Убить некроманта (авторская редакция)

Я дал бы Питеру титул, даже хотел женить на вдове герцога Артура — но перспектива так ужасала их обоих, что у меня не хватило жестокости их мучить. Все, что мне оставалось — пожаловать ему придворную должность, возможную для рыцаря, и я сделал его своим официальным оруженосцем.

Веселое было время...

Вероятно, из-за того, сколько похоти, сплетен, ненависти и крови получила впоследствии от нашей связи Та Самая Сторона, Питер пробыл со мной дольше, чем Магдала. Море тепла, почти целое лето...

Помню, то лето выдалось холодным, сухим и ветреным. Серое лето. Небо в тучах, все время в тучах, ветер их развевает, как потрепанные плащи бродяг, и деревья шумят.

Если едешь лесом, слышишь этот мерный холодный шелест. Мне это неприятно.

Марианна мне когда-то сказала, что мужики считают холодное лето дурной приметой. Не то, что к неурожаю, не то, что к голоду — а может быть любое неожиданное зло. Все это глупости, конечно... но почему-то, когда погода мрачна осенью или весной, душе от того ни жарко, ни холодно, а вот летнее холодное утро, пасмур, песок в следах ночного дождя, как в оспинах...

Может, это и наводит плебеев на мысли о грядущих бедах. Если среди мужиков есть существа с тонкой нервной организацией, вроде Питера, то почему бы и нет...

Я в то лето торопился закончить дела с Канцелярией Призраков. Идея уже начала приносить свои первые плоды — воззвав к духам в любом месте, где нашлась бы плоская поверхность для пентаграммы, я узнавал свежайшие новости столицы и окрестностей. Нужно было закрепить успех, нужно — и я разъезжал по глухим провинциям с дивной свитой: мертвецы и Питер. В этих разъездах, кроме насущной необходимости, был странноватый шарм, романтический и развратный. Мы ночевали в безумных местечках, в развалинах, в склепах — там славно получается работать — пару раз даже в лесу, у костра. Ну, признаться, в лесу — не по делу, по особым соображениям. Выставляли стражу, валялись в ворохе еловых лап, прикрытом плащами, как, вероятно, те самые "перелетные птицы", старые приятели Питера. В такие ночи я не звал духов, под открытым небом их трудно контролировать — ну да это неважно. Лес, настороженный и темный, окружал наш костер, зеленая бродячая звезда стояла в черных небесах, огонь костра развевался и тек в этом черном прозрачном холоде — а на душе устанавливался непривычный покой. Восхитительно.

Только вышло так, что именно в лесу я получил известие... то самое паршивое известие, которого подспудно дожидался все это время, не в силах представить себе долгую спокойную жизнь. Сам себе накаркал, возможно — но скорее, как бы я не вылезал из кожи вон в попытках укрепить державную мощь, в глазах подданных и Тех Самых я оставался некромантом со всеми подобающими последствиями.

После серьезного сеанса спиритизма в замке гостеприимного северного барончика и долгой утомительной дневной дороги я специально остановился в лесу. Надеялся отдохнуть и поразвлекаться в спокойной обстановке, подальше от жилья и людей, которые всегда излучали улавливаемую Даром потенциальную угрозу. И был разочарован и раздосадован, ощутив холод потустороннего присутствия — совсем поблизости.

Я люблю вампиров. Я всегда не прочь побеседовать с вампиром, даже незнакомым. Но когда для разговора с вампиром мне пришлось с безмятежного отдыха настраиваться на деловой лад — это было вовсе не так славно, как обычно.

Вообще, терпеть не могу, когда кто-нибудь, все равно, кто, хоть Тот Самый, нарушает мое нечастое уединение. Поэтому встретил пришельца холодно.

А вампиру, между тем, и без моего неудовольствия было достаточно неуютно. Я отчетливо ощутил мятный вкус его неуверенности, почти страха, к тому же он остановился поодаль, конфузясь подойти ближе. Его светлая фигура выглядела на фоне черных зарослей, как материализованный призрак.

— Ну подойдите же, — говорю. Вероятно, довольно хмуро. — Если у вас есть дело ко мне, так не торчите в стороне, как провинциалка на званом приеме!

Вампир приблизился, преклонил колена, и я дал ему поцеловать руку. Ощущение его Силы было мне совершенно незнакомо; юный вампир, младший из какого-то провинциального клана — в точку я попал своей "провинциалкой", совсем смутил беднягу, а ведь его сам Оскар послал, я чуял на его душе отчетливый след моего наставника. Он еле выговорил:

— Я должен принести извинения, темный государь... мне так неловко прерывать ваш отдых дурными вестями...

— Да не тяните же за душу, — говорю. — Вы сообщили о чем-то Князю Оскару, он приказал вам отправиться за мной и пересказать мне все, о чем вы рассказали ему. Так?

— Да... — говорит.

— Превосходно, — говорю. — Рассказывайте.

А он совсем замолчал. Я по его Силе чувствовал, что нужных слов ему никак не выговорить. Что известие — совсем из рук вон. Я не люблю мучить неумерших — но я нажал второй раз в жизни.

— Слушай, мертвец, — говорю, — мне надоело. Или рассказывай, или убирайся.

Вампир вздохнул так, что в лесу похолодало. И осмелился.

— Темный государь... королева Розамунда беременна... с прошлого полнолуния.

О, я шокировал его, когда расхохотался. Как на меня смотрели эти двое — пораженный вампир и взбешенный Питер! А мне было дико смешно, за все эти годы смешно. Над всем столичным светом, над святыми отцами в покоях моей женушки, над болтовней о развращенности нравов, над ее проповедями — просто до слез весело. Несмотря на то, что я сразу понял, куда все это ведет.

Но мне пришлось отсмеяться. Только после этого я сказал:

— Подробности меня пока не интересуют. Меня интересует, почему об этом удивительном деле сообщает вампир, а не призрак.

И вампир сказал:

— Все просто, темный государь. Я хотел послать духа, но ваши служилые духи боялись, что вы упокоите того, от кого это услышите. А неумершего, может, и пожалеете...

Я переглянулся с Питером — как он был зол и оскорблен за своего короля! — и сказал:

— Нет, мой драгоценный. Я упокою не вестника, а виновника торжества. Это будет справедливее.

Вот вам и презренное шпионство.

Мне снова хотели всадить нож в спину. Козни строили за моей спиной. Честь — демон с ней, не пришита моя честь к юбке Розамунды, но речь-то шла о судьбе короны. О моем престоле. О моем Междугорье. И, видите ли, о моей жизни. И все это сошло бы, не будь моих презренных шпионов.

А узнал я вот что.

Вампирчик по имени Эллис обитал в старинном склепе около часовни Скального Приюта, особняка моей ненаглядной женушки. Его старшая, Луиза, не просто была вассалом Оскара — она приходилась ему истинной младшей, дочерью в Сумерках. И Оскар, зануда и перестраховщик, когда "почувствовал нечто вроде тревоги за семью темного государя", послал ей весточку о том, что его интересует здоровье королевы людей. Луиза сочла нелюбезным проигнорировать письмо и приказала Эллису, чье дневное пристанище располагалось ближе всего к дворцу королевы, заглянуть в покои Розамунды — и непременно за полночь, когда государыня людей будет почивать, чтобы, упаси Господь, не смутить и не испугать ее своим видом.

Эллис заглянул. В зеркало. За полночь. Не смутил и не испугал, потому что на него не обратили внимания. Хотя он и не прятался особенно. И вдобавок, государыня бодрствовала. Ей просто было не до таких мелочей, как какой-то там вампир в покоях.

Розамунда никогда не отличалась чувствительностью.

Демон их всех побери! А я, создавая Канцелярию Призраков по территории всей страны, решил заняться Скальным Приютом и прилегающими землями в последнюю очередь! Ну просто не тянуло меня туда. Отложил неприятное на потом.

Дооткладывался.

Остается поблагодарить Оскара. Он всегда проявлял такую предусмотрительность.

А каждое новое слово, между тем, давалось Эллису тяжелее, чем подъем воза, груженого булыжниками, на самую крутую и высокую гору королевства. Он был дворянином при жизни и вассалом Княжны Сумерек после смерти — яснее ясного, что чистенькому неумершему с душой, полной романтического вздора, дико трудно говорить мужчине такие вещи о женщине. Я его понимал, но все равно давил так, что у него чуть перстни с пальцев не слетали.

В конце концов, он рассказал мне все, что знал.

Эта мразь, этот хлыщ, который обрюхатил мою жену — убиться! — герцог Роджер! Люди добрые, куда свет катится — герцог Роджер! Этакий вороной жеребец, глянцевые локоны, очи с поволокой и мускулы, растопыривающие одежду так, будто урода воздухом надули, как крашеный куриный зоб на Новогодье. Верный рыцарь короны. Верный рыцарь королевы. И муж ее любимой фрейлины.

Обманул маленькую, розовую, рыженькую куклу, бедную дурочку, преданную своей госпоже всеми внутренностями — с этой самой госпожой. С гадиной, ханжой, предательницей, не побрезговавшей отбить самца у собственной служанки. Как это назвать?

Моя жена носит потомство этого скота. И если я верно истолковал вымученные иносказания вампира, влюблена в него, как кошка. Забыла все свои принципы — насчет бить плетьми на площади за супружескую измену. И думает только о том, как бы заставить меня признать этого ублюдка своим ребенком и младшим принцем.

И так все это хорошо, что я сам бриллианта размером с вишню не пожалел бы за то, чтобы послушать, как эти гады милуются за моей спиной и сговариваются... кстати, очень любопытно, что еще в этом чудесном доме говорилось.

Я начертил пентаграмму острием ножа на земле около костра и крови на нее капнул, не пожалел, хотя духи и Даром были бы довольны сверх меры. Мне уже плевать хотелось на энергию, которую придется потратить на разговор с духами под открытым небом. И я собрал такую тучу всякой потусторонней шушеры... у-у-у...

А приказ отдал очень четкий и определенный. Я хочу знать, о чем разговаривает герцог Роджер. С моей женой, со своими приятелями, со своими баронами, со своими лакеями, со своим любимым котом, с Господом Богом, когда молится перед сном — все, слово в слово.

Продиктовать под запись. У меня во дворце был один молодой и талантливый — дух-движитель, который во времена оны зеркала раскалывал и посуду со стола на пол швырял, а теперь, благодаря редкому дару, вел мой архив. Вот ему продиктовать — а я буду читать стенограмму.

Под каждой записью поставить имя. Буду награждать поименно — за оперативность, точность и важность для короны. Точка.

А потом дал выпить крови с Даром Эллису, он честно заслужил, бедолага, и отпустил всех подвластных созданий из мира мертвых. По делам и на отдых. Ночь уже начинала пахнуть рассветом — у вампира под глазами тени залегли, пора было отпускать.

И когда я их всех отослал, сидел у костра, смотрел, как бледно светлеют небеса, и боролся с тихим бешенством. А Питер обнимал мои ноги, прижимаясь щекой к колену по установившейся привычке, и говорил, глядя снизу мне в лицо:

— Государь, ну дайте мне возможность, пожалуйста — я этому сукину сыну ноги выдерну! Своими руками, правда... только прикажите...

А я сказал:

— Нет, не надо. Это, мальчик, уж слишком будет почетно и благородно. Не по чину.

И на сердце у меня было тяжело, как перед большой бедой — хотя на тот момент я еще не представлял себе, насколько беда в действительности грядет большая.

В ту ночь я так и не уснул.

Я разленился в последнее время, успел позабыть, что такое интриги и предательство. Отвык. А с моей природой, между тем, ничего не случилось, моя природа осталась совершенно такой же, как и раньше. Злость так подняла Дар, что мое тело горело изнутри, будто в нем плескался огонь. Питер содрогался, взглянув на меня. Впервые в момент, когда Дар превращался во мне в сплошное бушующее пламя, рядом со мной был живой человек — и этому живому, по-моему, было сильно не по себе.

Он тоже не спал. И его мелко трясло от любых моих прикосновений. Бедный охламон был белый, как вампир, и с такими же синяками под глазами, какие бывают у вампира, застигнутого зарей; вдобавок, когда мы седлали коней, шепнул — а зрачки размером с блюдце:

— Государь, у вас глаза светятся...

Померещилось, конечно, бродяге со страху. Чуть-чуть рассмешил меня и этим немного успокоил. Но уже спустя минуту все началось сначала — и я дал шпоры так, что чуть не вспорол коню шкуру на боках, там, где ее и так вечно приходится штопать. Мне надо было в город, в любой город. Мне надо было в любой дом, где нашелся бы круглый стол и большое зеркало.

В ближайшем городе мы были уже в полдень, после такой безумной скачки, какую бы живые лошади просто не вынесли. На постоялые дворы я даже не заглядывал — откуда у трактирщика взяться такой роскоши, как зеркало больше, чем с тарелку.

Я заявился в дом напротив ратуши — вполне приличный чистенький особнячок. Думал, там живет бургомистр, а оказалось, что это жилище богатого купца, местного сахарного магната. Бедолага, разумеется, визита короля в свой дом и во сне не видел, а потому перепугался куда сильнее, чем любой дворянин. И согнулся в три погибели, бочка из-под эля — как только пузо позволило.

Я для него перстень снял. Купчина приятно себя вел. В светском этикете, ясное дело, был не искушен — так что держался с искренним почтительным ужасом. И на мою свиту смотрел, как полагалось бы смотреть на королевскую свиту. Со страхом и без тени негодования. И камень на перстне лобызал так, что я испугался, как бы дуралей не проглотил его.

Удачное место.

Я оставил лошадей и мертвецов, кроме парочки телохранителей, во дворе под навесом, подальше от конюшен, чтобы не смущать местных уж особенно. Они там замерли, как конные статуи; я приказал им шевелиться только если кто-то подберется уж совсем неприлично близко. А тем двоим, что сопровождали нас с Питером, велел опустить забрала. Рыцари — ну и рыцари. Так что домочадцы купца хоть и не лезли на глаза, но и не разбежались кто куда.

Спокойное какое сословие. Видимо, за недостатком воображения.

Хозяин излучал сплошную услужливость. Я спросил, есть ли в доме большое зеркало.

Мне тут же показали. В покоях хозяйки. Хорошо живут купчихи — будуар у этой плюшки был баронессе впору, а зеркало в бронзовой раме с виноградными листьями оказалось почти в человеческий рост. Тут же в будуаре оказался и круглый столик с выкладками из цветного дерева. И я сообщил хозяину, что тут, в апартаментах его женушки, пожалуй, и остановлюсь.

Что мне тут удобно.

Если он и удивился, то вида не подал. И когда я приказал принести какой-нибудь еды, его лакей притащил поднос со снедью именно сюда — тактично. Челядинцы купчины порывались остаться мне прислуживать, но я отослал их. Много чести.

Питер справился и сам, хотя руки у него все-таки заметно дрожали. Хорошие задатки для человека без Дара — улавливал мое настроение, как парус ловит ветер.

Вкуса еды я почти не чувствовал, только проверил ее на наличие яда — не от реальной опаски, больше по привычке. Что там было — почти не помню, вроде бы сыр и какое-то мясо.

Меня тянуло на нервные шуточки, еле держащиеся на грани благопристойного. Питер потом еще сказал, что я веду себя точь-в-точь как наемник перед боем — забавно. Мне весьма польстило, я подумал даже, что стоит что-нибудь подарить ему за эту реплику, и снял еще один перстень, но мой оруженосец уже спал, как убитый. Я надел перстень ему на палец и даже не разбудил этим. Сильно все-таки устал мой бродяга..