Распахни своё сердце

Конечно, чувствовалась его неопытность, но уже сейчас она могла сказать, что из парня выйдет со временем отличный любовник, который к тому же вполне в её вкусе.

У Жени были особенные потребности и пристрастия, и в будущем, как ей казалось, Смирнов мог научиться удовлетворять их.

Правда, не факт, что они оба захотят этого будущего, скорее наоборот, но она мысленно желала ему успеха с женщинами, уверенная, что он добьётся его. Какие его годы?

— Жека! — старшеклассник двинулся ещё несколько раз и вышел из девушки, рукой обхватив член и додрачивая. Вязкая сперма, выплёскивающаяся белесыми струями, попала на поясницу и ягодицы Копейкиной.

— Умница, — похвалила парня за отменную реакцию Евгения, не злясь на собственную неудовлетворённость. С кем не бывает?

Но Олег нашёл в себе силы не рухнуть на кровать, распластавшись, а довести свою партнёршу до оргазма проворными пальцами. Получилось у него довольно хорошо, что заставило Женю задуматься о том, что можно ещё разок выпить с ним за компанию при случае.

На постель они повалились вместе, потные, разморенные, но с довольными улыбками.

— Да, — первой произнесла девушка.

— Да, — кивнул Олег.

И только им двоим было понятно значение этого короткого, но такого ёмкого и наполненного ярким спектром эмоций и ощущений "Да".

Глава 26

То, что Дмитрий считал отношениями, продлилось ещё ровно неделю с того дня, как он познакомился с Антониной Ивановной и бабой Глашей.

Толик приехал к нему вечером, задумчивый, серьёзный и какой-то отстранённый.

Он не стал ходить вокруг да около, а выдал с порога:

— Я решил возобновить связь с женщиной, с которой был до нашей встречи.

Сизов замер, не зная, что сказать. Ему одной фразой указали на его роль в чужой жизни, весьма скромную роль, незначительную — временный трах. Он молча смотрел на Щербатого, пытаясь увидеть хоть какие-то эмоции на каменном лице. Ничего.

— Ты же всё понимаешь? — Финогенов спросил это так легко, будто его и не интересовал ответ.

Наорать? Схватить за грудки и встряхнуть хорошенько? Врезать по морде? Нет, отчаянно хотелось надавать пощёчин, унизив тем самым и показав, что другого Толик не заслуживает.

Дмитрий усмехнулся и, скрестив руки на груди, прислонился плечом к дверному косяку:

— Конечно, я всё понимаю. Надеюсь, пригласишь нас с Лёнечкой на свадьбу? — он старался быть беззаботным и равнодушным. — Ты же знаешь, что Костенко обидчивый.

— Обязательно, — Щербатый улыбнулся. Сощурившись, он посмотрел на теперь уже бывшего любовника и произнёс: — Спасибо, Дима.

Сизов застыл. Он впервые назвал его по имени. Впервые... когда решил уйти. Поистине, жизнь настоящая сука.

— Пока, Толь, — отмерев, он пожал протянутую ему руку.

— Увидимся.

Когда Финогенов скрылся в лифте, Дмитрий закрыл дверь, тупо уставился на коричневую обивку и расхохотался, истерически, болезненно, надрывно.

Он, наивный дурак, думал, что встретил, наконец, человека, с которым можно было остепениться, осесть, не дёргаться по поводу и без, просто жить. Размечтался!

Судьба любит пошутить. Она даёт нам что-то, чтобы потом забрать должок вдвойне, отвесив напоследок хорошего пинка под зад.

Конечно, они не давали друг другу никаких обещаний, но всё-таки... Теперь знакомство с матерью и бабушкой Толика казалось плевком в душу. Грязным плевком из скопленной слюны, перемешанной с гноем. Зачем?

Почему нельзя по-людски? Так пьяные подростки манят к себе дворовую собаку куском колбасы, а потом бьют её палкой и хохочут, видя её растерянные глаза, наполненные непониманием и болью, и слыша жалкий скулёж. Звери честнее.

Сизов задумался над словами Лёни о том, какое значение человечество придаёт любви. А что есть любовь? Может, действительно всего лишь выдумка и ширма?

Он не раз влюблялся прежде. Порой отчаянно, глупо, безрассудно, и это было естественным, пока он был юнцом, но сейчас, когда ему тридцать два, подобные порывы могли стать губительными. Да и влюблён ли он? Смог бы до конца оставаться с одним человеком?

Мы так часто даём пустые клятвы. Нет, они имеют для нас значение в тот момент, когда мы произносим их, но спустя время может произойти что угодно, и слова будут только словами. Нельзя зарекаться.

Дмитрий понимал, что так просто ему не удастся вычеркнуть из жизни эти отношения. Они длились не день и не два, а больше месяца, и если учесть, сколько он добивался внимания, то станет очевидным, что забыть будет трудно. А надо ли? Бороться? За что бороться?

Именно сейчас вспомнился Щербатый, стоящий посреди танцующей толпы, кажущийся одиноким, потерянным и несчастным. Он говорил тогда о детях. Да, этого Сизов никогда не смог бы дать ему, а та женщина сможет. Она подарит ему семью. Нужно быть дураком, чтобы не заметить трепетного отношения Финогенова к семье и семейным ценностям. Значит, таков его выбор? Справедливо. Только на душе всё равно мерзко, потому что не будет больше тихих вечеров перед телевизором, страстных ночей, храпа над ухом, к которому так привык, и много чего ещё, такого простого, но близкого. Сентиментальная чушь, не достойная мужчины? Может быть, но ведь он никому не расскажет об этом и не даст повода думать, что в нём что-то надломилось.

Это всё декабрь. Дмитрий всегда ненавидел декабрь и март — два сучьих месяца, которые приносили хандру.

Нужно встряхнуться, взять себя в руки, потому что впереди праздники, корпоратив на работе, где он не имел права не улыбаться и не выглядеть довольным жизнью, да и просто... надо жить. Время идёт, оно всё расставит по местам, залижет раны, и не надо сдирать воспоминаниями подсохшие коросты. Да, сейчас ещё трудно, произошедшее не до конца уложилось в голове, но стоять на месте нельзя.

Так легко уговаривать себя, но так трудно уговорить...

* * *

— Привет, — Татьяна наклонилась, касаясь пальцами чёрно-белой фотографии на припорошенном снегом памятнике. — Давно не виделись, родной, — она улыбнулась и закрыла глаза, позволяя воспоминаниям нарушить её покой. Многие боятся кладбищ, но она всегда чувствовала себя защищённой от реальности на могиле мужа. Бояться надо живых, а не мёртвых. — Я скучаю, Кирилл, я очень скучаю. Ты перестал сниться мне, — Антонова опустилась на колени прямо в снег. — Пожалуйста, оставь мне хотя бы эту малость! Мне страшно, Кира! Я боюсь, что однажды забуду тебя... Как мне потом жить, как?! — ветер трепал её волосы и хлестал по щекам. — Я предательницей себя чувствую, понимаешь? — она срывалась на крик, а потом снова переходила на шёпот, рваный, задыхающийся. — Помнишь, как ты заступился за меня перед Колькой Саврохиным? Он такой здоровый был, а ты не испугался и так наподдал ему, что он меня стороной обходить начал. Ты тогда героем моим стал, Кира. Знаешь, как я счастлива была, когда ты мне васильки принёс и сказал, что они в моих глазах отражаются? Я и надеяться не могла, что ты обратишь на меня внимание. Думала, так и будешь маленькой девочкой считать. Если бы ты знал, как мне подруги завидовали! А наш первый поцелуй? Я никогда до этого не целовалась и очень боялась, что ты будешь смеяться надо мной. Глупая? Ты часто так меня называл, а я никогда не обижалась, потому что это звучало как-то по-доброму, ласково. Ты особенным был, Кира, — на пушистых чёрных ресницах замерли прозрачные капли, мгновенно сорванные порывистым ветром. — Мне тебя не хватает, родной. Я сейчас должна быть в другом месте, но прячусь здесь, потому что мне страшно, а с тобой я обретаю покой. Я боюсь одного человека, — Татьяна опустила голову. — Мне кажется, что он играет со мной, как кошка с мышью: позволяет убежать на какое-то расстояние и догоняет, наступая на хвост лапой. Он не оставит меня, я чувствую. И самое страшное то, что он въедается в меня, проникает под кожу, заполняет собой. Я не хочу, чтобы он вытеснил тебя, но я слишком слаба, чтобы бороться с ним. Это сильнее меня, Кира! Вы разные, но чувства, которые я начинаю испытывать к нему, набирают силу. Я не знаю, когда это случилось, не знаю! Он просто появился и перевернул мой мир с ног на голову! А если я... Кира, а если я полюблю его? Это подло. Я тебя одного люблю и не хочу, чтобы кто-то отбирал у меня мою любовь к тебе! Кто я без неё?! Как я Леське в глаза смотреть буду? Ты нужен мне, очень нужен... Зачем он появился? Он не принимает отказов и добивается того, чего хочет. Я ему нужна, я по глазам его вижу. Я больше не могу избегать разговора с ним, но боюсь сорваться и не отказаться от него. Я должна, я знаю это, но... Если бы ты только знал, чего мне стоит сохранять спокойствие рядом с ним! Кира, — женщина взглянула на фотографию, — простишь ли ты меня? Я тебя люблю. Пожалуйста, верь мне. Верь, даже если я самой себе верить перестану. Я очень тебя люблю, родной! — поднявшись, она стряхнула снег с пальто и брюк, коснулась покрасневшими от холода пальцами серого памятника, вышла за пределы кованой оградки и, не оборачиваясь, побрела в сторону кладбищенских ворот.

На душе легче не стало, наоборот, ещё гаже и тяжелее. Она, взрослая женщина, бегала от проявляющего к ней интерес мужчины, как школьница от мальчишки, дёргающего её за косички.

Искушение и страх поддаться ему давили на неё. Раньше такого не случалось, всё было проще и понятнее, но Роман заставил её сделать неудачный кувырок через голову и плашмя приземлиться на твёрдую землю. Почему именно он? Когда он успел приблизиться к ней?

Антонова дошла до места, где оставила машину, и замерла, увидев рядом с ней Смирнова, расхаживающего туда-сюда.

Она растерянно посмотрела на него и остановилась, не решаясь подойти ближе, но он заметил её и, бросив под ноги недокуренную сигарету, сделал несколько шагов навстречу, сократив расстояние между ними до жалкого метра.

Нахмурившись, финансист произнёс:

— Я не знаю, зачем сорвался на ваши поиски, когда ни я, ни Олег, ни Алеся не смогли дозвониться до вас, и не понимаю, какого чёрта приехал сюда по наводке Анатолия, с которым встретился возле вашего дома, но я определённо хочу услышать, почему вы так странно поступаете. Вас никто ни к чему не принуждал, вы могли просто отказаться от приглашения, а не выключать телефон, заставляя нервничать детей. Заметьте, я о себе не говорю, я говорю о детях, особенно об Алесе, которая по-настоящему испугалась, решив, что вы могли попасть в аварию, и она потеряла второго родителя. Вы соображаете? Это ребёнок! Ребёнок, который бьётся в истерике, потому что его мать впервые так пропадает! Взрослые люди могут не обратить внимания на такой пустяк, но не дети!

— Я не думала...

— Я заметил! — Роман перебил Татьяну. — Вам ведь не свойственны подобные глупости, в чём же дело? Если вам так захотелось побывать на могиле мужа, чего я бы никогда не решился осуждать, почему вы не сообщили Алесе? Мы ждали вас три часа, периодически пытаясь дозвониться, — он поморщился и замолчал. Глубоко вздохнув, Смирнов прижал к себе брюнетку, крепко обнимая, и прошептал: — Что же ты творишь, Тань? Леська так ревела, что и я себя накрутил чёрт знает до чего.

— Нужно позвонить ей, — Антонова уткнулась лицом в холодное, влажное от растаявших снежинок пальто шатена.

— Я позвонил, как только Финогенов сказал, где ты.

— Она успокоилась?

— Да.

— Хорошо.

— Тань, не делай так больше, пожалуйста.

— Не буду.

— Поехали домой? У нас ещё немного курицы осталось. Хочешь?

— Хочу.

— Останетесь сегодня у нас?

— Останемся, — Татьяна готова была согласиться на что угодно в данную минуту, чувствуя себя отвратительно из-за столь эгоистичного поступка. Она действительно совсем не подумала о том, какой может быть реакция её дочери. Эта слабость, этот порыв и желание выговориться Кириллу, человеку, который всегда понимал её, стоили кучи нервов людям, беспокоящимся за неё. — Простите.

— Таня, — Роман обхватил ладонями её лицо и посмотрел в глаза, — всё будет хорошо, верь мне.

А она просто кивнула, потому что не было слов, чтобы сказать хоть что-то.

Ей бы бежать от него, но ноги не слушаются, ей бы закричать, но горло сжимает спазмами.

От него не уйти. Он не отпустит.

Борьба с самим собой самая трудная, битва с собственными принципами самая кровопролитная, война со своими привычками самая разрушительная.

Чем проще доказать что-то другим, тем сложнее убедить самого себя, что поступаешь правильно.

Каждый наш шаг — прыжок в неизвестность. Без намеченного маршрута мы бродим в пустоте, спотыкаясь и падая. Кто-то из нас находит силы подняться, а кто-то остаётся лежать, глядя на исчезающие в тумане спины более решительных.

Татьяна сейчас боролась с самой собой, пытаясь удержаться за хрупкую соломинку, чтобы не попасть в водоворот, затягивающий её без надежды на спасение. Соломинка ускользала, ломалась в её пальцах, оставляя беспомощно барахтаться в этой взбесившейся воде, сражаясь за свою свободу.

Иногда мы сами не знаем, почему так упорно отказываемся от того, что нам предлагают. Просто мы считаем, что наш выбор единственно верный, что иначе нельзя. Возможно, мы ошибаемся и сожалеем, но трудно сразу принять правильное решение, и мы завязываем эту битву с самими собой, часто нелепую, бессмысленную и обречённую на провал.

Утопия. Мы не можем предвидеть её, но порой предполагаем и, боясь, всеми силами стараемся развернуться от неё на сто восемьдесят градусов, что может оказаться главнейшей нашей ошибкой.

Мы слишком пессимисты, чтобы поверить в удачу, и слишком оптимисты, чтобы ждать полного провала. Нам не хватает здорового реализма.

Глава 27

Когда Киса увидела Наталью, выходящую из ванны в лёгком шёлковом халате, у неё не было слов. Она знала эту женщину и никогда не питала к ней положительных чувств, поэтому радовалась их с Толиком расставанию. Видеть её спустя несколько месяцев в квартире брата было неожиданно и неприятно.

— Привет, Ириш, — гостья запустила пальцы в мокрые светлые волосы. — Давно не виделись.

— Что ты здесь делаешь? — Ира замерла на пороге, не успев снять верхнюю одежду.

— Живу.

— Опять?

— Не опять, а снова.

— Где Толя?

— Ушёл выгуливать свою шавку.

— Шавку я знаю только одну, — прошипела Финогенова. — Течную суку, скачущую из койки в койку.

— Ты всегда была слишком злой, девочка. Ничего, сдашь свои экзамены и свалишь в деревню коров доить, — Наталья усмехнулась. — Постарайся не отсвечивать. Раздражаешь.

— У тебя совесть есть?

— Это для чистых душой и телом дурочек, как ты, красавица.

— Ненавижу тебя, — Киса вылетела из квартиры, хлопнув дверью. Плевать, что она устала после лекций и жутко хотела есть. Сейчас ей было всё равно. Её трясло от злости. Как он мог? Как он мог простить эту гадину и привести в свой дом? Ирина была уверена, что брат встречается с Дмитрием. Она догадалась в тот вечер, когда они с Павлом признались в своих отношениях, а потом догадки подтверждались раз за разом. Что изменилось? Она готова была принять эти отношения, хоть они и претили ей, но не связь брата с мразью, не достойной зваться женщиной.