Заново, с новыми силами

Взревел мощный двигатель, танк сильно дёрнулся.

«Ничего страшного, бывает», — успокаивал себя Злой, — «Он за эти полгода ни разу не трогался, хорошо, что вообще не врос в землю».

Развернуться удалось только со второй попытки, Злой передавил на небольшом пятачке дороги всё, что только можно было. Двигатель рычал так, что, наверное, перебудил весь город. Наконец, грозная боевая машина повернулась в Вязьме передом, к трассе задом, и, лязгая гусеницами, поползла в город. Ощущения от управления танком были ни с чем не сравнимы — невообразимая мощь в руках вызывала трепет и эйфорию.

Первая остановка — администрация. Фары светили ярко, но в смотровые приборы было мало что видно — несмотря на то, что угол обзора был хорош, Злой, привыкший ездить на легковых машинах, едва не потерялся. Танк бодро мчал по улицам спящего города, сея по пути смуту и панику. Злой не видел, как жители испуганно выглядывали в окна, выбегали на улицу, и смотрели танку вслед. Кто-то тут же в страхе задвигал шторы, думая, что это какие-то хитрые проделки Христа, и опасаясь узнать то, чего знать никак не следовало.

«Можете прятаться», — думал Злой. «Можете убегать. Можете предавать друг друга и пытаться выслужиться перед новой властью. Ничего не выйдет».

Если бы не ограниченный боезапас, Злой с огромным удовольствием сравнял бы с землей весь город. Потерявший человеческий облик, управляемый тираном и нисколько не переживающий по этому поводу. Ах, если бы Злой тогда не остановил мятеж против Христа, всё могло пойти по другому… Но, увы, история сослагательного наклонения не знала. Случилось то, что случилось, и Злой чувствовал себя сейчас, ни много ни мало, а карающей дланью самой судьбы, уготовившей для Христа именно такое наказание.

Ничто не помешало танку доехать до самого сердца Вяземской империи, да и не могло помешать в принципе — не было в городе никаких противотанковых средств, машина была полностью неуязвима. Злой остановился в центре улицы, рядом с пятиэтажкой-новостройкой, примерно в ста метрах до администрации. Вон она — цитадель вяземского князя, впереди, в неё упирается улица. Окно в ближе к торцу здания на третьем этаже светится. Внутри горит огонь — апартаменты Христа именно там. От рук и одежды Злого разило кровью — тяжелый для восприятия металлический запах, будоражащий сознание. Его всегда мало. Стоит лишь раз ощутить его, насладиться удовлетворением от убийства ненавистного тебе человека, как остановиться становится трудно, хочется больше и больше.

Занавеска шелохнулась, кто-то выглянул наружу, но Злого наблюдатель заметить никак не мог, поскольку тот предусмотрительно выключил фары и слился с царящей в городе кромешной тьмой.

— Ну, поехали… — Злой перелез на место наводчика, отыскал валяющийся непонятно где шлемофон и надел его на голову, уделив особое внимание тому, насколько плотно тот прилегает к ушам.

Дверь администрации распахнулась, на крыльцо один за одним выбежала охрана. Некоторые держали в руках фонари, судорожно вспарывающие бледными лучами ночную тьму в разных направлениях и пытающиеся нашарить неизвестного нарушителя спокойствия. Наверное, они кричали что-то типа «Кто там?» или «Что случилось?» и целились в темноту из автоматов.

Злой навёл орудие на окно Христа. Оттуда снова кто-то выглянул, заслонил своим черным силуэтом багровый свет, исходящий изнутри. Нужно было стрелять, но Злой не мог, что-то казалось ему неправильным в этой ситуации. Да, Христос заслужил это, да, он создал в Вязьме настоящую, кроме шуток, империю зла, и простые жители города его поддержали в этом, увидев в рабстве удобную возможность для удовлетворения своих желаний — как сексуальных, так и садистских. Да, он был виноват, но все равно…

Злой насильно прогонял в памяти всё то, что видел, начиная с самого начала.

Разговор у Умника, когда тому предлагали обменять одну женщину на другую, расстрел мятежников на глазах толпы, кричащей «Смерть!», и рвущейся для того, чтобы самостоятельно разорвать тех, кто осмелился бросить вызов властям. Злой вспоминал залитый огнём и кровью Гагарин, и его жителей, что сейчас валялись на площади и гнили, непогребенные, и старосту Уваровки, сидящего в пыли с открытым ртом и осознавшего, ЧТО ему сейчас предстоит пережить. Он вспоминал ребят, которые были классными парнями, с которыми можно было пойти в огонь и в воду, и затем их мерзкие деяния, за которые их хотелось лично поставить к стенке и пустить пулю в затылок. Память последних месяцев свилась в тугой клубок, и наружу выплывали самые неприглядные воспоминания, из числа тех, что обычно остаются в глубине и забываются для того, чтобы не отравлять жизнь своим постоянным напоминанием о том плохом, что когда-то произошло.

Злой оскалился.

— Получи, урод, — бросил он сквозь крепко сжатые от ярости зубы, и выстрелил.

Выстрел оказался на удивление тихим — Злой ожидал, что ахнет так, что содрогнётся сама земля, но ничего такого не произошло — машина дёрнулась и, такое ощущение, отскочила назад.

В окно к Христу, как раз в центр темной фигуры, загораживавшей свет, улетел осколочно-фугасный подарок, и, спустя крошечные доли секунды, взорвался, расцвел огненным цветком внутри здания, вышибая окна, разбрасывая в разные стороны осколки бетонной крошки, щебня и стальной арматуры. Апартаменты вяземского князя превратились в филиал ада на земле, их куски разбросало на добрые тридцать метров, от здания отвалился приличный кусок, и осел на землю. Охранников администрации раскидало взрывом в разные стороны, некоторых — по частям.

Перезарядка — огонь. Перезарядка — огонь. Злой послал в администрацию еще два снаряда, до тех пор, пока здание не начало складываться, как карточный домик.

— Ура-а-а! — заорал он, не слыша собственного голоса. — Так вам! Получили, да?! Стреляли в меня, да?! Сдохните, уроды! Сдохните!

Он кричал еще что-то, но из-за кровавой пелены перед глазами очень плохо соображал, скорее всего, просто мычал что-то невнятное. Всё было, как в тумане. Наконец, успокоившись, Злой пересел на место мехвода и погнал машину в сторону воинской части. Нужно было сделать ещё кое-что. Зарубить на корню всю мощь вяземской империи.

В часть он вломился прямо с шоссе — раскрошив гусеницами в щебень хлипкий бетонный забор. На плацу стояли в ряд Уралы под тентами и несколько цистерн. БТР-ы и остальной транспорт находились в боксах, за закрытыми воротами. Впрочем, они не были особой проблемой. Злой направил танк прямо на ряд машин, и с ходу врубился в них, как клин тевтонских рыцарей в ряды русской пехоты, давя, сминая, оставляя после себя только искореженное железо и разлитое горючее. Из казармы выбегали люди, и тут же пускались наутек. Злой хотел и рад был бы дать им в спины очередь из пулемета, но для этого потребовалось бы снова перебираться на место наводчика, а ограниченное время этого не позволяло.

«Давить, крушить, убивать. Давить, крушить, убивать», — мысленно повторял Злой, пытаясь распалить себя еще сильнее и не думать, что где-то там могли быть классные парни, которых он знал.

Боксы взлетели на воздух салютом из битого кирпича, бетона и щебня, и снова рухнули на землю, погребая под собой обгорелые остовы того, что было основной ударной силой вяземской армии. Теперь можно было никуда не спешить. Злой выбрался из части, сделав себе еще одни ворота, и направился обратно, к выезду из города, зная, что защитники разбежались, и его уже никто не станет останавливать.

Он ошибся.

Возле памятника Ленину дорогу перегородил джип с зажженными фарами, возле которого стояла хорошо знакомая сутулая фигура, одетая в мешковато сидящий городской камуфляж.

Танк затормозил, люк откинулся. Злой высунул голову, и, сняв шлемофон, крикнул:

— Чего ты хочешь?

Умник сказал что-то в ответ, но Злой из-за двигателя не расслышал, что именно, и попросил:

— Громче!

— Зачем ты это сделал?! — заорал Умник, приближаясь. — Что ты натворил?! — его лицо было искажено отчаянием, паникой и ненавистью.

— Я сделал то, что давно надо было сделать! — крикнул ему Злой. — Но ни у кого не нашлось сил для этого!

— Зачем?! Зачем ты это сделал, я не понимаю? Ты же хотел сохранить мир! Цивилизацию! Наследие! А теперь ты просто взял и одним махом всё уничтожил!

— Это была не цивилизация, Умник! Я говорил Христу, что вы превратились в зверей почище нацистов! Ты же был самым умным из нас, почему ты не понял этого?

— Может быть, как раз потому и не понял, что самый умный? Чего ты хотел? Свободы? Мира? Демократии? Их не было и в старом мире, так откуда им взяться теперь? Ты не Христа убил, нет! Ты уничтожил будущее страны!

— Открой глаза! — рявкнул Злой, начавший уже выходить из себя, — Не нужно нам такое будущее! Рабство — будущее страны? Военные преступления? Строить своё благополучие на чужих костях — ты этого хотел? Ты был моим единственным другом и ты позволил сумасшедшему запудрить себе мозги! Вся его идеология — это бред сумасшедшего! Вы все тут с ума посходили!

Умник слушал молча, опустив голову.

— Я не могу просто так отпустить тебя! — сказал он, наконец.

Его правая рука, которую он до сих пор прятал в кармане, рванулась вверх, сжимая пистолет. Злой нырнул в кресло мехвода, не успев закрыть за собой люк. Прозвучали три выстрела, один за другим, по броне застучали пули и, с визгом отрикошетив, улетели куда-то в непроглядную темноту.

Злой запаниковал, рванул рычаги, танк сорвался с места, и…

Что такое человеческое тело для многотонной махины? Пшик, пылинка. Злой не почувствовал, что наехал на кого-то, не услышал крика, даже не увидел ничего, но откуда-то пришло точное понимание того, что Умника больше нет. Его умная голова наверняка раздавлена, а мозги частично смешались с Вяземской грязью, а частично остались на гусеницах танка.

К горлу подкатил ком.

Не так всё должно было закончиться, ой, не так.

Месть не принесла никакого удовлетворения — только безграничную горечь от гибели человека, который был, кроме шуток, украшением этого мира, и сделал так много для того, чтобы его спасти.

Злой закрыл люк, снова одел шлемофон, и направил танк дальше — к выезду из города, которому только что своими руками подписал смертный приговор.

Эпилог

У танка закончилось горючее, он дернулся и заглох.

Злой снял шлемофон и вытер пот со лба. В ушах звенело. Он откинул люк и неуклюже выбрался из танка. Уселся на броню, сбросив шлемофон на сиденье и, обхватив голову руками, полной грудью вдохнул свежий осенний воздух. Ветер приносил с собой приятный сладковатый запах прелых листьев. Щеки легонько покалывало от прикосновений первых снежинок — мелких и сухих, как соль, совсем не холодных.

История подошла к своему закономерному концу. Злой начал её, взявшись помогать Христу строить его бесчеловечную империю, Злой её закончил, похоронив непомерные амбиции вяземского князя под толщей камня и бетона вместе с ним самим и его головорезами. Может быть, Злой был неправ, и людям не стоило так цепляться за осколки старого мира, а начать жить по-новому, как он сам когда-то считал. Может быть, Вязьма стала бы как раз оплотом цивилизованного мира среди одичавших племен и общин, скатившихся в каменный век. Восстала бы из пепла, стала новой столицей. Всё это действительно могло бы случиться, но Злой был уверен — он не хотел бы жить в этом дивном новом мире, вместе с рабовладельцами и преступниками. На островке мира посреди бушующего моря бандитизма, насилия и убийств. Да, новый мир жесток, и цивилизацию возрождать как-то нужно. Но, в то же время, цивилизация — это не тёплые туалеты и электричество. Это прежде всего отношение человека к человеку, превосходство закона над внутренним зверем и отсутствие подразделения на унтер— и уберменшей.

Возможно, любая власть имеет в своей основе бандитизм. Возможно, единственный разумный способ управлять людьми — это беспрекословное подчинение и угроза расправы. Возможно, что монополия на насилие — действительно неотъемлемая часть любой власти в любом государстве, даже таком маленьком, как Вязьма. Всё это могло быть тысячу раз верно, но Злой знал, что должен быть и другой путь — пусть не столь эффективный, но и не настолько чудовищный.

Вязьма вряд ли дорастет до прежнего уровня.

Среди своих знакомых Злой не видел ни одного человека, способного возглавить город, объединить людей и продолжать дело Христа, а значит, здесь все дела окончены. Но что делать теперь? Куда ехать? В разгромленное его стараниями Сафоново? В Смоленск? Или еще куда-нибудь? Продолжать искать ответы и доказательства, допытываться, что все-таки случилось с миром. А может быть, плюнуть на всё, осесть где-нибудь, и заново, с новыми силами попытаться наладить жизнь. Найти себе дом. Возможно, завести жену и детей, может быть даже организовать собственную общину, проповедуя среди них те идеи, которые он считал правильными…

Злой не знал, чего хочет. Всё время он жил одной и той же идеей — добраться до Смоленска, вернуть себе воспоминания. Наплевать, чего это стоило — даже если речь шла о строительстве империи и ее же разрушении.

Теперь же он точно знал, что в Смоленск ему уже не нужно. В тот момент, когда он отправил в здание администрации первый 125-миллиметровый фугасный «привет», к Злому вернулась память. От сотрясения танка, удара головой, или от нервного потрясения — чёрт его знает. Да это было уже и не важно.

Злой сидел на остывшей броне, перебирал воспоминания из старой жизни, и по его грязным небритым щекам текли слезы. Первые в его новой жизни.

* * *

— Нет, Злодарёв! — когда она злилась, то всегда называла его по фамилии, — Слушай, ты каждую ночь напиваешься и звонишь. Не надоело ещё?

— Не-а, — он хрипло хохотнул в трубку. — Мне же нравится страдать. Это моё любимое развлечение с тех пор, как ты ушла.

— Я тут ни при чём, — металла в голосе хватило бы на постройку корабля. — Ты сам всё просрал. У тебя был шанс, даже не один, и ты не справился. Не звони мне, Дим, — ее голос немного смягчился, и даже от такой небольшой оттепели сердце Злого благодарно затрепетало.

— Я не могу… — промямлил он. — Кто бы мог подумать, что будет ТАК тяжело тебя потерять? У меня никогда не было такого раньше. Расстались — черт с ним. А ты… Ты первая, кому я вот так звоню и ною в трубку. Я не хочу пить по ночам, я не хочу вспоминать, не хочу звонить, но это сильнее меня. Правда. Дай мне еще один шанс. Один, самый малюсенький шансик. Вернись в Москву. Дома без тебя пусто. Я даже не знал, что он такой огромный. Да и в мире вон что творится…

— Да ничего не творится, всё стихло, — презрительно бросила она. — Хватит меня пугать.

— Стихло-стихло… — раздражённо бросил он. — Перед бурей тоже всё стихает. К чёрту политиков, пусть жмут друг другу руки и уверяют, что конфликт давно исчерпан, я не верю. Я боюсь за тебя. Правда. Я хочу тебя защитить. От войны, от конца света, от всего. Вернись, прошу.