-Если бы не хотели, прихватили с собой электрический фонарик. Чего проще и никаких следов. Нет, воры действовали уверенно и нагло, а потому не ожидали, что погаснет свет.
Отец Лаврентий подошел к сейфу, засунул в него руку, раздавил большим пальцем несколько пепельных хлопьев.
-Какой же вывод из всего этого следует?— спросил он.
-Выводы немного позже. Я недаром попросил директора принести спички, купленные им, скорее всего в местном сельпо. Так? Для сравнения.
Запойный утвердительно кивнул.
-Ага, — продолжал особист, почувствовавший себя в родной стихии.— Те две, что я нашел — не российского производства. Мало того, что они с зелеными серными головками, так еще и не из древесины, как наши, а из парафинированного картона. Неужели, никто не обратил внимания? Такие спички обычно выдают в заграничных гостиницах. Значит, здесь побывал тот, кто недавно приехал из-за рубежа. Почему недавно? Спички совсем свежие. Ja, ja, naturlich, — согласился сам с собой Владимир Семенович.
Взяв из рук Пилюгина одну из спичек, Брусловский хмыкнул:
-Сейчас, и в наших, "виповских" отелях, таких спичек немерено.
— В отечественные дорогие гостиницы селятся воры — профессионалы, а не дилетанты. Не сбивайте меня с мыслей, господин Forstmeister. След, оставленный на полу, явно женского размера. Вот вам, батюшка, и вывод — книги украла женщина. Причем абсолютно неопытная в воровских делах, иначе столько улик бы не оставила. Логично? А теперь, Геркулес Панкратьевич, давайте вспоминайте, кто из ваших деревенских прелестниц недавно грелся на турецком берегу. Сомневаюсь, что у местных дам, хватило бы денег на аристократический отдых где-нибудь в Ницце.
Даже под ненавязчивым светом подвальных ламп было видно, что директор краеведческого музея побледнел. Он ухватился двумя руками за свой длинный редкий чуб, нервно начал его теребить.
— Серафима, моя бывшая невеста в конце мая вернулась из Египта, — тяжело проговорил Запойный и прикусил губу. — Пару дней назад она приходила ко мне, рассказывала взахлеб про пирамиды, нильских крокодилов. Я еще удивился — чегой-то она вдруг, мы с ней не виделись много лет, а тут приперлась.
-Когда точно? — майор достал футляр из-под очков, спрятал в него две иностранные спички.
-В воскресенье.
-Из Египта вернулась в мае, а к вам поделиться впечатлениями явилась только позавчера, — заметил лесник Валька. — Странно.
-Серафима осталась у вас на ночь? — нисколько не смущаясь своего бесцеремонного вопроса, вновь сунул под нос Геркулесу Панкратьевичу лицо Пилюгин.
Запойный из белого стал красным.
-Ну, это уж, знаете. Вам то что?
-А то, mein lieber Freund, когда вы уснули, я предполагаю, ваша бывшая die Braut, сделала слепки с сейфовых ключей.
Красный, как рак директор попытался возразить:
-Но ключей в моей связке много, как она могла...
Майор махнул рукой.
-Ключ от советского сейфа, ни с какими другими не перепутаешь.
-А музей? — не унимался Запойный. — Входная дверь в музей ведь тоже на замке.
-Вот я и хотел у вас поинтересоваться, — особист обнажил прокуренные капибарные резцы, поскреб ими верхнюю губу. — Как и чем живет в вашем подвале-запаснике кот?
-Кот? — удивился директор.
-Да, черный. Вы говорили, что спускаетесь сюда лишь раз в неделю, а котик, который сегодня выбежал нам на встречу, изможденным не выглядит. На булгаковского Бегемота из дьявольской свиты он тоже не похож.
Не дожидаясь ответа, Владимир Семенович взял с дореволюционного стола бронзовую статуэтку какого-то шахтера и его головой стал, сантиметр за сантиметром, простукивать стену, рядом с открытым, пустым сейфом. В правом углу, возле серванта, набитого разноцветными камнями и пустыми бутылками, замер, опустился на колени.
-Так я думал. Идите сюда, Геркулес Панкратьевич.
Когда несчастный Запойный подошел, майор указал ему на узкую длинную царапину на немытом полу.
-Шкаф недавно двигали, а ну-ка, помогите.
Федор дернул на себя ножку шкафа, и он свободно отъехал от стены. Сзади на сервант тут же свалился прямоугольный лист фанеры, обнажив в кирпичном фундаменте дыру величиной с хороший астраханский арбуз.
Федор просунул в отверстие голову.
-Вполне можно пролезть, — раздался из дыры его веселый голос.
-Теперь, надеюсь, всем все ясно? — тяжело вздохнул довольный сам собою контрразведчик. — О средневековых книгах, Геркулес Панкратьевич, я полагаю, вы рассказали своей любовнице, еще, когда думали на ней жениться. А вот вспомнила она о фолиантах, вернувшись из-за границы. Развращает русского человека чужбина, хорошему никогда не научит. "Железный занавес" для нашего народа был вполне оправдан.
Услышав про "железный занавес", вздрогнул Федор, который уже выбрался из отверстия в стене и внимательно слушал Пилюгина. Он не подозревал, что у Пилюли так развиты дедуктивные способности. "За полчаса все раскрутил, Шерлок Холмс, блин".
Тем временем отставной майор продолжал:
-Дорожку в запасник воровке подсказал черный котик. Вероятно, дама случайно увидела, как он сюда пробирается, и решила поступить также. Нужно признать — Серафима отважная женщина, не зная броду, сунулась в воду. Кстати, где живет ваша невеста-любовница? Немедленно к ней!
Только вышли из музея, хлынул настоящий тропический ливень. Запойный, натянув на голову пиджак, побежал обратно, к крыльцу.
-Стоять! — рявкнул майор. — Назад в строй, verflucht noch eins!
Геркулес Панкратьевич покорно поплелся за всеми, проклиная непогоду, Пилюгина и свою нелегкую судьбу.
До деревни Масленкино шагали по лесной вырубке. Еще год назад, заезжие дровосеки из бывших уголовников, с позволения районного начальства, начали валить здесь корабельные сосны. Выстригли в заповедной чаще безобразную, пятикилометровую плешь и пропали. А после себя оставили в лесу такое количество бревен, что ими в течение двадцати лет можно было спокойно отапливать окрестные села.
-Варвары! — возмущался душой и сердцем лесник Брусловский. Четвертовать за такое безобразие мало. Чувствую, скоро и до моих угодий доберутся. Но я костьми лягу, до президента дойду.
-Нужен ты президенту, как корове клопастый хвощ, — хмыкнул Федор. Теперь за людей вступиться некому, а ты хочешь, чтобы елки защищали.
-Не скажите, — встрял в разговор Запойный. Дождь прекратился совсем, чему директор был несказанно рад. — Не все так мрачно, как вы говорите. Под Кимрами у одного нового русского отобрали трехэтажные хоромы, которые он построил из ворованного леса, и оштрафовали на сто тысяч долларов.
-Сказки! — не поверил фермер Арбузов и чихнул так громко и неожиданно, что батюшка споткнулся, врезался лохматой головой в свежий березовый пень.
Правая бровь иерея Лаврентия тут же надулась кровью, стала фиолетовой.
-Упаси, господи, впредь от дьявольских подножек! — стонал поп.
-Вы бы лучше, батюшка, поматерились, легче будет, — поднимая Лаврентия, посоветовал Валька. — Как филолог вам рекомендую. Грубоэкспрессивная лексика давно утратила свое семантическое содержание. И в экстремальных ситуациях является лишь хорошим громоотводом для отрицательных эмоций.
-Да пошел ты, умник, знаешь куда? Что б у этих лесорубов в гландах черви завелись! — от души выругался Ваше преподобие.
-Wunderschon! — майор аккуратно, двумя пальцами приподнял за подбородок голову Лаврентия, пытаясь оценить тяжесть ранения. — Глубоко эмоциональное выражение, нужно запомнить. Не в глаз, а в бровь.
Батюшка вырвался из рук особиста.
— Прекратите каламбурить, — недовольно проворчал он. — Найдите лучше подорожник и ответьте мне на простой вопрос. Когда у нас в России появятся нормальные дороги?
-Никогда, — уверенно сказал Пилюгин. — Русская дорога — это не направление, как утверждают зажравшиеся иностранцы, а состояние русской души. Вы же сами говорили — душа вечна и неизменна. Вот и все.
Облепив лицо иерея листьями подорожника, двинулись дальше. На опушке, с которой хорошо просматривалась деревня Масленкино, как партизаны, спрятались в зарослях орешника. Нервно жуя травинку, особист дернул Запойного за рукав.
-Где дом Серафимы?
-Второй, слева от ручья.
-Семья большая?
-Она, да брат. Был еще один, да умер четыре года назад в августовский путч. Смотрел по телевизору выступление Янаева и подавился макаронами. Колхозным секретарем парткома работал.
-Не замужем?
-Нет.
— А что за брат?
Геркулес Панкратьевич высморкался в сорванный лопух.
-Гаврила, полуидиот с детства. Фамилия та же, что и у Серафимы — Любатович. Нет, так все соображает, но припадочный. Обидное слово для себя услышит и сразу за колун. А какое для него слово обидное, никто не знает. Видимо, и он тоже. Так, что-то перемкнет в его дурацкой башке, и туши свет. Гаврила только Серафиму боится. С ней, до недавнего времени, какой-то барыга из города жил. Вместе в Египет ездили. А как вернулись, барыга исчез.
Прихлопнув на носу комара, майор посмотрел на Ваше преподобие, быстро отвел взгляд. Сглотнул.
— Диспозиция неприятеля ясна. Будем заходить с тыла. Вперед, Genosse! Время не на нашей стороне. Хотя, я лучше буду называть вас миткэмпферами — соратниками в переводе с немецкого, а то "геноссе" слишком скучно.
Майору никто не возразил.
Поднявшись к дому с позадов, по заросшему бурьяном косогору, миткэмпферы увидели в огороде Гаврилу. Припадочный брат Серафимы мирно копался на грядках.
-Ого! — присвистнул Пилюгин, разглядывая его крепкую, широкоплечую фигуру.— Прям, Ремень рыба или Сельдяной король.
Осторожно подошли к калитке. Услышали, что Гаврила о чем— то разговаривает сам с собой. Миткэмпферы затоптались на месте.
Филолог Валька прижался к батюшке, который правой рукой поддерживал раненую бровь.
-Бог в помощь! — громко поприветствовал Гаврилу священник и затянул молитву. — "Преблагий господи, ниспосли нам благодать духа твоего Святого, дарствующего и укрепляющего..."
Пилюгин неласково пнул попа мыском тяжелого ботинка. Раздраженно зашептал:
-Не пугайте припадочного, Ваше преподобие, не в церкви. Дозвольте мне самому.
Подышав на линзы очков, майор потер их о рукав и на всякий случай спрятал в карман. Вежливо покашлял в кулак.
-Здравствуйте, товарищ Любатович.
Гаврила оторвался от грядок, оперся на черенок лопаты. На его плоском, вытянутом лице, из которого еле заметным бугорком торчал красненький носик, заиграло любопытство. Непомерно большие, по сравнению с органом обоняния губы раздвинулись в приветливой улыбке и обнажили рот с одним единственным передним зубом.
-Здравствуйте, товарищи, — вежливо ответил Гаврила, не шевелясь на лопате, как змей на пригретом солнце пне. — А я вас с утрева жду-ть.
У Пилюгина на лице задергался мускул. Он обернулся на Запойного, но тот в недоумении пожал плечами.
-Нас ждете? — майор хотел, было, отворить калитку, но передумал. — Зачем?
-Вы ведь, товарищи, из земельного комитета? Мне Серафима говорила, что вы приедете, участок мерить. Без этого продать его-ть никак не возможно. Все по— новому теперя-ть.
-Где Серафима Ивановна? — не желая вдаваться в агрономическую дискуссию, спросил Пилюгин.
-К тетке Пульхе вчерась отчалила, на пароходе-ть.
-На каком пароходе? — удивился лесник Валька. — По понедельникам пассажирские катера не ходят.
-А сестрица с рыбаками отчалила. Они здесь за водочкой пришвартовывались. Я ведь тоже в молодости матросом-ть был, а теперь марки собираю. У меня даже чилийская марочка есть, хотите покажу?
"Похоже, полный идиот,— заключил для себя майор,— а Запойный утверждал, что только наполовину. Впрочем, в российских деревнях свои системы измерения — и духовных, и умственных, и материальных ценностей".
-Не надо марок, — особист решительно схватился за железную ручку калитки, но тут же с воплем отскочил назад.
Гаврила, по-прежнему не снимаясь с лопаты, громко заржал. Из его маленького носа потекли сопли. Высморкавшись несколько раз в собственную рубаху, радостно объяснил:
-Калитка на элехтричестве. На сигнализации-ть, чтобы чужие без спросу не вламывались. Сейчас отключу-ть.
Он взял лопату под мышку, скрылся за дровяным сараем. Оттуда послышалась его нецензурная брань.
-Обана, мать ее... через...х... буерак-ть. И меня шарашить током, хозяина! Элехтричество, мать его... Все, заходите, я вырубил охранку-ть.
-Нет уж, мы лучше отсюда побеседуем, — разминая сведенное судорогой плечо, прошипел Пилюгин.
-Ну, как желаете, а то я бы вам на гармошке сыграл-ть.
— Так, куда подевалась Серафима Ивановна? — нетерпеливо спросил батюшка. Его бровь распухла настолько, что правый глаз почти совсем не видел белого света.
Подойдя к частоколу, Гаврила уставился на иерея.
-Не хорошая рана-ть. Нужно малосольные огурцы в водке варить и ко лбу прикладывать. С похмелья тоже отпускаеть. А Серафима в Звенигород умчала, я же говорю, к тетке Пульхе.
-Адрес.
-Чей-ть?
-Тетки Пульхи.
Гаврила в один миг переменился в лице, грозно зыркнул на попа. Затем присел на корточки и принялся колошматить землю гигантскими кулачищами.
-Какая она тебе тетка Пульха?! — истерично заорал он. — Это Серафиме тетка— тетка Пульха, а тебе-ть она Пульхерия Даниловна. Ей намедни 70 стукнуло. Понял?
Отец Лаврентий внутренне перекрестился: "Господи, спаси и сохрани! Ну, нигде мне от сумасшедших нет убежища". Иерей зажмурил один единственный глаз, ожидая самого худшего. А через пару секунд, когда его открыл, увидел, что Гаврила уже, как ни в чем не бывало, улыбается.
-Зачем вам-ть адрес тетки Пульхи?— задвигал псих лопоухими ушами. — Э, э, видно-ть вы не из земельного комитета-ть.
Из внутреннего кармана пиджака майор достал красное удостоверение, купленное им после отставки, на Курском вокзале. Сунул под гноящиеся Гаврилины очи.
-Федеральная служба безопасности. Особый, сверхсекретный отдел номер пятнадцать, дробь четырнадцать. Полковник Пилюгин. Мы ведем дела по розыску родственников народовольцев, активных участников революционной оппозиции царскому режиму. Пульхерия Даниловна ведь тоже Любатович?
Гаврила задумчиво кивнул. А у отца Лаврентия отвисла не только брошенная на произвол судьбы фиолетовая бровь, но и челюсть.
-Ну вот, — обрадовался, произведший сам себя в полковники, отставной майор. — Пульхерия Даниловна— внучка той самой революционерки-народницы Любатович, которая в 80-м году 19-го века покушалась на императора Александра II. За что и была отправлена царскими опричниками в длительную ссылку, где сильно подорвала свое здоровье. Теперь Пульхерии Даниловне, как прямой родственнице героической революционерки положена денежная компенсация. Alles verstehen?
-Компенсация-ть, говоришь? — Гаврила вновь переменился в лице. — Как твоя фамилия-ть?
-Пилюгин. Полковник Владимир Семенович Пилюгин.
Особист открыл фальшивую ксиву с тремя изящно выдавленными буквами "ФСБ" и снова протянул ее Гавриле.
Тот громко зачмокал губами.
-Пилюгин..., хм... Верно-ть, и твой папа состоял при органах-ть?
