Хроники Эринии. Дракон стремится к морю.

И всё-таки я завидую ему. Желала бы и я столь же достойно и хладнокровно покинуть этот мир. Я постараюсь. Обещаю, что постараюсь.

Вот всё и завершилось.

Рассуждения Лионеля и стратегический план фон Инфернберга.

— Знаете, что больше всего меня раздражает в этих мещанах от искусства? — неожиданно произнёс Лионель, обращаясь к своему соавтору.

— Зачем мне гадать, если вы сами это скажите, — ухмыльнулся ландграф Инфернберга.

Властители Хёлльмунда, с удобством расположившись в просторном кабинете ле Гранда, чья сдержанная, но безупречно изысканная и очень дорогая обстановка полностью соответствовала характеру его владельца, азартно обсуждали последнюю сцену их постановки. Судя по всему, они находились в прекрасном расположении духа. Трудно сказать, что больше повлияло на настроение принцев — их творческие успехи или недавнее происшествие у двухэтажного особняка.

— То, с каким редкостным единодушием они восторгаются очередной бездарностью, напрочь лишённой даже капли таланта, — ирония Даймона нисколько не смутила Лионеля, — хотя, наблюдать за их состязанием в славословии иногда даже забавно.

— И кто же этот счастливец, которого превозносят и восхваляют все знатоки изящных искусств? — оживился фон Инфернберг, — кто, по-вашему, должен благодарить человеческую глупость, слепую удачу и капризное везение за то, что они обессмертили его имя?

— Да взять, хотя бы, того проходимца и авантюриста, которого так славно отделала наша главная героиня, — тут же ответил ле Гранд, — каких только самых лестных и восхищённых отзывов мне не довелось слышать о нём. Я даже на досуге ознакомился с его творениями.

— И как? — вскинул бровь ландграф Ифернберга.

— Я не испытал ничего кроме неотразимого отвращения, скуки и недоумения, — невозмутимо высказал своё мнение первый принц Тьмы.

— Суровый приговор, — хмыкнул фон Инфернберг.

— Соответственно, его дутая слава, которая извращает этическое и эстетическое понимание у читателей, есть великое зло, как и всякая неправда, — продолжил Лионель.

— Надеюсь, вы избавите меня от подробного разбора его сочинений, пусть даже и самых знаменитых,— усмехнулся четвёртый принц Тьмы.

— Увольте, — небрежно отмахнулся ле Гранд, — зачем мне тратить моё и ваше время, тем более что вы, наверняка, и сами знакомы с ними, не так ли?

— Разумеется, — согласно кивнул ландграф, — а как же иначе?

— Тогда, вы, конечно, согласитесь с тем, что у него отсутствует главное, если не единственное средство изображения характеров, "язык", то есть то, чтобы каждое лицо говорило своим, свойственным его характеру, языком. Все его лица говорят не своим, а всегда одним и тем же "авторским", вычурным, неестественным языком, которым не только не могли говорить изображаемые действующие лица, но никогда нигде не могли говорить никакие живые люди, — продолжил Лионель.

— Я слышал в те времена, живые люди, то есть зрители, стеснялись своего языка, считали его несколько простоватым, что ли, — пожал плечами фон Инфернберг и негромко щёлкнул пальцами.

— Кроме того, все его персонажи страдают общим невоздержанием языка, — не останавливался в своих обвинениях первый принц Тьмы, — Влюбленные, готовящиеся к смерти, сражающиеся, умирающие говорят чрезвычайно много и неожиданно о совершенно не идущих к делу предметах, руководясь больше созвучиями, каламбурами, чем мыслями. И у него совершенно нет изображения характеров. Да и откуда ему взяться без языка живых лиц — главного средства, без которого это самое изображение, просто немыслимо. А его миросозерцание? Для него мораль цели есть единственная истинная, единственная возможная. У этого авантюриста цель оправдывает любые средства. А если добавить к этому откровенный шовинизм, — многозначительно произнёс ле Гранд.

— В общем, он получил по заслугам? — подытожил ландграф Инфернберга.

— Безусловно, — решительно рубанул ладонью воздух Лионель, — знаете, если откровенно, то я поначалу с некоторым предубеждением относился к нашему главному персонажу, всё-таки воительница — охотница за головами, бывший кадровый офицер, да ещё и сочинительница — уж слишком сомнительным получался набор, ну вы меня понимаете?

— Вполне, — коротко кивнул Даймон.

— Но после её схватки с этим жалким проходимцем, — воодушевлённо продолжил ле Гранд, — я изменил моё мнение. Лучшего персонажа нам, пожалуй, не найти. Как она его, — ещё раз с нескрываемым удовольствием проговорил первый принц Тьмы.

— Я рад и за вас и за неё, — улыбнулся фон Инфернберг,— а что касается дутой славы её неудачливого противника, вам ведь не хуже меня известно, кому он обязан ей.

— Покровитель был слишком снисходителен к нему, — недовольно покачал головой Лионель.

— Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит, — оскалил зубы в волчьей усмешке четвёртый принц Тьмы, — и что самое поразительное — он прямым текстом написал, как именно собирается улизнуть.

-Да, наглости ему не занимать, — согласился ле Гранд,— но ничего, когда-нибудь мы обязательно встретимся лицом к лицу.

— Вольфганга будет поддерживать всякий, кто причисляет себя к Райху, — напомнил Даймон, — боюсь, даже наши союзники по Конфедерации Тьмы из Четвёртого Рейха Тёмной Луны, не смогут побороть искушения и отдадут свою энергию ему, а не вам. В то же время наши люди, — вздохнул фон Инфернберг, — наши люди разобщены. Я даже не имею в виду этих деятелей из АССОЛИТа, которые из мелочной вредности точно не станут помогать нам. Кое-кто другой мешает вам собрать воедино всю нашу силу. Кстати, послушайте его последнее сообщение, мы, совсем недавно, перехватили его.

С этими словами ландграф Инфернберга звонко щёлкнул пальцами, и в кабинете отчётливо раздался бестелесный голос.

— С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: — Пошёл! Е...ёна мать!

Как широко,

Как глубоко!

Нет, бога ради,

Позволь мне сзади.

Всё изменилося под нашим зодиаком:

Лев козерогом стал, а дева стала раком.

Иной имел мою Аглаю

За свой мундир и чёрный ус,

Другой за деньги — понимаю,

Другой за то, что был француз,

Клеон — умом её стращая,

Дамис — за то, что нежно пел.

Скажи теперь, мой друг Аглая,

За что твой муж тебя имел?

Как бы это изъяснить,

Чтоб совсем не рассердить

Богомольной важной дуры,

Слишком чопорной цензуры?

Как быть?.. Помоги мне, Бог!

У царевен между ног...

Нет, уж это слишком ясно

И для скромности опасно.

— Его поступки, его, — несколько мгновений помолчал Лионель, — методы, — осторожно подобрал он нужное слово, — стали совершенно неприемлемыми. Неприемлемыми, — ещё раз задумчиво добавил первый принц Тьмы.

— У меня появилась идея, как использовать Плиту Гадеса в наших интересах, — заговорщицки произнёс фон Инфернберг.

— Надеюсь, она не имеет ничего общего с авантюрой наших союзников по Конфедерации? — холодно спросил ле Гранд.

— Плита откроет Мортимер путь к "Валрусу", — пояснил суть своей затеи Даймон,— и у его штурвала станет новый капитан. Вопрос только куда он поведёт свой корабль, — многозначительно добавил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия.

— Очевидно туда, где её никто не ждёт, — с расстановкой произнёс первый принц Тьмы.

— Вот именно, — улыбнулся ландграф Инфернберга, — наше появление в Элизиуме означает неизбежную войну. Остановить же капитана "Валруса" Джесс и его паства не в праве. Священные запреты над той, кто обошёл установленный порядок, не властны. Не понимаю, о чём только думала прежняя команда?

— Влезать в шкуру глупцов — неблагодарное занятие, — напомнил собеседнику избитую истину Лионель, — у вас уже есть какие-то намётки?

— Смотрите, — в руках фон Инфернберга появилась карта, нанесённая на тонкий металлический лист, — вот предполагаемый маршрут Воиславы. "Валрус" поднимается по Стиксу прямо до излучины, — палец ландграфа коснулся матовой поверхности металла.

— Там же расположен опорный пункт мятежников из Восьмикружья, — прищурился ле Гранд.

— Сметём к Джессу воздушной атакой, — отмахнулся Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — давно пора, они уже изрядно всех достали. Руки всё никак до них не доходили.

— Займётесь ими лично? — поинтересовался Лионель.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Даймон, — далее, Мортимер доплывает до наших объединённых складов. Там она пополняет свои запасы, не забыть заполнить все накладные,— отметил для себя четвёртый принц Тьмы, — её следующая остановка — наш укреплённый район на границе. Здесь она получит дополнительные сведения о характере своей миссии, если конечно в этом будет необходимость.

— Кто доставит их? — уточнил ле Гранд, — на фронтире довольно жарко и совсем неспокойно. Опять вы?

— Можете на меня рассчитывать, — согласно кивнул фон Инфернберг, — а дальше всё. Дальше "Валрус" вплывает на неподвластные нам земли. И его капитан окажется предоставленной самой себе. Нам остаётся лишь надеяться и ждать.

— Вы полагаете, она справится? — окинул собеседника испытывающим взором Лионель.

— Вы же видели её в деле, — нехорошо усмехнулся ландграф, — у вас появился повод для сомнений?

— Да нет, она проявила себя с самой лучшей стороны, — задумчиво ответил первый принц Тьмы, — и всё же. У него целая армия преданных сторонников. Их тысячи.

— И они почитают его как бога, — вновь усмехнулся Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — новоявленные язычники. И где — чуть ли не в самом центре Элизиума. По существу, мы оказываем Джессу неоценимую услугу.

— И, тем не менее? — повторил свой вопрос ле Гранд.

— "Валрус" — грозный боевой корабль, — мягко произнёс фон Инфернберг, — мощь его орудий поистине колоссальна. Кроме того, не зря же мы оживили её любимую игрушку.

— Это меняет дело, — после некоторого раздумья согласился Лионель,— в конце концов, нельзя жалеть тех, кто сотворил себе кумира.

— Здесь перед нами встаёт главный этический вопрос, — обратился к ле Гранду Даймон, — помните наш недавний разговор?

На несколько мгновений в кабинете воцарилась полная тишина.

— Скажите, — осторожно спросил ландграфа первый принц Тьмы, — вам встречалось выражение "дубина народной войны"?

— Я всё понял, — прикрыл глаза Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, — значит, я могу рассчитывать на вашу поддержку?

— Безусловно, — сурово произнёс ле Гранд, — не заслуживает снисхождения тот, кто так похабно относится к воплощению народного духа — его могучему и великому языку.

— Говорят, именно он и создал его, — лёгкая ироничная улыбка тронула губы ландграфа.

— Считаете, я бы не справился с этой задачей? — грозно сдвинул брови Лионель, — или жалкие тридцать лет — это какой-то огромный срок?

— Хорошо быть первым, правда? — оскалился фон Инфернберг.

— И, кроме того, — не дал себя смутить ле Гранд, — как распорядился он своим достижением? Вся его поэзия — чистой воды пустая дребедень, да и проза, откровенно говоря, немногим лучше. Джесс, да в том четверостишии, что вы сочинили вчера смысла больше, чем во всём его рифмоплётстве. Напомните ещё раз, как оно звучит.

— По лезвию бритвы улитка ползёт.

Не каждому так чертовски везёт.

По лезвию бритвы ползти не спеша.

И думать при этом, как жизнь хороша.

— Вот блестящий пример, когда содержание торжествует над формой, — одобрительно кивнул первый принц Тьмы, — вот что я называю искусством. Зависть, конечно, дрянное чувство, не стану спорить, но как я понимаю Мишеля в его рассуждениях. Стрелялся с каким-то безродным чужеземцем...

— Ну, не с таким уж и безродным, — попробовал возразить ландграф.

— Не важно, — раздражённо отмахнулся Лионель, — получил пулю в бедро и тем самым обессмертил себя. Повезло, просто повезло. И самое главное — из-за кого стрелялся? Из-за женщины, как последний пошляк и мещанин.

— А из-за чего устраивают дуэли истинные служители муз? — полюбопытствовал Даймон.

— Из-за жизненных принципов и только из-за них, — безапелляционно заявил ле Гранд, — как, например, я с этим Зверобоем — Кожаным Чулком — Зебулоном Стумпом.

— Но ведь ваша дуэль не состоялась? — вскинул бровь четвёртый принц Тьмы.

— Какая разница, главное, я послал вызов, — невозмутимо ответил Лионель.

— С другой стороны, пройди она на ваших условиях, — задумчиво приложил палец к подбородку фон Инфернберг, — с шести шагов, из охотничьих ружей, заряженных картечью на кабана. В истории нашего народа это была бы, наверное, самая великая и трагическая глупость. Скажите, что такого вы имели против шампанского и писателя-секунданта?

— Это превращает смертельный поединок в, мне нравится это любимое выражение ле Блана, как оно там, ага... жалкую пошлую оперетку, — объяснил первый принц Тьмы.

— И в самом деле, когда стреляются из-за жизненных принципов, такое изрядно раздражает, — согласился ландграф, — напомните, что за принцип вы собирались отстаивать с оружием в руках?

— Нельзя впускать в сердца людей лицемерие и бессовестное притворство, особенно если речь идёт о сердце молодой девушки, — жёстко произнёс ле Гранд.

— Так и здесь была замешена женщина? — с весёлым удивлением спросил Даймон, — и правду говорят, все беды от них.

— Это совершенно иной случай, — отрицательно покачал головой Лионель, — и его явно не поймёт этот кучерявый хлыщ. Как же всё-таки точно изобразил всю его нравственную пустоту Мишель. Взгляните ещё раз на его портрет.

И перед принцами прямо из воздуха появилась небольшая картина, которая неподвижно повисла над полом кабинета.

— Техника далека от совершенства, — критично заметил фон Инфернберг, пристально вглядываясь в лицо изображённого на холсте мужчины, — видите, одна бакенбарда короче другой.

— Вы не на бакенбарды смотрите, а в глаза, — раздражённо ответил ле Гранд, — вот оно — истинное "зеркало души". Вот по чему судите о незаурядном таланте художника. Как искусно передал он всю нравственную ничтожность этого субъекта. Всмотритесь внимательней. Глазки наглые, так и, кажется, что он сейчас заявит с весёлым гоготом: "Здорово! А я, приятель, только что с ярмарки! Поздравь, продулся в пух!"

— По-видимому, деятелей АССОЛИТА сей субъект раздражает не меньше, чем нас, — довольно ухмыльнулся четвёртый принц Тьмы, — похоже в этом деле, они не станут вставлять нам палки в колёса.

— Да в Хёлльмунде уже ни для кого не секрет, что вся их ассоциация давно точит на него зуб, — пожал плечами Лионель, — так что их молчаливая, но горячая поддержка нам обеспечена. Хоть в этот раз не будут путаться под ногами.

— От его исчезновения они только выигрывают,— сказал фон Инфернберг, — это ведь не помогать вам с Вольфгангом, — с улыбкой добавил он, — здесь есть явный резон.

— Кстати, — с холодным интересом спросил ле Гранд, — а у вас какой резон в этой затее? Вы ведь никогда не гнались за поклонниками и почитателями?

— Вы правы, — подтвердил Даймон, — мои творения для читателей — всё равно, что красная тряпка для быка. Просто мне всё равно — лысый или кучерявый. Мне и те и те не нравятся.