Однажды в Калиновке, или Призрак Интерната

Ступая едва слышно, он подкрался к дверям спальни, намереваясь сказать что-нибудь в стиле carpe diem, но замер, потому что услышал тихие всхлипы.

Кристина плакала, судя по приглушенным звукам, заткнув рот одеялом. Все же осознала, как ужасно быть обрученной с монстром, который замурует ее в гробнице. Сейчас она оплакивает свою судьбу, свою молодость и свежесть. И чем же ее утешить?

— Запоздалые рыдания ничего не изменят! — выкрикнул он, со злостью ударив в дверь. — Ты спохватилась слишком поздно, дитя мое. Увидев лицо чудовища, ты останешься в его логове навек!...Эмм... Кристина? У тебя там все в порядке?

— Нет, все так ужааасно! — раздался ответ, прерываемый мерным хлюпаньем носа. — Платье на меня не налезает!

— Не может быть, это ведь твой размер, — сказал Эрик, где-то в середине реплики осознал, какую глупость только что сморозил, но закончил ее по инерции.

По подземелью эхом раскатился печальный вопль. Какой кошмар, она уже в свой размер не проходит!

— Позволишь мне посмотреть? — Призрак осторожно приоткрыл дверь и немедленно отвернулся, увидев ее обнаженную спину. Одетая в одну нижнюю юбку, Кристина прижимала платье к груди, посылала анафемы всем конфетам, съеденным начиная с трехлетнего возраста, и давала зарок питаться одной морковью.

— И не удивительно, что платье тебе узко. Под него следует надеть корсет. Я ведь оставил тебе ...— Призрак задумался, как же ему описать содержимое свертка, но на ум не приходило ничего кроме вещи-о-которых-мужчины-не-упоминают-в-присутствии-представительниц-противоположного-пола.

— Нижнее белье? — выручила его находчивая подруга.

— Да.

— Но здесь белья на пять человек! — возмутилась Кристина, указав на гору смятого шелка и льна. — Я думала, ты купил его про запас, ну и выбрала что мне больше понравилось.

— Нет, ты должна надеть это все.

— Все? Ну как скажешь. А с чего начинать?

Такого поворота он не предвидел, ибо считал, что подобная информация заложена у женщин на генетическом уровне. Судя по непонимающему взгляду ученицы, зов крови ее не коснулся. Стараясь сохранять хладнокровие, что нелегко когда сердце так и норовит выпрыгнуть из груди, Призрак выудил из кружевного сугроба короткие штанишки и, отвернувшись, протянул своей возлюбленной. Его плоть ужасно обиделась. Эх, плюнуть бы на белье, да и на платье тоже, и прямо здесь, на этой вот постели... но так поступают только распутные готические злодеи, а ему, Эрику, членство в этом клубе совсем не улыбалось. Хотя приглашения на его имя приходили регулярно.

— Панталоны, — с деланным равнодушием пояснил он, — их носят под... нижней юбкой.

К вящему смятению Призрака, Метелкина покрутила злополучный предмет в руках, отметив как рюшечки на кромке, так и тот факт, что между штанинами был зазор, о предназначении которого чем меньше думаешь, тем крепче психика.

— Ну и вкус у тебя, Эрик, — понимающе подмигнула она.

— Это не у меня такой вкус, это такая мода!

Судя по фасону этого изделия, такая мода свое уже отпищала.

— В каком же веке в щеголяли в подобных нарядах? На конкурсе "Мисс Глухое Средневековье"?

— В 19м, если уж на то пошло! — рассердился Эрик. — Да будет тебе известно, это был век просвещения, технического прогресса и небывалого расцвета гражданских свобод.

— Никогда не видела ничего более дурацкого! — Кристина гнула свою линию. — И ты хочешь, чтобы я ходила в этом?

— Сейчас мода еще хуже — вот скажи, джинсы с заниженной талией кого-нибудь украшают?

— Джинсы джинсами, но зачем носить на себе столько слоев?!

Призрак замялся и, потупив очи, пробормотал, что невозможность разглядеть женскую фигуру здорово раззадоривает воображение. Кристина только плечами пожала. Теперь она хотя бы понимала, почему 19й век породил такое количество любовных романов — если каждый день наблюдать дам, закутанных в белье, как бабочка в кокон, то воображение будет развиваться стремительными темпами.

Поскольку педант из подземелья не собирался сдавать позиции, Кристине ничего не оставалась, кроме как натянуть панталоны — и какой изверг придумал завязки на спине? Она по-прежнему не понимала, для чего ей нужно наряжаться в столько консервативное одеяние. В голове само собой образовалось слово "фетиш." Каждый имеет право на тараканов в голове, но Метелкиной достался мужчина, чьи тараканы обожали кружева, учтиво раскланивались, и разговаривали исключительно эвфемизмами.

— Можешь поворачиваться, — она целомудренно прижала платье к груди и ласково позвала Эрика, который мысленно разбирал и собирал двигатель подводной лодки. — Что дальше?

Он протянул ей два совершенно одинаковых изделия, напоминавших блузку с короткими рукавами, от души сдобренную рюшками.

— Лиф одевается под корсет, а корсаж — поверх корсета, — пояснил хозяин дома, держа обе вещи двумя пальцами на вытянутых руках, словно, опасаясь что они вцепятся к ему в глотку.

— Спасибо за ценную информацию. Так что здесь лиф, а что корсаж? — осведомилась Метелкина.

— Откуда мне знать, дитя мое? — парировал Эрик. — Как ты, верно, догадалась, возле моей спальни не толпятся сонмища женщин, жаждущих поведать мне о своем нижнем белье. Будучи омерзительным монстром...

Призрак знал как минимум 20 синонимов к слову "уродливый," но терпение Кристины подходило к концу. Спору нет, к его лицу нужно привыкнуть, и процесс привыкания мог растянуться надолго, в зависимости от душевной организации смотрящего, но всему же есть предел! Как можно ненавидеть себя так страстно, столь упорно расковыривать свои раны? И способен ли такой человек полюбить? Ведь сказано же в Писании — перед глазами встала картинка из детской Библии — "Возлюби ближнего своего, как самого себя." А если ты невыносим себе самому, то как полюбишь другого, что примешь за мерило?

Она уже выбрала его, неужто он не понимает? Но справится ли она, если ей придется выбирать его каждый день, каждый час, каждую минуту... всю жизнь?

— Когда у тебя день рождения? — спросила Кристина, комкая платье.

От неожиданности он вздрогнул.

— Зачем тебе?

— Да вот, хочу купить тебе власяницу и плеть, — когда гримаса удивления затронула даже исковерканную половину его лица, обычно лишенную мимики, Кристина пояснила, — Раз уж самоистязание — это твое любимое хобби, такой подарок не может тебя не порадовать. Я даже упакую его в наждачную бумагу, чтоб тебе приятней было открывать.

Не дав ему времени на ответ, Метелкина поспешила сменить тему:

— Ну так что мне надеть под корсет?

— Подожди, я сейчас уточню.

Он выбежал из спальни, и до Кристины донеслось шуршание страниц, которые он быстро и нетерпеливо листал. Эрик появился на пороге, победно улыбаясь, и безо всяких колебаний сообщил.

— Вот это лиф, а это — корсаж. Я снова отвернусь, а ты...

— Постой, ты с чем это только что сверялся? — Метелкина подозрительно сузила глаза. — Немедленно покажи!

— Господь с тобой, милая, ты в своем уме? Разумеется, я тебе этого не покажу!

— Почему?

— Потому что ты барышня, а такое не для женских глаз, — вознегодовал Призрак, вынудив свою ученицу развести руками — ну как прикажете общаться с человеком, у которого двойные стандарты!

Когда лиф занял нужное положение, пришло время корсета. Это жуткое приспособление, которому по мнению Кристины пришлось бы кстати в пыточном застенке, застегивалось на крючки спереди и зашнуровывалось на спине. Как справиться с этой конструкцией в одиночку, Метелкина не имела ни малейшего представления, поэтому Призраку пришлось поработать в качестве камеристки. Он умудрился зашнуровать свою юную пассию, ни разу не дотронувшись до ее тела. Но когда, безмерно гордый собой, он повернулся к необычайно молчаливой Кристине, то увидел, что ее лицо отображало весь спектр северного сияния — от нежно розового до фиолетового. Первым импульсом Призрака было разорвать к чертям треклятый корсет, но поскольку запасного не было, он в спешке его расшнуровал.

Во время этого забавного приключения, Кристине открылась еще одна истина о 19м веке — с горничной, которая помогает тебе с утренним туалетом, нужно быть предельно вежливой. Ибо женщина в корсете очень уязвима, и убить ее можно в два счета. Право же, Метелкиной в пору было писать исторический роман! Вот только теория иногда предпочтительнее практики.

Вторая попытка оказалась более удачной. Затем наступила очередь чулок и корсажа, после чего Призрак долго втолковывал невесте концепцию турнюра — небольшой подушечки на завязках, которая поддерживает пышный шлейф платья. Сначала Кристина норовила привязать турнюр спереди, потому что будучи сзади, видом своим он сводил на нет многолетнюю диету. Но Призрак сообщил, что если она заявятся в церковь с турнюром на животе, то священник, вместо того чтобы проводить венчание, будет посмеиваться, перемигиваться со служками и спрашивать о грядущих крестинах.

Пришло время достойно увенчать сей каторжный труд — облачиться в свадебное платье. Призрак оставил Кристину колдовать над ним в одиночестве и велел позвать его, когда она будет готова. У него был для нее небольшой сюрприз. Оставалось лишь уповать, что этот сюрприз не окажется еще несколькими слоями одежды, утыканной рюшками, как Железная Дева — шипами.

Теперь она точно знала, что ответ на загадку "Сто одежек и сто застежек" был "Кристина Метелкина." Справившись с последней, самой настырной пуговицей, девушка не удержалась и захлопала в ладоши. Натянуть платье с целым скопищем крючков было непросто. Кружева на высоком воротнике немилосердно кололи шею, длинный, как хвост бронтозавра, шлейф путался под ногами, а ненавистный турнюр не позволял ей даже присесть, чтобы застегнуть пряжки на расшитых бисером туфельках. Это платье не было сшито для передвижения, но зато в нем удобно было стоять... и еще удобнее падать в обморок. Подобрав юбки, юная певица отправилась на поиски Призрака, в надежде что тот сделает ей комплимент. Кристине необходимо было услышать, что она самая прекрасная девушка на свете, потому что таковой она себя сейчас не ощущала.

Протиснувшись в дверь, она прошествовала в гостиную, осторожно перебирая ногами, потому что белья на ней было, как на бельевой веревке в многодетной семье. В гостиной Эрик отсутствовал, но после рекогносцировки местности девушка заметила приоткрытую дверь в глубине подземелья, слева от органа. Туда-то она и последовала, стараясь шуршать как можно тише, и притаилась у порога, осторожно заглянув в комнату.

Атмосферу, царившую в помещении, можно было назвать успокаивающей, ведь у слов "покой" и "покойник" общий корень. Стены были затянуты черным бархатом, поглощавшим дрожащий свет оплывающих свечей. По стенам белой вязью бежали непонятные слова — Кристина пришла к выводу, что надпись гласит "Здесь был Эрик" на разных языках, но ее гипотеза, увы, так и не нашла подтверждения. Везет же тем, у кого есть собственная комната! Если бы она сама так изукрасила стены в общей спальне, мадам Жири завязала бы ей пальцы морским узлом.

Эрик стоял посреди комнаты, его губы беззвучно шевелились, глаза были закрыты. Сияние свечей было милосерднее к его лицу, чем безжалостный электрический свет. В руках он держал букет белых роз и самую роскошную подвенечную фату, которую Кристина видела за свою провинциальную жизнь. Казалась, что вуаль соткана из инея и осенней паутинки, а Призрак ласкал тонкое кружево кончиками пальцев, словно боялся, что оно растает... Метелкина скрипнула дверью, желая получше рассмотреть подарки, но интерес к фате тут же угас, потому что конкуренцию по зрелищности ей составил гроб.

Этот странный предмет интерьера, полуприкрытый бархатной накидкой, стоял на невысоком постаменте. Не мигая, Кристина уставилась на гроб, от всей души сожалея, что на уроках гражданской обороны им не рассказывали... ну, например, про различные сорта чеснока... и вообще, умение обтесать осиновый кол гораздо полезней расчета толщины стен в бомбоубежище.

Стоп! Она же видела Эрика при дневном свете, и он не превратился в кучку пепла. Кроме того, если бы он обладал настоящими вампирскими клыками, его песенный репертуар сузился бы до "Шумел камыш, деревья гнулишшшь!" Вдруг иная мысль — на порядок ужаснее — пронзила мозг Метелкиной. Везет ей на предприимчивых женихов! Везет, как собаке на колотушки.

Когда силуэт незваной гостьи нарисовался в дверном проеме, первой мыслью Эрика было, "Слава Богу, что утром я догадался привести спальню в приличный вид, и теперь Кристина не перепугается при виде смятых простыней, скомканных нот, хлебных крошек, и прочего беспорядка." Вторая была короче, начиналась на "ё", и мы не будем ее приводить в силу цензурных соображений. Залившись краской, он смущенно взглянул на невесту, которая с настойчивостью жука-точильщика сверлила глазами гроб.

— Что это? — холодно осведомилась она.

— Это? Ах, это! В общем, это гроб.

— Вижу, что не коробка из-под печенья. Зачем он тебе? — еще суровее спросила Кристина, понимая, что если он ответит "Я купил его про запас, потому что в будущем квартале стоимость древесины повысится на 34 %," с ней случится истерический припадок!

— Я сплю в нем, — сказал Эрик, пряча глаза.

У Кристина отлегло от сердца.

— А почему именно в гробу?

"Ну а где еще спать чудовищам?" чуть не вырвалось у Призрака, но он сдержался.

— Полезно для осанки. Позвоночник выпрямляется.

И выжидательно посмотрел на Кристину. Что она сделает — пуститься наутек из его темницы? Или скажет, "Давай сожжем этот гроб и развеем золу, а в месте с ней и тени прошлого." В свою очередь, Кристина представила, какими глазами взглянет на них представитель похоронной конторы, когда они придут заказать двухспальный гроб, а к нему еще и комплект постельного белья. Из черного шелка. С орнаментом из берцовых костей.

— Знаешь, Эрик, а давай его Мег подарим. Вот кто обрадуется! — наконец предложила Кристина, вспомнив, что подруга всегда слезно выпрашивала у мадам Жири разрешение спать не на койке, а в гробу. Та не соглашалась, мотивируя отказ тем, что хотя Мег ее дочь, это еще не означает, что у девочки должны быть такие привилегии. Фаворитизм Антонина Васильевна не признавала.

Но от такого подарка она вряд ли откажется. Гроб выглядел очень качественным.

— Прекрасная идея, — согласился Призрак и любезно предложил свои услуги по инсталляции объекта. После он ненавязчиво оттеснил Кристину с порога, мимолетом сообщив, что находит ее очаровательной. Любая банальность, произнесенная голосом столь совершенным, звучала как откровение. Кристина, заслушавшись, не успела и глазом моргнуть, как на ее голове очутилась фата, в руках — букет, а на безымянном пальце — кольцо, с монументальным топазом в хороводе бриллиантов. Эрик сиял будто ковбой, захомутавший своего первого мустанга.

К сожалению, невеста его восторгов не разделяла.

— Как мне это п-понимать? — спросила она, с потерянным видом разглядывая кольцо — его образ, сохраненный в памяти, был намного изящней. Дернуло же ее купить такую аляповатую гадость! Разве что в качестве кастета сгодиться.