При распаде СССР в 1991 году Грузия сыграла достаточно весомую роль, практически воткнув нож в спину России, наряду с Прибалтийскими республиками. И если в последних, по большей части, всё подготовили западные спецслужбы, то Грузия была готова сделать столь подлый шаг уже давно, ибо предпосылки тянулись ещё из этого времени, или ещё раньше. В составе СССР, как впрочем, и ранее, в составе Имперской России, а ещё раньше в составе Персидского Царства, Грузия представляла собой настоящего "троянского коня", всегда прикидываясь сначала своей в доску, а потом, когда хозяин ослабевал, подло била его в спину, ища себе после этого другого сильного покровителя. Чтобы проделать и с ним то же самое, когда тот оступится или ослабнет. Да, многие дети Грузии становились видными деятелями в стране-хозяине, порой достигая вершин власти, тот же Сталин и Берия, они ведь родом именно оттуда. Однако многие другие разлагали страну-хозяйку изнутри, действуя практически как настоящие жуки-короеды. Вот и сейчас в это время, именно на грузинах держалась большая часть теневой экономики СССР. После победы над Германией в стране появилось очень много трофеев. Некоторые военачальники умудрялись вывозить награбленные в разорённой стране богатства целыми эшелонами, не говоря уже о простых солдатах, возвращавшихся домой и прихватывающих себе что-либо по мелочи на "сувениры". Ну и как всегда, любые награбленные богатства требуют последующего перераспределения, а для этого нужны деньги. Много наличных денег. А где их взять, когда экономика плановая, с торгашами-спекулянтами идёт активная борьба, и свободных денег у простого народа и на простые вещи не всегда хватает? Отдельное явление представляют собой колхозники, среди них сейчас хватает весьма зажиточных, но это совсем другая тема, они славятся своей прижимистостью и склонностью к накопительству, а не к тратам. Крестьяне — такой у них особый менталитет. Ещё были многочисленные кооператоры, производившие всякую мелочь, начиная от одежды, кончая велосипедами и даже мотоциклами. Но те тоже не сильно много имели наличных денег. И потому множество обычных частных шашлычных и чебуречных, всяких закусочных и наливочных, где почему-то основной персонал состоял исключительно из горцев, работало на очень важную цель, собирая большие суммы по копеечке к копеечке складывая рублик к рублику. И такое положение сохранялось вплоть до наших времён. Сама Грузия считалась на привилегированном положении по сравнению с другими республиками, мало того, что она всегда щедро дотировалась из союзного бюджета, но и других благ было ей отмерено сверх всякой меры. Вино и мандарины, цветы прочие прелести субтропиков — лишь малая часть доходного сектора грузин. Грузия сосала наличность из остального Союза как настоящий пылесос, и практически всех это устраивало, так как немалая часть этих денег возвращалась обратно, но уже совершенно конкретным частным лицам, находящимся на политическом Олимпе или около него. Кстати, ипподром, на котором мы так опрометчиво решили подзаработать, был особым местом во всей этой цепочке перераспределения благ. Именно потому при нём существовал совершенно официальный тотализатор, а ведь все остальные азартные игры в СССР считались вне закона. Любому имеющему свой теневой доход "товарищу", если его и прижимала милиция из-за очень явного несоответствия образа жизни и официальных доходов, требовалось всего лишь показать билетики тотализатора ипподрома в качества ответа на вопрос — "откуда у вас такие средства, гражданин хороший?". Понятно — зарываться сверх меры тоже не следовало, скромность всегда украшала любого "честного" советского функционера. И это вполне работало, вплоть до самой перестройки. Естественно, что такую хорошую лавочку капитально держат криминальные элементы, имеющие соответствующее прикрытие на самом верху. Войти в систему получения и прикрытия нетрудовых доходов, не будучи крепко повязанным с теневыми королями, совершенно невозможно.
Вот мы и узнали много нового о той стороне советской жизни, о которой почему-то не снимали кино и не писали в книгах, как будто её и не было совсем. И не разобравшись с этой заразой, нам никак не решить своей задачи, мы постоянно будем сталкиваться с ожесточённым сопротивлением тех, кто не хочет строить "светлое будущее" для всех, предпочитая делать это только для себя втайне от всех остальных и за счёт этих всех остальных. Теперь, имея информационные концы и выходы на конкретных криминальных и связанных с криминалом государственных деятелей, наша маленькая организация пришельцев может по-тихому заняться очень большим делом. Без спешки и авралов, плановым порядком, с тщательной подготовкой каждой отдельной акции. Ну а мне предстоит подготовиться к скорому визиту в Кремль, но прежде предстоит вернуться в своё время, там срочно потребовалось моё вмешательство, пока ещё не знаю почему.
Девятая глава.
13 мая 1997 года, Подмосковье. Вечер.
Как только я вышел к проезжей дороге из леса в условленном месте, как из-за поворота быстро показалась и резко остановилась рядом со мной потрёпанная синяя "семёрка", с наглухо затонированными стёклами. Я даже испугаться не успел, как передо мной открылась дверь, и появилось хорошо знакомое лицо эфэсбэшника Николая, сидящего за рулём.
— Алексей Сергеевич, быстро садитесь, нам нужно поторопиться, — кивнул он в сторону пассажирской двери.
Едва я захлопнул за собой дверь, Николай резко вдавил педаль газа, быстро переключая передачи. Меня вдавило в сиденье, за несколько секунд машина набрала сто двадцать километров в час, если верить здешнему спидометру, что для старого "Жигуля" всё-таки многовато. Да и дорога тут совсем не немецкий автобан без ограничений скорости. Я сам тут более восьмидесяти никогда не разгонялся, боясь оставить подвеску машины на ближайшей колдобине. Но Николай виртуозно, практически не напрягаясь, объезжал все неровные участки, чувствовался очень большой водительский опыт. Вот я чувствовал себя несколько неуверенно на этой скорости в этой машине и на такой дороге.
— Нам обязательно так сильно спешить? — С некоторым смущением в голосе спросил Николая. — Может, стоит чуть сбросить скорость?
— Обязательно, потерпите немножко, — не отрываясь от дороги, негромко ответил он. — И ещё, по возможности, используйте свои навыки маскировки, на вас может вестись настоящая охота.
— Всё так серьёзно? — Удивился я.
— Более чем, — подтвердил Николай. — Слишком многие сейчас хотят с вами пообщаться, не спрашивая вашего желания встретиться с ними. Наши "гости" за вас очень хорошую премию назначили — это "плохая новость". А "хорошая" состоит в том, что вы нужны им исключительно живьём, потому стрелять в вас из снайперской винтовки точно не будут.
— Вы меня сейчас куда-либо спрятать хотите, да? — Легко догадался я посте таких новостей. — Может, тогда мне лучше просто оставаться в "мире прошлого", где никто из "гостей" точно не достанет?
— Я бы не был на вашем месте столь категоричен... — замелил Николай, при этом даже немного увеличивая скорость. — Судя по всему от ваших "гостей из будущего" можно ожидать всего. Впрочем, вы верно думаете — там вас гораздо сложнее найти. Это только пока сложнее, пока вы сильно не проявили себя. Здесь же нам вас вообще не спрятать, наоборот, наши возможности тут скорее будут нежелательными, так как среди наших людей могут оказаться предатели, учитывая заявленную "цену вопроса". И если мы вас попытаемся спрятать, то полностью предотвратить утечку информации о вашем местонахождении просто не сможем. Вы сами как-либо решите эту проблему, у вас это лучше получится. Можем, конечно, устроить вам постоянную охрану, чуть ли не как у президента, но, думаю, вы сами на такое решение не согласитесь.
— И куда вы меня сейчас везёте? — Немного испугавшись, поинтересовался у него.
— Я уже говорил, что с вами много кто хочет пообщаться, не спросив вашего спроса. Но один человек должен это сделать обязательно, иначе у нас всех ожидаются очень большие проблемы. Вот к нему в гости мы и едем, он нас ждёт, только ничему не удивляйтесь, пожалуйста,— Николай замолк, сосредоточившись на дороге и ещё немного увеличив скорость, стрелка спидометра вообще упёрлась в крайний ограничитель.
Я решил не беспокоить его своими расспросами, дабы не отвлекать. Потом мне даже понравилась такая езда, с изрядной долей адреналина в крови. Мы буквально вылетели на кольцевую автодорогу, тут Николай сбросил скорость, так как приходилось часто маневрировать, обгоняя ползущие грузовики и редкие легковушки. Дальше снова поворот, полупустое загородное шоссе и предельная для машины скорость. В свете фар только мелькали редкие попутные машины, быстро оставляемые нами далеко позади. Я даже не заметил, как мы подъехали к какому-то большому зелёному забору, который скрывал за собой участок леса. Едва мы подъехали к воротам, те быстро раскрылись, пропуская нас внутрь огороженной территории. Ещё через несколько сотен метров мы, наконец, остановились около трёхэтажного особняка.
— Выходите из машины и заходите внутрь дома, вас встретят, — закончил Николай нашу сумасшедшую, по моему представлению, гонку.
Не очень уверенно после такой поездки держась на ногах, я вышел из машины и зашел на освещённое крыльцо, держась за небольшие перила. Открыл стеклянную дверь, войдя в светлую прихожую, устланную большим ковром.
Его я заметил не сразу, хотя он находился всего в паре шагов сбоку от меня, пока мои глаза ещё не привыкли к яркому свету. Не узнать сразу этого достаточно большого по размеру человека было невозможно. Уж больно часто он смотрел на нас с телеэкранов и рекламных плакатов недавних выборов.
— Здравствуйте, Алексей Сергеевич, сказал он, подав мне свою руку.
— Здравствуйте Борис Николаевич, — протянул я свою руку нынешнему президенту России.
— Не будем стоять тут, пойдёмте в гостиную, — сказал он после крепкого рукопожатия, открывая другую дверь, ведущую из прихожей в дом.
Когда мы зашли в гостиную и уселись в мягкие кресла напротив друг друга, разговор некоторое время не получался. Я смотрел на живого Бориса Николаевича Ельцина, того самого, которого считал виновным во многих случившихся с нашей страной бедах. Несмотря на то, что, даже выступая по телевизору, он нередко выглядел явно выпившим, сейчас президент был абсолютно трезв. Да, следы перенесённых им болезней были хорошо заметны глазу. Но в отличие от расхожего мнения, что он буквально "не просыхает", выглядел он бодро и даже решительно. Я разглядывал его, он разглядывал меня, буквально сверля своим взглядом, долго не решаясь начать разговор. Потом он удовлетворил своё визуальное любопытство, изменил позу и спросил то, что явно больше всего его интересовало.
— Вот скажи мне честно, неужели всё это правда! — Без предварительных условностей президент перешёл со мной на "ты".
— Что конкретно, правда? — Я несколько опешил от его вопроса.
— Что ты видел в том будущем! — Твёрдый голос и уверенный взгляд, сейчас от меня явно ждут только одного слова.
Если честно, то я ждал сейчас любой другой вопрос, но только не этот, что отразилось у меня на лице, ибо я не счёл необходимым постоянно жестко контролировать свои эмоции в разговорах с людьми. Может это и неправильно, но тогда я сам потеряю для себя человеческий облик. Если надо врать, то даже это стоит делать искренне и с эмоциями. А уж если говорить правду...
— Видите ли, Борис Николаевич, — ответил я несколько уклончиво, — тот мир не совсем наше будущее. Это мир, просто опережающий наш по историческому времени.
— Плевать! — Резко отрезал Борис Николаевич. — Если это правда, и мир твоего прошлого полностью тождественен нашему прошлому, то и наш мир будет стремиться к тому, что ты видел в том будущем. Теперь увидев тебя лично, я верю, всё так и есть, как мне передали.
— Но если мы уже вмешиваемся в исторические процессы, происходящие в мире прошлого, значит, и наше будущее может оказаться сильно другим, если мы приложим свои силы, — я не хотел терять надежду на то, что всё ещё можно изменить и пытался убедить в этом президента.
— Возможно, ты прав, Алексей Сергеевич, прав, да! Более того, я не просто верю в твою правоту, а в то, что ты и твои люди сможете всё изменить, — сказал президент более ровным голосом, без той экспрессии, которая была у него ранее. — Не гляди на меня таким удивлённым взглядом, да, я тут как бы официальная вершина власти, именно мне требуется вершить, чему быть, а чему не бывать. В отличие от меня, у вас сейчас гораздо больше реальных возможностей... — Ельцин закончил предложение многозначительным словесным троеточием, взяв паузу в разговоре.
Я выглядел весьма озадаченным. Если сам президент говорит о том, что я сильнее его могу повлиять на исторический процесс, то это можно понимать буквально или много думать на тему того, что за всем этим может скрываться.
— Не думай, что я реально тут особо много значу, — продолжил он через некоторое время. — Власть у меня имеется, да, имеется власть, но она не так велика, как кому-то кажется. Слишком много вещей в этой стране от меня совершенно не зависит. И слишком от многих вещей завишу я сам, — в глазах заметная боль и гнев. — Да-да, хотя я и президент, но сделать что-либо принципиально противоречащее интересам многих посторонних сил я не могу. Думаешь, что я предатель, или вообще идиот, совершенно не понимающий своими пропитыми мозгами, что творю...? Говори, говори, не стесняйся, я ведь по глазам вижу, ты именно так считаешь, — очень выразительный острый взгляд брошен в мою сторону. — Сейчас так считает чуть ли не весь российский народ, от правды не уйдёшь, да, это так и не так одновременно, — тяжело выдохнул президент. — За то, что я официально сделал, меня давно к стенке поставить нужно, сам знаю. Или повесить, кому как приятнее будет видеть по телевизору. И по совести это честно — действительно заслужил. Думаешь, почему я позволяю себе выступать по телевидению пьяным, или выглядеть таковым? Может быть, хоть так народ решит, что я просто не ведаю что подписываю, спьяну-то всякое бывает. Русский народ, возможно, когда-либо простит меня и мою слабость. Но я-то сам знаю, что происходит, и мне от этого больно. Эту боль никакой водкой не зальёшь. Подумай, каково тебе было бы оказаться на моём месте, предавать свою страну и свой народ из-за того, что ты твёрдо знаешь, что если не предашь ты, то за тебя другие сделают это гораздо лучше тебя. Предадут и продадут всё, до чего только смогут дотянуться. А так есть хоть какая-то возможность хоть что-то сохранить, хоть что-то спрятать...
Ельцин замолк, взяв очередную паузу. Ох, и не просто даются ему эти слова, я чувствую ту надрывную боль, и ту горечь, которая живёт внутри этого, несомненно, очень сильного человека. Уже столкнувшись с похожей позицией у "конторских", мне вполне понятно, о чём он говорит. Ему явно хочется выговориться, выговориться перед тем, кто сможет реально оценить то, что он делает, оценить даже не словом, а действием во имя большой идеи. Тем временем президент продолжил свой долгий монолог:
