Когда дети прикасались ко мне, трогая меня за колени, я брал их на руки и размазывал немного камуфляжного грима на их лица или волосы. Когда старейшины гладили мои руки, чтобы почувствовать волосы, я тер их в ответ. Я улыбался, хватал их и говорили «Чао Хом`Най Деп Трой» что было равносильно «Хорошего дня».

Хочешь поиметь меня, Чарли? Ду-ма-нье — пошел ты! Погибель тебе, Чарли.

Глава 13

Я вернулся в Вирджиния-Бич в начале июля 1968 года, чтобы выполнить задание, которое оказалось сложнее, чем бои с вьетконговцами — стать полноценным мужем и отцом. Моему сыну, Ричи, было пять; моей дочери, Кэти, было три. Ни один из них не видел меня раньше. (Маленькая Кэти кричала и кричала, когда я брал ее на руки в первые две недели пребывания дома.) Впрочем, и Кэти Энн я почти не видел. В промежутках между тренировками и двумя вьетнамскими турами я отсутствовал больше двадцати из двадцати четырех предыдущих месяцев — и визиты домой были урывками, на одну или две недели.

Так что мне предстояло основательно освоиться, не говоря уже о двухстраничном, напечатанном через один интервал списке «Дорогой-сделай-это» — работ по дому и хозяйству — которые были отложены на время моей заграничной командировки. Я гордился нашим домом, крошечным, сложенным из кирпича, в стиле ранчо, за углом от торгового центра Принцессы Анны. Помещение было небольшое и скромно обставленное.

Но он был наш, мы купили его между моим первым и вторым вьетнамскими турами. Одно это делало меня непохожим на моих родителей, которые никогда не владели ни одним из домов, в которых мы жили.

Летом 1968 года я проводил дни в отряде, работая инструктором для ребят, которые собирались отправиться во Вьетнам. Большую часть времени мы проводили в месте, которое мы называли «мрачным болотом», находившимся неподалеку от границы с Северной Каролиной. Я взял Ричи с собой в одну из поездок. Он был в восторге. Он делил со мной спальный мешок и расстреливал пивные банки из пневматического пистолета, который я ему купил. Он встретил нескольких бойцов SEAL из восьмого взвода и с изумлением наблюдал, как Фредди Тутман ловил голыми руками водяных щитомордников и сворачивал им шеи.

Он также попробовал свою первую оленину. Однажды ночью олень совершил ошибку, решив переплыть реку прямо у нашего лагеря. Ребята увидели его и я спрыгнул с пирса с коротким мачете, перерезал ему глотку и потащил под воду, чтобы утопить. Потом я вытащил его на берег, и Ричи наблюдал, как я его потрошил — я даже показал ему, как мы научились заползать внутрь туши, чтобы не замерзнуть, во время тренировок по выживанию — и он впервые отведал жареные отбивные из Бэмби. Они ему понравились.

Я играл в тренера бойцов SEAL до ноября. Затем я вызвался добровольцем во Вьетнам.

Моим доводом было то, что я не могу быть эффективным тренером, если не буду знать, что происходит в стране. Игры, которые срабатывали для меня в течении первых шести месяцев 1968 года, могут не сработать для бойцов SEAL, отправляющихся в первые шесть месяцев 1969.

Однако у флота были другие планы. В своей бесконечной мудрости управление по делам личного состава ВМФ назначило меня на вакантную должность советника по специальным операциям в COMPHIBTRALANT. Для непосвященных, на флотском языке это КОМандующий амФИБийной ПОДготовки АтЛАНТического Командования. Я все еще буду работать в Литтл-Крик — на самом деле COMPHIBTRALANT находился в двух кварталах от штаба Второго отряда SEAL. Но эти два квартала тротуара были разделены огромной пропастью традиций и поведения. Как советник по специальным операциям командующего амфибийной подготовкой Атлантического командования, я занимал штабную должность.

В Отряде все вращалось вокруг физического аспекта.

Вы бесконечно тренируетесь. Вы с парнями пьете каждый вечер. Мир был грубым мачо, полным иди-ты-на-хрен крутых разговоров и я самый скверный ублюдок в этом квартале. Униформой на день были футболка и шорты, и если ваши волосы были не совсем идеально причесаны, ну хрен с ними, придурок.

А теперь я вдруг превращусь в офицера, которого всегда высмеивал — в штабного тошнотика. Перспектива превратиться в бюрократа, зануду, нытика, волокушу с бумагами, меня нисколько не вдохновляла. И я не стеснялся выражать свои чувства любому, кто был готов слушать.

— На кой черт мне все это штабное дерьмо? — я спросил об этом Кэти Энн как-то вечером. Мы сидели в нашей гостиной. Детей уже уложили на ночь и у нас в руках была пара кружек пива.

— Даже не знаю. Зачем тебе это нужно?

Это был правильный вопрос. Я подумал об этом.

— Карьера, наверное.

— И что?

— Тут столько всякой ерунды вовлечено, — уклончиво ответил я.

Я потягивал пиво, глядя поверх банки на жену. На самом деле, я беспокоился вовсе не о бюрократической ерунде. Я знал, что справлюсь с этим. То, что вызывало у меня тревогу, было более фундаментальным и глубоко укоренившимся. В COMPHIBTRALANT, я знал, что мне придется проявить себя на поле боя, которое, насколько я мог судить, не было склонно в мою пользу.

Во Вьетнаме я столкнулся нос к носу с выпускниками военно-морской академии или колледжа подготовки офицеров резерва и победил. Я был более сильным и находчивым воином, чем любой из них и они это знали. Поскольку я был рядовым, я мог трепаться с экипажами катеров или поливать матросов двухминутным потоком ненормативной лексики, столь же красноречивой, как у у любого корабельного старшины. Поскольку я потратил все свое время, раздвигая границы специальных методов ведения боевых действий, не было ничего, что я не сделал бы на поле боя — с разрешения или без разрешения моего начальства. Это было прекрасно, пока я был за рубежом. Но репутация буйного отщепенца, которую я завоевал во Вьетнаме, не была чем-то таким, что, в конечном счете, пошло бы на пользу моей военно-морской карьере.

Офицеры регулярного флота — корабельные, авиаторы и подводники — не доверяют специалистам по специальным методам ведения войны. Это жизненный факт.

Даже когда я стал капитаном 2-го ранга, сопливые энсайны, прямо из Академии, смотрели на эмблему «Будвайзера» — орел, якорь и трезубец, эмблему, которую носят все бойцы SEAL — на моей форменной тужурке и усмехались. Они знали, что в кастовой системе флота я был неприкасаемым; что мой вид считался непредсказуемыми амбалами. Они знали, что будут адмиралами, а мы, SEAL — нет.

Эмблема SEAL напоминает товарный знак американской компании Anheuser-busch, которая производит пиво «Budweiser» — прим. ред.

Более того, успех в COMPHIBTRALANT будет зависеть от того, как я выражу и поведу себя, и честно говоря, я понятия не имел, смогу ли я его осуществить. Несмотря на то, что меня только что повысили до лейтенанта, я все еще не закончил школу. Мой аттестат о среднем образовании был получен во время средиземноморского круиза по приказу Эва Барретта, чьи навыки правописания заканчивались где-то в пределах слов с тремя слогами. Конечно, я занимался бумажной работой Барретта во время моего пребывания в UDT-21 и UDT-22 и писал послебоевые отчеты, характеристики и благодарственные выписки для моих отделений и взвода во Вьетнаме. Но у меня было никакого опыта в написании отчетов, никакой подготовки в ремесле Макиавелли составления служебных записок. Как штабной офицер COMPHIBTRALANT я был также уязвим, как любой жук из офицеров военно-морской разведки был бы по настоящему уязвим в Тяу Док во время Тет.

К моим тревогам добавился еще один элемент: Кэти Энн. Она никогда не бралась за «добровольную» волонтерскую работу, которую полагалась выполнять офицерским женам. Как она могла? Она застряла дома, с двумя маленькими детьми, домом, который нужно содержать и мужем, которого не было дома почти два года. Тем не менее, если бы планировал сделать флот своей жизнью — а я так и сделал — у нас обоих была куча шероховатостей, которые нужно было бы сгладить в большой спешке. Мне нужно было бы получить высшее образование, а Кэти начать вести себя как жене младшего офицера, если мы хотим подняться по старомодной карьерной лестнице. В животе у меня порхало больше бабочек от нового назначения, чем когда-либо во Вьетнаме.

В тот день, когда я встретился с адмиралом, все изменилось к лучшему. Однажды утром меня вызвали в его кабинет на представление командиру «встречай и приветствуй». Адмиралом был двухзвездный Рэй Пит, безукоризненно одетый офицер с кустистыми бровями, выглядевший так, словно его отобрали на эту роль через кастинг. Я видел, как он садился в машину или выходил из нее на базе. Для мелкого змееда вроде меня, он был впечатляющим. У него никогда не выбивался ни единый волос. Его ботинки были начищены до зеркального блеска, ногти аккуратно отполированы, галстук идеально завязан, а складки на брюках были подобны бритве. Это было совершенно обескураживающе. Я, должно быть, потратил часа два, готовясь к встрече с ним. Не думаю, что я когда либо так работал над лоском и полировкой — даже в мои дни Чудика, когда я начищал и верх, и подошвы своих ботинок.

Адъютант в берете провел меня в огромный шикарный кабинет.

Адмирал Пит развернул свое кресло с высокой спинкой и посмотрел на меня через стол размером с авианосец. Я отдал честь, он ответил мне тем же, сердито глядя на меня. Затем, на его лице появилась улыбка, теплая, как восход солнца во Вьетнаме. Он встал, вышел из-за стола и пожал мне руку.

— Рад видеть тебя на борту, сынок.

— Спасибо, сэр.

— Садись.

Он указал на кресло с подлокотниками в конце длинного кофейного столика вишневого цвета. Я сел по стойке «смирно». Он занял место с краю, на диване времен Королевы Анны, рядом с инкрустированным угловым столиком, на котором стояла богато украшенная медная лампа, сделанная из старинного огнетушителя, многоканальный телефонный аппарат и стопка отчетов высотой в фут, у которых цвет каждого титульного листа обозначал уровень секретности содержащихся сведений. Стопка была похожа на радугу.

— Итак, лейтенант, что привело тебя в COMPHIBTRALANT?

Я задумался над тем, как ответить на этот вопрос.

Чудик внутри меня ответил бы: «Потому что пришло время для назначения крючкотвором-тошнотиком, и говноеды-мудозвоны из управления по делам личного состава не позволят мне вернуться во Вьетнам».

Однако, я посмотрел адмиралу Питу прямо в глаза и сказал:

— Ну, сэр, я только что провел последние полтора года во Вьетнаме и я подумал, что пришло время дать молодым парням шанс немного повоевать, в то время как воспользовался возможностью развить навыки штабной работы.

Я сказал это, не моргнув глазом.

— Вы там неплохо поработали — Серебряная звезда, четыре Бронзовых звезды, две медали ВМФ «За отличие».

— Да, сэр, но…

— Но?

— Адмирал, я чертовски хороший боец SEAL, и я люблю драться. Но чтобы сделать настоящую карьеру на флоте, я должен понимать, как работает флот — и вы можете этому научиться только как штабной офицер. Кроме того, сэр, работа здесь также позволит посещать мне вечернюю школу. Вы видите мой китель, сэр. У меня нет степени колледжа. Я думаю, что важно пойти в вечернюю школу, чтобы я мог ее закончить для участия в конкурсе на программу получения ученой степени от ВМФ в Монтерее.

Пит кивнул.

— Я думаю, ты реалистично смотришь на вещи, сынок, — сказал он.

Мы поговорили еще минут двадцать или около того. Он расспрашивал меня о моей семье, о том, почему я стал бойцом SEAL и о том, на что похож Вьетнам. Он сказал мне, чего от меня ждет, а именно: начать координировать действия SEAL с командованием подготовки амфибийных сил и представлять точку зрения на ведение войны нетрадиционными методами в его штабе. Настало время уходить. В комнату проскользнул адъютант и осторожно кашлянул.

— Ваша следующая встреча, сэр. Ожидают снаружи.

Я встал и энергично отдал честь.

— Спасибо за уделенное мне время, сэр.

В дверях я обернулся к Питу.

— Между прочим, адмирал — сказал я — Если Вам когда-нибудь захочется пострелять, прыгнуть с парашютом или попробовать свои силы в подрывном деле, я уверен, что смогу это устроить.

Брови адмирала поднялись вверх на целый дюйм, как будто его ударило током. Потом он громко рассмеялся.

— Я буду иметь это в виду, лейтенант. Свободны.

На адаптацию ушло несколько месяцев, но я действительно начал получать удовольствие от штабной работы в начале 1969 года. Отчасти это было связано с проблемой включения точки зрения SEAL в доктрину амфибийных боевых действий, чего не было в COMPHIBTRALANT до моего назначения.

Любым успехам, которые выпали на мою долю, я обязан адмиралу Питу, который был понимающим и поддерживающим боссом, на которого я работал и долговязому капитану 1-го ранга, по имени Боб Стэнтон, который появился через несколько недель после моего старта. Боб был назначен в COMPHIBTRALANT, пока флот решал, получит ли он свою первую звезду. Он приехал из Вашингтона на «Фиате-600», похожем на одну из тех жестяных цирковых машинок.

Я смотрел, как он из нее вылезал. Это было похоже на Джека и Бобовый стебель: он все рос и рос. Я никогда раньше не встречал такого высокого человека — должно быть, он был почти семи футов ростом.

Стэнтон был бывшим офицером UDT, что означало, что мы с ним говорили на одном языке. Кроме того — он принадлежал к старомодному типу флотских офицеров, действовавших в соответствии с первым морским законом Эва Барретта, а это означало, что он взял меня под свое крыло. Он научил меня тонкостям получения «отруба», или одобрения вышестоящего начальства на черновой докладной записке, которая на самом деле может ему совсем не понравиться. Он дал мне исследовательские задания, которые заставили меня близко познакомиться с библиотекой базы. Он правил синим карандашом мои записки и отчеты, заставляя меня переписывать их снова и снова, пока они не начинали выглядеть написанными на английском, а не на бюрократическом языке. Он защищал меня от ударов в спину, которые являются обычным делом во всех штабах. К тому времени, как капитан 1-го ранга Боб ушел, я уже мог плыть самостоятельно. Работа, возможно, была трудной, но мне было приятно, что я мог делать ее также хорошо, как и любой из моих дипломированных коллег.

Рабочие дни были сносными, хотя и длинными. Я являлся на доклад к восьми и заканчивал к четырем, а затем ехал за тридцать миль в колледж Уильяма и Марии, или в университет Старого Доминиона, чтобы провести пять часов на вечерних занятиях. После школы я отправлялся домой, приходил около полуночи и поздно ужинал. У меня было несколько минут с Кэти Энн, я читал до двух книги, а затем спал до шести.