"Колобок" представляет

Бобик прилег на его ноги. Под лохматым собачьим лбом тоже шла обработка информации, но касалась она, в основном, кота-подлюки и тушенки. Две мысли сразу думать трудно, поэтому Бобик смонтировал из них одну: кота терпеть противно, но, ради тушенки надо постараться его хотя бы игнорировать.

Кусака своих мыслей никому не открывал — такова кошачья интровертная натура, за что их, кошек, и не любят собаки. Кошки же, обычно, считают собак этакими энергичными олигофренами. Но сейчас Кусака о каком-то там Бобике и не вспоминал. Некие космические силы переделали кошачью скрижаль о грехах и опасностях, и кот теперь заключал в себе радикально новую личность, сохранившую лишь крупицы прежних энергий. Так, что когда Катюша обозвала своего шерстяного спутника "котом обыкновенным" она малость загнула, впрочем не со зла а от зоологической безграмотности.

Кусака сидел, вытянувшись возле едва теплой печи, и слегка покачивался, глядя остановившимся взором в какую-то точку меж остывающих углей в черном нутре печи. Всегда настороженные уши привычно двигались, ловя звуки и, кто знает, может быть Кусака — единственный, кто не радовался отпуску из галактической тюрьмы.

— Начинаем действовать, — Мадина решительно встала с санок, грохнувших полозьями об пол и, красиво запахнув манто, походкой фотомодели прошла в прихожую. За ней потянулись остальные и, миновав засиженные разнообразными формами жизни лестничные пролеты, вышли в народ.

Детей олимпиады оказалось множество. Они торговали луком, газетами, вели киндеров, столь же темных лицом, за руки, сгребали снег фанерными лопатами, расчищая дорожки, лежали вниз лицом в сугробах, раскинув темные руки. Степень загорелости варьировалась от нежной смуглости до иссиня-черных тонов.

— Это не негры, — пробормотала Ленуся.

— Ага. Это индейцы, — фыркнула Катя, — только перьев не вижу.

Ленуся на подколку не среагировала, пускаясь в разговор с самой собой.

— Черты лиц совершенно европейские с легкими колебаниями в сторону монголоидности, но оно и понятно, если учесть экспансию населения КНДР и Китая. Я, конечно, не антрополог, но у них нет ничего от африканцев. От австралоидов и капоидов тоже...

Катя прибалдела и самостоятельно вернула пальцем нижнюю челюсть в естественное положение. Такие слова она даже по телевизору не слышала.

Мадина пришла в некоторое раздражение (как всегда, когда подруги выказывали какую-либо ученость при ней), и нетерпеливо потребовала изложить только что сказанное еще раз и в доступной форме.

— Не негры, — доступно повторила Ленуся, глядя на нее прозрачными глазами. — Обычная смесь татар, славян и норманнов. Русские, короче, — поспешно сказала она, заметив сердитые брови Мадины.

— А почему они черные? — поинтересовалась Катя.

— А у них, деточка, дяди на гуталиновых фабриках работают, — снисходительно "просветила" ее Ленуся, — вот и шлют гуталин кому не попадя. А жрать здесь нечего, поэтому и жрут гуталин, который в виде выпота выступает на синих от холода лицах.

— Ты еще нефтяное печенье вспомни, — сказала Мадина и вся компания дружно рассмеялась. Кроме Рыжика...

Парень стоял посреди заснеженной дороги в незастегнутом пуховике и смотрел остановившимся взглядом в голубую даль, совсем как давеча Кусака.

— Рыженький, что с тобой? — затормошила его Катя.

— Рыжик завис, — констатировала Ленуся. — Перегрузка файла. Эй, желудок на микрочипах! Петушок пропел давно!

— Точно, печенье! — сипло выдавил из себя Рыжик, возвращаясь в мир.

— У костра перегрелся? — мягко спросила Катя. — Это ж американский продукт. Их там знаешь как проверяют?!

— Не знаю, — мотнул головой Рыжик, — ни разу не видел. Думаю, ты тоже.

— А между прочим, срок годности у печенья давно кончился, — неожиданно поддержала его Ленуся.

— А что Романыч говорил! — припомнила Мадина.

— А что он говорил?

— А говорил он, что раньше печенье лежало себе спокойно на складе, и никто его не трогал.

— И в негров, заметь, никто раньше не превращался, — добавила Ленуся, — иначе бы местные так не удивлялись.

— А с чего вы взяли, что они удивляются? — Катя покрутила головой, наблюдая идиллическую картину— два негра-миллиционера волокли негра-пьяного в участок. Тот обвисал на руках "полисменов" и сипло выл: "Как упоительны в России вечера..."

— По-моему, они вполне спокойны.

— Не знаешь ты жизни в русской глубинке, — отчего-то вздохнула Мадина. — Если бы случилось что нибудь нормальное: пожар там, или интервенция, тут бы давно толпа ломилась в милицию, в волостной совет, к Женьке в медпункт, да хоть в посольство Уругвая. А если на селе тихо — значит село в шоке.

Не дожидаясь одобрения и ободрения, Рыжик решительно шагнул к гуляющей поодаль молодой негритянке с маленьким негитенком на саночках. Леди недвусмысленно пялилась на компанию джиннов, при чем не стоило труда вычислить, что именно привлекло ее внимание — седых самцов норки в Переднево не видели даже на супруге бывшего председателя бывшего совхоза.

— Скажите, девушка, вы получали гуманитарную помощь? — спросил он.

Поселянка испуганно посмотрела на него, перевела на топчущуюся поодаль компанию девиц и агрессивно сказала:

— Отвянь. Какое тебе дело?!

— Я из соцобеспечения, — соврал Рыжик. — Мы расследуем дело о коррупции в распределении гуманитарной помощи.

— А я при чем?!!

— Конкретно вы — не при чем; мы проводим опрос местного населения и выясняем, действительно ли все житель получили гуманитарную помощь.

— Да?

Девушка с подозрением посмотрела на Мадину, потом кивнула в ее сторону и сказала:

— Что, в соцобеспечении такие деньжищи платят, чтобы шубы покупать? У меня, вот, на молоко ребенку нет.

— Она не наша, она из администрации, — презрительно сказал Рыжик. — Они там побольше нашего получают.

— Ишь, фифа какая! — негодующе сказала девушка. — Чтоб ей!.. Получили мы эту гуманитарную помощь, так там два "Тампакса" и печенье, от которого понос такой, что аж страшно делается. Небось, все остальное в администрации съели. Может, их с него рвало, я надеюсь!

Она развернулась, и быстро пошла по заснеженной улице, волоча за собой санки.

— Чем дальше, тем хреновее в стране, — сказал Рыжик, возвращаясь к своим.

— Ты о чем? — спросила Мадина.

— О времени.

— Что ты выяснил?

— Она и ребенок ели печенье.

— И у них черные лица, — резюмировала Катя. Она пока еще не хотела соглашаться с нефтяной гипотезой, уж больно сильна в ней была вера в то, что хотя бы в Америке заботятся о здоровье граждан, но факты, похоже...

— Да, я бы на вашем месте запасся туалетной бумагой, — сказал заботливый Рыжик. — По слухам, печенье вызывает расстройство желудка.

Катя внезапно вышла из ступора, тонко взвизгнула и зажала рот ладонью. Глаза ее округлились и медленно, но неостановимо полезли на лоб.

— Девочки, я черная? — сдавленным голосом спросила она. — Только скажите мне правду!

— Правду? — лицо Ленуси приобрело строгое и скорбное выражение, — а ты уверена, что выдержишь? Я не хочу рисковать. Со здешним уровнем медицинского обслуживания...

— Ну говори же! — перебила Катя. — Не томи! Я черная?

— Мне жаль тебя разочаровывать, но за Уитней Хьюстон ты не сойдешь. Ты совершенно белая. И даже, малость, зеленая.

— Когда-нибудь я тебя убью, — с огромным облегчением Катя вытерла взмокший лоб, посмотрела на руку, точно боялась испачкаться, убедилась, что она белая и, неожиданно для себя, перекрестилась.

— А вот Рыжик, кажется, негреет, — вдруг сказала Мадина, вглядываясь в лицо, знакомое до боли и отвращения.

— Повернись-ка к свету.

— Да он просто не умывался.

Не споря, Рыжик зачерпнул горсть снега в ладони, и потер лицо.

— Черный, — определила Ленуся, стоявшая справа.

— Не, белый, — возразила Катя слева.

— Да тут определишь, — рассердилась Мадина. — Холодным снегом лицо натер! По-моему, так вообще красный.

— Как флаг Египта, в общем, — подытожил Рыжик, спокойный даже не как удав, а как чучело удава в зоологическом музее.

— Что же это получается? — спросила себя Катя, — одни ели печенье, другие... тоже ели. А результат разный...

— Проверить надо, — решила Мадина, — делимся на две группы и двигаем в разные концы села. Кто увидит негра — чтоб живой не ушел, пока не ответит, ел ли печенья, когда ел, сколько, и обязательно принести пачку этого печенья, лучше две.

К обеду, досыта насмотревшись на жизнь в российской глубинке, компания стоптала ноги до того места, откуда они растут, оголодала и замерзла, а сверх того, выяснила, что негров в Передново больше, чем в Африке, и все они недавнего происхождения. Еще пару дней назад были белыми людьми. О причинах такой метаморфозы в селе даже не догадывались, дружно винили радиацию и ждали фельдшера Машу из райцентра. К практиканту доверия у сельчан было мало, сказали лишь, что парень он не жадный.

Все негры печенье ели. Но далеко не все, кто ел печенье, стали неграми. Это сбивало с толку, и хуже всего было, пожалуй, то, что подозрительного печенья не оказалось ни пачки. Съели.

"Клиент", не смотря на воскресный день, где-то пропадал, боже сохрани, если в своем медпункте. При мысли о его врачебных способностях Ленусю начинало слегка потряхивать, словно под шаговым напряжением. Поговорив с ним десять минут, она пришла к выводу, что не доверила бы Ерохину делать операцию по извлечению тушенки из консервной банки.

— У Ромы печенья нет, — объявила Мадина, переступая порог, — он все вчера отдал. Сам — белый, не ел. Он вообще печенья не ест.

Рыжик ковырял в зубах, ослепительно белеющих на черной физиономии. Оранжевый костер над ней был похож на осенний лес.

— Склад, — сказал он и замолчал.

На улице уже начинало темнеть, хотя времени было немного. Легко пощипывал мороз. Телепневские склады чернели приземистыми крышами среди сине-белых сугробов. На одном из них сидел неподвижный как статуя и весь насквозь загадочный черный кот, и не отводил взгляда от широких дверей, словно ждал, что сейчас оттуда выскочит мышь. Большая такая мышь. Размером с трамвай.

Насмотревшись досыта, он спрыгнул, и неторопливо направился к козырьку у автобусной остановки, где ждала его крутая команда, замаскированная под отвязанных тинейджеров. Кусака шел по плотному снегу, почти не оставляя следов, черный хвост покачивался над белым полем, чуть изогнутый, как знак вопроса.

— Плохо дело, — объявил Рыжик, выслушав кота. — Там пять или шесть охранников. А может — восемь. В общем — больше четырех. Все вооружены. Есть машина. Или машины. Чертова ступа, что на этом складе такое, секретная база?

— Что-то мне это напоминает, — задумчиво сказала Ленуся, постукивая зубами, — по-моему, во что-то похожее мы уже впутывались.

— "Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем", — процитировала Катя "черную проповедь" Екклезиаста и, махнув головой в сторону склада, безмятежно спросила, — Будем брать?

— С тобой все в порядке? — осторожно спросила Ленуся. — Может быть все-таки подождем? Они могут куда-нибудь поехать...

— Ага. И Рыжик остановит упряжку в 300 лошадиных сил ударом ладони в передний бампер, — съехидничала Катя.

— Можно Мадину поперек дороги положить, якобы несчастный случай, — вставил рыжий негр, блестя белками глаз, — шкурка у нее подходящая для такого дела. Я бы и сам остановился.

— Давай тебя положим, — огрызнулась Мадина, — шкурку одолжу. Для такого дела.

Приказ босса был категоричен, охранять товар круглосуточно. Спать на нем, если будет надо.

Никакой особой надобности, пожалуй, не было, но спать хотелось зверски. Делать это стоя Юрасик пока не научился, а потому, сославшись на приказ босса, он послал Портоса вместо себя за воротами доглядывать, а сам забрался в джип и с наслаждением придавил кулак.

Медведь разбудил его грубо, толчком жестких пальцев под ребра и, тяжело плюхнувшись рядом, приказал:

— Заводи. Мотаем отсюда вместе с товаром. Босс будет ждать за Новоселовым в 40 километрах по южной дороге.

— А-а-а-случилось что? — зевая спросил Юрасик, выкапывая из внутреннего кармана ключи.

— А-а-а-ничего не случилось, — передразнил Медведь, — только сейчас в этой богом забытой дыре будет туча ментов, МЧС, ГИБДД, врачи, солдаты, пожарные, может быть кого и забыл, но те тоже будут.

— Да что стряслось? — изумился Юрасик.

— Здоров ты дрыхнуть, — усмехнулся Медведь, — в селе эпидемия, вот что.

— Чего? — севшим голосом поинтересовался Юрасик.

— Не знаю, — отрезал Медведь и, спустя пару секунд, добавил. — И никто не знает. Так что жми на всю железку, так, чтобы свет от собственных фар обгонять, ясно?

— Ясно, — кивнул Юрасик, соображая, как можно "жать на всю железку" по зимним проселочным дорогам Хабаровского края. "Чероки", конечно, зверь-машина, а только в здешних сугробах, говорят, когда-то динозавры насмерть завязли.

Эти мысли еще крутили веселую карусель в полусонном мозгу Юрасика, когда перед самым носом через дорогу метнулся здоровый черный кот; испуганному Юрасику он показался размером с динозавра. Нарушая инструкцию, Юрасик вдавил тормоз в пол.

— Ты что? — рявкнул Медведь.

И в этот миг машину бесшумно окружили темные фигуры, похожие на призраков. Их было четверо.

Медведь рванул из-за пояса ствол, толкнул дверцу и спрыгнул в снег, намереваясь разобраться с придурками.

Перед глазами выросло неземное видение в норковом манто. Пушистые волосы разметались по плечам.

"Ее звали Никита", — припомнил Медведь, а видение вдруг отступило на пол шага и, крутанувшись на носке с размаху заехало сапогом в ухо прибалдевшему Медведю. Тот сложился пополам, как штатив, и сунулся лицом в сугроб.

Юрасик ощутил, что в спину уперлось нечто, весьма похожее на автоматный ствол.

— Поезжай вперед, медленно, спокойно. В третьем по счету переулке свернешь налево, — голос был мужской, низкий и чем-то страшно довольный. На переднем сидении устроилась симпатичная девушка в пуховике, а на колени ей мягко вспрыгнул черный кот... здоровенный, правда, но намного меньше динозавра. Пожалуй, даже меньше собаки.

— Молодец, Кусака, — девушка ласково почесала его за ухом, — добавочную порцию тушенки заслужил.

— Вы что, вместе работаете? — рискнул спросиль Юрасик.

Дуло пистолета надавило крепче, видимо, предупреждая, что от излишнего любопытства дохнут не только кошки.

— И отдыхаем тоже вместе, — кивнула девушка, — у нас вообще компания дружная.

— И везучая, — буркнул сзади недовольный женский голос. — Ты, парень, за баранку держись, а не за сердце. Если с тобой приступ случится, мы тебе, так уж и быть, первую помощь окажем. А вот если с дороги навернешься — нам всем уже никакая помощь не понадобится, ни первая, ни вторая. Разве что последняя.

Третий по счету переулок вывел на окраину, где торчал, кося треснутыми окнами на дорогу, фельдшерский пункт. Джинны всю дорогу тайно боялись, что заблудятся, но нет. Во время блужданий по Передневу местная география отложилась в мозгу твердо.