Минимально необходимое воздействие

— Он знает, что один из авторов студент-первокурсник?

— Нет, этого не знает заведующий лабораторией, которому я передал рукопись на рецензию.

— Интересно было бы поговорить с разработчиком современных ЭВМ.

— Если вы напишете реально работающий транслятор, то поговорить наверняка удастся. Кстати, в какой стадии готовности он находится?

— В этом году точно закончу.

— Постарайтесь как можно быстрее. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Нет.

* * *

— Чем занимаешься? — в общежитие вернулась остальная часть личного состава нашей комнаты после зачёта по технологии металлов, я его получил раньше "автоматом".

— Транслятором, как успехи?

— Все сдали, — ответил за всех Маршал и присел за стол. — А у тебя как?

— Тоже неплохо, стал просматриваться финиш, думаю, осенью закончу пилотный вариант.

— А конкретно сейчас что делаешь?

— Пишу подпрограммы обслуживания внешних устройств.

— А если подробнее? — после успешной сдачи зачёта Чуйков был настроен благодушно.

— Подробнее, говоришь... Хорошо, как ты думаешь, что должны делать клавиатура и центральная часть ЭВМ при нажатии, например, буквы А?

— Эта буква, в смысле, её двоичный код, — общение со мной подняло культуру понимания работы вычислительной техники нашей комнатой на уровень выше среднего, — должен поступить в ЭВМ.

— Куда именно?

— Наверное, в оперативную память.

— В оперативной памяти, вообще-то, находится программа, не боишься, что эта буква её частично сотрёт?

— Наверное, боюсь. Тогда код буквы должен попасть в какое-то специальное место, чтобы не повредить память.

— В принципе правильно. Есть ещё одна проблема, как ЭВМ узнает, что на клавиатуре что-то нажали?

— ЭВМ должна спросить клавиатуру, у тебя что-то нажато? Если да, то взять у неё код буквы.

— Опять правильно. Такой способ взаимодействия называется режимом прямого управления внешним устройством. ЭВМ в цикле опрашивает готовность внешнего устройства, если устройство готово к передаче или приёму данных, то оно выставляет флаг готовности, в простейшем случае это может быть один двоичный разряд, 1 — готово, 0 — нет, и в случае устройства ввода выставляет данные в регистр порта. Недостаток такого режима очевиден — ЭВМ тратит свой ресурс на опрос внешнего устройства и ничего другого в это время не делает, а устройство может быть медленным, как, например, клавиатура, или оператор вообще занят чем-то другим.

— Другие способы работы есть? — несмотря на отвлечённую тему разговора к столу подтянулись и остальные два сокурсника, вопрос задал Ваня.

— Есть, например, обслуживание внешних устройств по прерыванию, — я отвлёкся от работы не только для того, чтобы удовлетворить любопытство студентов, по опыту знал, что иногда в такой случайной беседе может возникнуть какая-нибудь новая идея. — В памяти ЭВМ отводится специальная часть, где хранятся подпрограммы работы с внешними устройствами, когда какое-либо внешнее устройство выставляет флаг готовности, то работа основной программы прерывается, адрес возврата запоминается и управление передаётся соответствующей подпрограмме ввода/вывода. После завершения ввода/вывода управление возвращается в основную программу. Таким образом ЭВМ не крутится вхолостую на опросе готовности.

— Вроде понятно, а ещё какой-нибудь способ приёма данных от внешних устройств есть? — подал реплику и Вадим Механошин.

— Да, например, режим прямого доступа к памяти, когда информация от устройства поступает непосредственно в оперативную память. Это актуально для быстрых внешних устройств.

— Ну, ЭВМ по-всякому будет быстрее, у неё же скорость много тысяч операций в секунду.

— Не скажи. С какой скоростью нужно обрабатывать видеоряд, в смысле, кадры с кинокамеры?

— 24 кадра в секунду, не так уж и много.

— Да, но нужно записывать каждую точку кадра, ведь каждая из них может быть своего цвета и яркости, а сколько в одном кадре точек, чтобы изображение казалось сплошным?

— Ну, ты задвинул, как их подсчитаешь?

— Можно прикинуть очень приблизительно. Наилучшее разрешение здоровый человеческий глаз даёт на расстоянии около 40 сантиметров, сколько соприкасающихся круглых точек в одном миллиметре длины будут казаться ровной сплошной линией?

Наступило молчание. Секунд через десять Влад Панцерновский его нарушил: Это ты нас спрашиваешь?

— А кого же ещё?

— Я думал ты сам и ответишь. Точек пять или десять, наверное, где-то в этом диапазоне.

— Человеческий волос имеет диаметр около 50 микрон, то есть в миллиметре разместится 20 волосинок, если смотреть с торца. Будут они казаться сплошной ровной линией без выступов? Проведём эксперимент?

— Не, не стоит, верим тебе на слово.

— Хорошо, в десяти сантиметрах этих точек будет 2000, а на экране десять на десять сантиметров четыре миллиона. Умножим их на 24 кадра, получается, что в секунду нужно обрабатывать 96 миллионов точек. Прикиньте, каким должно быть быстродействие ЭВМ.

— Так это же получается, наверное, под миллиард операций в секунду, — прифигел Маршал, — совершенно нереальное число. Кроме того, ЭВМ должна же ещё что-нибудь делать, кроме как обрабатывать эту киноленту.

— Зришь в корень, — одобрил я Колины расчёты. — Поэтому я думаю, что для работы со зрительной информацией у вычислительной машины должно быть ещё одно, дополнительное, АЛУ и отдельная память.

— И этой памяти должно быть до... в общем, много, — дополнил Механошин. — Мы вряд ли до таких машин доживём, если они вообще возможны.

— И это ещё не всё, — продолжил я, — аналогично, для работы со звуком тоже потребуется своё АЛУ и память, хотя, наверное, поменьше, ведь от зрения человек получает гораздо больше информации, чем от слуха. Ну, и то же самое для обоняния и осязания.

— Глеб, ты забыл про вкус.

— Ладно, пусть будет и вкус.

— То есть у ЭВМ будут те же органы чувств, что и у человека. Так не разумного ли робота мечтаешь сделать? А ты в курсе, что буржуазная кибернетика, которая ставит себе как раз такую цель, это лженаука?

— Слышал о таком. Да и органов чувств для создания разумной машины недостаточно, нужна ещё система распознавания речи и формирования личности.

— Понятно всё с тобой, лавры автора "Туманности Андромеды" покоя не дают. Решил свою, только ненаучную фантастику написать?

— Ага, что-то вроде этого.

Весенняя сессия шла, как и предыдущая осенняя, в точности её повторяя, включая четвёрку по истории КПСС. Активно работал над транслятором языка ПАЛ-1, один раз встретился с Ефремовым, где он предложил уточнение по сроку начала разложения партийной элиты СССР. По его мнению оно началось не в 1956 году, когда ЦК КПСС было принято решение о запрете сбора компрометирующих материалов на представителей партийно-советской и профсоюзной номенклатуры, а в 1957, после неудачной попытки "антипартийной группы" из большинства членов высшего партийного органа, Президиума ЦК, сместить Хрущёва.

Насколько было известно Ефремову, начавшиеся 18 июня события развивались следующим образом: по уставу партии первого секретаря избирает пленум ЦК, ну и сместить его тоже может только он, но это решение готовится президиумом, голосуется его большинством, а лучше всего единогласно. Уже после этого готовое решение выносится на пленум, где им и утверждается. Используя то обстоятельство, что до голосования президиума должны были выступить все его члены, Хрущёв запустил процесс сбора пленума, который состоял по большей части (из 130 членов ЦК) из первых секретарей обкомов и республик, и начал, как мог, тянуть время, чтобы успели прибыть секретари из отдалённых регионов. Он провёл запланированную встречу с иностранной делегацией, нанёс запланированный визит в посольство и т.п. В итоге заседание президиума пришлось перенести на следующий день, 19 июня.

На этом заседании выступали уже не только противники Хрущёва, но и его сторонники. Гораздо позже стал известен любопытный эпизод, связанный с одним из сторонников Хрущёва, Леонидом Ильичём Брежневым. Во время выступления в защиту Хрущёва его резко оборвал Каганович, Брежневу стало плохо, а после того, как врач привёл его в чувство, он уехал на дачу и, по чистой случайности, проболел до момента, когда победа Хрущёва перестала вызывать сомнения.

В результате пленум ЦК поддержал Хрущёва и обвинил группу Молотова в антипартийных действиях.

Вот с этого момента, по мнению Ефремова, и началось активное разложение элиты. Во-первых, поскольку никто из антипартийной группы не был расстрелян или посажен в тюрьму, а всего лишь переведён на менее значимые должности, то её представители поняли, что даже в случае серьёзных преступлений, а что может быть серьёзнее попытки свержения главы государства, ничего страшного им не грозит. Во-вторых, секретари обкомов поняли, что верховная власть от них также зависит, как и они от неё.

Что это значит лично для меня? Что в апреле 1961 года, когда до Хрущёва дойдёт моё предсказание будущего, а я на это твёрдо надеюсь, и он должен будет предпринимать какие-то действия, элита разложится меньше, чем предполагалось. Но в принципе, это ни на что не влияет, я всё равно буду делать то, что делаю.

В начале третьей декады июня тренер сообщил, что, несмотря на проблемы с моим участием в предстоящем турнире, начинаются спортивные сборы перед мемориалом братьев Знаменских, знаменитых советских стайеров, погибших во время войны.

Сборы прошли успешно, на сто метров я уверенно показывал время 10,7, но участвовать в этом международном соревновании в этот год мне не довелось, тренеру не удалось "пробить" моё участие в этом турнире. Сожалел ли я об этом? И да, и нет, всё-таки, это занятие является для меня второ— или даже третьестепенным, зато теперь я могу, наконец, съездить к себе домой.

* * *

Въезд поезда на юг Казахстана ознаменовался усилением в вагоне июльской жары, которая сменила утреннюю прохладу. Большинство пассажиров спасались у открытых окон, заодно наблюдая унылый пейзаж из выгоревшей на солнце травы и редких полустанков.

Вид Чуйского вокзала вызвал странное чувство, смесь узнавания и лёгкой грусти. Отсюда когда-то, сейчас казалось, что очень давно, мы с Генкой и Серёгой отправились в путь на Балхаш. Никто из нас не мог себе представить, что этот путь окажется для Генки последним. Я зашёл в одноэтажное здание вокзала, хотя в этом не было никакой необходимости, можно было просто его обойти и выйти на привокзальную площадь. В совсем маленьком, как оказалось, помещении, совмещающем кассовый зал и место для ожидания, как и раньше, стояли деревянные лавки со спинками, и было открыто единственное оконце кассы. Немного постояв, я вернулся на перрон, свернул направо и, миновав газетный киоск, отправился домой.

Проходя мимо магазинов с названиями на русском и казахском языках, мне трудно было представить, что через несколько десятилетий всюду будет засилье латиницы.

И калитка, и дверь в дом были, конечно, не заперты, но прежде чем войти внутрь я негромко постучал.

— Здравствуй, мама.

— Ой, Глебушка, здравствуй. Что ж ты телеграмму не дал? — она всплеснула руками, как когда-то моя бабушка в курской деревне.

— Хотел сделать сюрприз, — я шагнул через порог и мягко её обнял, оказалось, что соскучился по родным сильнее, чем думал. Хоть я несколько раз покидал свой посёлок, был в Алма-Ате, Фрунзе, Курске, но никогда так надолго.

— Ты ещё вырос и возмужал, наверное, уже догнал своего отца.

— Сколько папа был ростом?

— Метр восемьдесят.

— Тогда я его немножко обогнал, на один сантиметр.

— Ты всё такой же, любишь быть точным. Как дорога, не очень устал? Ты, наверное, проголодался, сейчас накрою стол. У нас теперь есть электрическая плитка, не нужно топить печь или разжигать примус, вот и розетки, которые ты поставил, пригодились.

— А где Шурик?

— Пошёл с ребятами на речку купаться, он уже научился хорошо плавать.

Мама захлопотала по хозяйству, одновременно засыпая меня кучей вопросов, про учёбу, про условия жизни в общежитии, где питаюсь, хватает ли денег, чем занимаюсь кроме учёбы, и ещё десятками других.

На её расспросы я старался отвечать по возможности обстоятельно, понимая, что маме интересны даже мелкие детали. Рассказал, что занялся бегом, даже выполнил первый разряд, что с помощью одного преподавателя написал книгу по программированию и её должны скоро напечатать. Последнее заинтересовало маму сильнее, чем разряд по бегу и породило новые вопросы: Глебушка, а в нашем книжном магазине она будет продаваться? Твоя фамилия будет напечатана на обложке?

— Фамилия напечатана будет, а вот в книжном магазине её не увидишь, издаётся она малым тиражом в научном институте, и распространяется иначе, — пояснил я, и задал свой вопрос. — Как дела у дяди Вани, Серёжи, Инки?

— Артель Ивана работает по-прежнему, Серёжа и Инна получили аттестаты и собирались куда-то поступать. Инна одна в школе закончила с медалью.

— Надо будет с ними обязательно увидеться. Инка ещё не уехала?

— Нет, здесь она, — мама сразу насторожилась, — надеюсь, ты не собираешься совершить какую-нибудь глупость?

— Нет, конечно, я же обещал, — и почему она так против Инки настроена?

Входная дверь с шумом отворилась и в дом забежал Шурик: Мама, я есть хочу.

Только после этого он увидел меня: Привет, Глеб. Я хорошо плавать научился, а сегодня канал перенырнул.

— Здравствуй, мама уже рассказала, кроме канала, — я пожал протянутую руку и обнял младшего брата, от его волос пахло песком и солнцем. В апреле Шурику исполнилось 11 лет, он был рослым, крепким, до бронзы загоревшим подростком.

— Как ты закончил четвёртый класс?

— Две четвёрки, остальные пятёрки.

— Молодец, так держать и дальше!

— Я ещё склёпку научился на твоём турнике делать.

— А по груше пробовал стучать?

— Нет, покажешь как?

— Садитесь обедать, бойцы, — позвала нас мама.

За едой расспросы продолжились, если маму больше всего интересовали бытовые подробности жизни в столице и то, что мою книгу читал настоящий академик, то на Шурика наибольшее впечатление произвели мои спортивные достижения.

— Глеб, ты можешь всех-всех в Чу обогнать?

— Если придётся бежать сто или двести метров, то думаю, что смогу, — этот ответ его вполне удовлетворил, и он побежал играть с друзьями дальше.

— Мам, я тоже пойду прогуляюсь. До вечера точно вернусь, — ответил на невысказанный мамин вопрос.

С её слов я узнал, что у дяди Ваниной инвалидной артели дела идут в целом неплохо, туда и решил нанести первый визит.

— Никак, Глеб? Ну, здравствуй, давно из Москвы? Дай-ка я на тебя посмотрю, окреп на столичных хлебах.

— Здравствуйте, сегодня приехал, побывал дома, и вот, решил к вам зайти. Ещё раз спасибо за деньги, они мне в Москве очень пригодились.

— Пустое, деньги лишними никому не будут, не при коммунизме пока живём. Кстати, насчёт денег, перед отъездом зайди ко мне, пополним твою копилку. И это не подарок, твоя идея насчёт шипования колёс пошла в дело, мы не только сами шипы делаем, но и простое устройство для их запрессовывания. Спрос большой, на нашем ремзаводе планируют начать их выпускать.