право же, я не ожидала подобного эффекта. Такое впечатление, что фрак сшит по вашей мерке.

— Вы думаете? — недоверчиво спросил Дмитрий и повел плечами. — Тесный, зараза.

— О, друг мой, — улыбнулся Барановский. — Я, впервые надев его, чувствовал себя точно так же. Однако если вы попробуете что-нибудь сделать в нём, то обнаружите, что он совершенно не стесняет движений. Построивший[51] его портной, говорил, что настоящий мастер должен взять ткань и облить ею тело заказчика, с тем, что бы фрак был подобен второй коже. Иначе это не фрак!

— А я все думал, в чём мне ходить звонки клиентам устанавливать, — мрачно пошутил его компаньон. — А тут такая спецодежда нарисовалась.

— Отличная мысль! Только галстук сначала поправь.

— Дайте я, — вышла вперед давно крутившаяся рядом Глафира и принялась хлопотать вокруг Будищева.

— Всё, — решительно заявил Барановский. — Нам уже пора, а то и впрямь опоздаем. — Возьмите этот цилиндр и отправляемся. Да, не забудьте приколоть крест к лацкану!

— Ну, точно — буржуй недорезанный! — пробормотал про себя новоявленный щеголь.

— Что-то вы давно не захаживали, Дмитрий Николаевич, — едва слышно промурлыкала горничная, подавая ему головной убор. — Совсем забыли про меня, загордились.

— Дела, Глашенька, — так же тихо отвечал он ей. — Ни секунды для личного счастья!

Обычно такие незначительные награды как Знак отличия ордена Святой Анны, вручали непосредственные начальники отличившихся или представители местных властей, скажем, градоначальники или, в совсем уж особых случаях, губернаторы. И если бы Будищев спас всего лишь инженера Барановского, то, скорее всего, так было бы и на этот раз. Но судьбе было угодно, чтобы он накрыл собой ещё и сына одного весьма влиятельного человека. Что интересно, барон Штиглиц вовсе не хлопотал о награждении спасителя Людвига, а всего лишь поинтересовался, когда таковое случится, но и этого внимания оказалось достаточно. Государь, узнав о происшествии, пожелал наградить отличившегося молодца лично, не придавая, впрочем, делу слишком большой огласки.

Выйдя из здания Царскосельского вокзала, Барановский с Будищевым взяли извозчика и скоро были перед императорской резиденцией. Дмитрий был уверен, что охрана будет их долго мурыжить, проверяя и перепроверяя личность прибывших, но к его удивлению ничего подобного не случилось. Командовавший дежурившими в тот день лейб-стрелками офицер лишь сверился с имевшимся у него списком и, удостоверившись, что такие персоны в нем обозначены, просто пропустил их внутрь.

Дворцовая полиция тоже не проявила особого внимания к новоприбывшим, продемонстрировав тем самым, по мнению бывшего унтера, полную профнепригодность. Более того, их с инженером даже не обыскали. Лишь какой-то офицер с нервным лицом мельком оглядел их и, видимо, удовлетворившись этим осмотром, тут же вышел прочь.

— Кох, — чуть слышно шепнул своему спутнику Барановский.

— Что? — не понял тот.

— Это капитан Кох, — чуть подробнее объяснил инженер. — Начальник охраны Его Величества.

— Лох он, а не Кох, — проворчал про себя в ответ Дмитрий.

После этого представительный лакей проводил их в один из павильонов и велел ждать. Вид у него был при этом такой величественный, что никто и не подумал ему возразить. Ждать им пришлось довольно долго. Владимир Степанович, видимо привычный к ожиданиям в передних сильных мира сего, переносил это с полным спокойствием, а вот Будищеву это скоро наскучило, и он стал изучать окружающую обстановку. Благо что посмотреть в императорской резиденции было на что.

Усилия его не пропали даром и скоро он заметил, что за портьерой происходит какое-то шевеление. Недолго думая, он подошел к ней и резко отодвинул плотную ткань в сторону.

— Ой! — вскрикнул прячущийся там мальчишка и сделал попытку смыться.

— Стоять-бояться! — немедля пресек эти поползновения Дмитрий и ухватил беглеца за воротник матроски.

Мальчик, явно не ожидавший подобного обращения, застыл как вкопанный и лишь растерянно хлопал глазами, глядя на высокого незнакомца.

— Ты кто? — поинтересовался подошедший к ним Владимир Степанович.

— Гога, — с явным удивлением отвечал тот, видимо не понимая, как его могут не знать.

— И почему ты тут прячешься?

— Просто так.

— Ты с кем-то играешь?

— Со мной никто не играет, — насупился малыш. — Только матушка иногда, но ей постоянно некогда.

— Подожди-ка, — стал что-то понимать Барановский. — А как тебя полностью зовут, ты знаешь?

— Князь Георгий Александрович Долгоруков![52] — гордо отчеканил тот в ответ.

— Такой маленький, а уже князь? — усмехнулся Будищев.

— Дмитрий, немедля отпустите вашего пленника, — обеспокоенно сказал своему спутнику инженер, но тот неожиданно присел на корточки и его глаза оказались на одном уровне с глазами ребенка.

— А почему с тобой никто не играет? — спросил он у Гоги.

— Не знаю, наверное, им не разрешают, — шмыгнул носом тот.

— Тогда тебе нужна такая игра, в которую можно играть одному. Причем, такая, чтобы тебе все завидовали и хотели играть с тобой, несмотря на запрет.

— Как это? — широко распахнул глаза юный князь.

— Ну не знаю, — пожал плечами Дмитрий. — Вот представь себе железную дорогу, но такую маленькую, что вполне может поместиться на столе. А по ней ходит, хоть и небольшой, но самый настоящий паровоз с вагонами. А ты всем этим управляешь. Переводишь стрелки, звонишь в колокольчик, даешь гудок.

— А такие игрушки разве бывают?

— Кто знает, может и бывают.

— Вот бы мне такую!

— Кажется, сюда идут, — встревожено сказал Барановский.

— Это меня ищут, — мрачно заметил мальчик.

— Так чего ты ждешь? — С легкой улыбкой спросил его Будищев. — Прячься скорее!

— А вы меня не выдадите?

— За кого ты нас принимаешь? Нет, конечно!

Гога не заставил себя просить дважды и тут же исчез за портьерой. А с другой стороны широко распахнулись резные двери, и в павильон зашел император Александр, сопровождаемый Кохом.

Государь был ещё не стар, но бремя государственных забот уже избороздило морщинами его красивое и мужественное лицо, а в волосах и бакенбардах обильно серебрилась благородная седина. Спина Александра Николаевича оставалась по-юношески прямой, но от былой легкости шага не осталось и следа. Правление его называли эпохой великих реформ, и это было чистой правдой. Он отменил крепостное право, ослабил цензуру, ввел суд присяжных, реформировал армию и, хотя многие из его реформ были непоследовательными и половинчатыми, нельзя было отрицать, что жизнь простого народа при нем стала гораздо легче, чем при его отце — императоре Николае.

Крестьяне, составлявшие абсолютное большинство населения России, боготворили своего царя, чего никак нельзя было сказать об их бывших хозяевах, всерьез опасавшихся, что он в своих преобразованиях пойдет ещё дальше и ещё сильнее урежет их обширные привилегии. Другой лагерь недовольных составляли разного рода радикалы. Эти господа требовали проведения новых реформ, нисколько не заботясь о том, возможны ли они. А убедившись, что правительство не идет у них на поводу, охотно взялись за бомбы и револьверы, устроив настоящую охоту за своим монархом.

Первым Александр подошел к Барановскому. Пытливо взглянув на инженера, он одобрительно кивнул, и заговорил благожелательным тоном:

— О работах твоих помню. Начета не бойся, я распоряжусь. Без награды не останешься, я прослежу.

— Благодарю Ваше Императорское Величество! — взволновано отвечал инженер, но царь уже перешел к его спутнику.

— Наслышан про тебя, — с лёгкой усмешкой заявил он Будищеву. — Герой — нечего сказать! России такие надобны. Жаль только, что служить дальше не захотел, но, как знаешь. На отца не сердись. А за храбрость и расторопность прими.

Услышав эти слова, держащийся чуть в стороне Кох тут же подошел и протянул императору небольшую шкатулку. Тот взял её одной рукой и тут же передал Будищеву.

— Покорнейше благодарю, Ваше Императорское Величество! Рад стараться! — по-солдатски рявкнул в ответ Дмитрий и вытянулся во фрунт.

Церемонию на этом можно было бы считать оконченной, но тут её прервало появление очень красивой и ещё довольно молодой женщины, стремительно ворвавшейся к ним в павильон.

— Са... — начала было она, но заметив, что государь не один, немного смешалась, но тут же продолжила: — Простите, Ваше Величество, я не знала, что вы заняты.

— Что-то случилось, Катя? — с нежностью в голосе спросил её Александр Николаевич.

— Гога, — коротко ответила та, давая понять, что не хочет обсуждать случившееся при посторонних.

— Опять что-то набедокурил? — добродушно усмехнулся император и кивнул посетителям, давая понять, что аудиенция окончена.

Те поклонились в ответ, но Будищев в отличие от Барановского сделал это так неуклюже, что невольно привлек внимание княжны Долгоруковой. Причем, заметив, что та смотрит на него, ничуть не смутился, а, сделав едва уловимое движение пальцем, указал на портьеру, за которой скрывался её сын. Всё это произошло так быстро, что никто кроме неё не заметил этого жеста. Но, едва они с императором остались в павильоне наедине, Екатерина Михайловна подошла к укрытию своего отпрыска и немедля его разоблачила. Государь, поняв, где Гога скрывался от нянек, смеялся до слёз и остаток дня провел в прекрасном расположении духа.