— Я должен рассказать, должен признаться, что полюбил Хебеле. И я... видел, как рушится мир ангелов... — пальцы погладили щеку воина, слабея и медленно сползая по шее на плечо, пытаясь зацепиться за ускользающую надежду. — Я предал наши устои. Я пытался сохранить малое, унижаясь и сдаваясь врану шаг за шагом. Змий дарил меня новыми жизнями. Пил свет...

— Не надо, Ланаэль, — Тай вновь поцеловал ангела — теперь в бледные щеки, опаляя дыханием умирающее тело. — Я верю тебе. Я бы поверил тебе, даже если бы ты лгал... Имеет значение только теперь. Ты со мной. Я не отпущу тебя... Ты не один. Не бойся.

— Не боюсь, — новая порция крови, кашель, который вырывается хрипами из горла. — Я пришел бы сюда, чтобы убить тебя, Тай. Я хотел, чтобы Сейшаат навсегда принадлежал мне. И мне уже было наплевать на новый приат, на то, что мастера возвращаются. Я ненавидел Габриэля. Я ненавижу его, потому что...

— Потому что он новая игрушка хаоса? — успокаивающее поглаживание по волосам. Перебрать каждую прядь, стекающую ледяной водой на желто-бордовые резные листья. — Тише... тише...

— Мальчишка... — умирающий ангел вцепился в плечи Тая, подтягиваясь. — Чертов Микаэль не мог оказаться в комнате. Я точно знаю, что он должен был находиться с Альтазаром. Я был уверен... зверь задавит и превратит мстителя в равнодушного сати.

— Ты ненавидел всех, — Тай продолжал успокаивать возлюбленного, в котором словно пробудились последние силы.

— И тебя! Тебя больше всех... Зачем ты вернулся? Зачем напомнил, как я низко пал? Зачем заставил меня вспоминать? — Сариил заплакал, смешивая прозрачные капли с алыми красками. — Ты... был богом для меня... единственным...

Тай промолчал и лишь еще плотнее прижал несчастного к груди, видя, как глаза того закатываются, а душа медленно покидает тело.

Сариил падал в бездну. Запоздало. Отчаянно хватаясь за ниточки судьбы, которые рвались одна за другой. Зрил через туман зеленые глаза демона, целовал его горячие губы, обнимал его за талию. Кружился в дожде в прощальном танце. Любовь угасла? Нет, она и теперь пылала алым цветком в сердце. И хотелось позвать, чтобы Змий услышал, чтобы...

— Освобождаю тебя от договора, — белые заиндевевшие губы не произносили звуки, а только шелестели последними листьями на деревьях. — Ты выиграл, Сейшаат. Я люблю тебя... И ты свободен...

Последняя судорога прошила тонкое тело серого ангела, который отяжелел в руках Тая: голова его откинулась назад, а рот открылся, выпуская наружу яркий свет источника.

"Лети, прозрачный лепесток, лети... Не возвращайся в этот ужасный мир. Ты отстрадался. Ты ушел, подарив мне одну минуту. Что ты видел в последний миг, когда губы бормотали единственную правду? Но имела ли она значение? Тебе пора... Иди спокойно. Взлетай над облаками... Я понесу тебя на руках, снимая с тебя заклятие Сейшаата. Теперь ты вновь мой Ланаэль, а я — твой Сеараль. Мы встретимся еще на той стороне. Мы еще придумаем нашу песню, где нет обмана, где вран — лишь страшная сказка для утративших веру".

Крылья раскрылись, заслоняя человеческий мир, когда поднял великий мастер отмщения, держа на руках возлюбленного, и встал в полный рост, подпирая плечами небо.

Он прижимал труп к себе, не плача, не взывая к войне. Смотрел на закатное солнце, видел, вдалеке юного мастера Авеля, но не собирался того догонять. Каждый должен делать выбор сам. И у каждого есть меньше одного выбора.

— Пойдем, любимый, — Тай открыл светлое зеркало мира и шагнул в самый центр приата, где его ждали воины и охотник Михель, который сразу сделал шаг навстречу мастеру и выдохнул, узрев в руках безвольное тело ангела.

Серафимы расступались, пропуская идущего вперед ангела возмездия. Молчал и Михель, отведший взгляд на высокие белые здания на главной площади пресветлого мира.

Хотя мог многое теперь сказать и даже обвинить жреца в глупости. Нельзя было оставлять Авеля на той стороне. Нельзя было позволять ему помнить о прошлой жизни и убегать. Нельзя вспоминать свои чувства к Сариилу... сердце охотника забилось гулко и часто...

— Мастер, — Михель все же окликнул Тая и заставил того обернуться. Совершенно черные глаза метали молнии, а гнев проступал молниями на концах жал.

— Ты хочешь что-то сказать? — презрительность главного жреца не вязалась с его дрожащими руками.

— Да. Мы не можем оставить им Габриэля. Мы должны...

— Можем... Потому что ты его убьешь. Найдешь и убьешь, как сделал это с моим Ланаэлем Хебеле. А пока, — Тай прищурился, — я разберусь с Нурглом.

Нургл открыл глаза резко, словно его ударило изнутри черной волной. Рядом лежал, свернувшись, маленький черноволосый ангел. Повелитель мух одним резким движением поднялся с кровати и отправился к окну, преодолевая силу охранных символов, пробираясь, словно через густой кисель, к месту обзора и разглядывая с открытым подозрением творящееся на площади.

Конечно, демон смерти никогда не был дураком. И теперь отлично понимал, чем закончится... То есть он давно знал, что доверять крылатым нельзя. Покосившись вновь на спящего Рафаила, который явно видел дурные сны и пытался хоть как-то спрятаться от ненастья, ворочаясь и метаясь, граан вернулся к красноперым, которые стояли стройными рядами, явно кого-то ожидая. Черная усмешка поползла по лицу. Конечно же, Тай решил произвести впечатление на украденного женишка, только вот как-то мало верится, что Сейшаат так просто отдаст Габриэля и пойдет на сделку ради сделки. Что-то изначально неправильное складывалось в голове неровными осколками.

Нургл давно думал об этом, уже с самого последнего разговора с Ланшором... Вот ведь попал бедный братец! Заслужил ли он это? Конечно. Каждый демон — частица огромного хаоса — создан, чтобы разрывать этот мир и менять его постоянство. А ангелы — светлячки, бабочки, которые так легко растереть между ладонями. Но не мастера.

Взгляд прошелся по стенам, сплетенным самим мастером. Древним мастером, который умело сочетал талант художника и силу убийцы. Все ли сказал он Рафаилу? Нет. Домик создан не удерживать, а убивать.

Что же, Змий, ты еще раз даешь мне возможность умереть? И этим укрепляешь силы болезней и тления. Не отказываешься от сына, а специально проникаешь в первый город, за которым появятся и другие. Они не сожмут в кольцо Маат. Просчитался Тай. Если бы здесь оказался кто-то другой, то он, конечно бы, попался.

Шаг обратно, чтобы присесть перед Рафаилом и заглянуть тому в лицо.

— Милый, проснись, нам пора...

Веки юноши дрогнули, и он распахнул непонимающие глаза, словно соображая, где находится. Сначала потянулся к Нурглу, а затем... не узнал.

— Кто ты? — шепнул с испугом.

— Твоя смерть, — отозвался тихо повелитель мух, зверея на глазах. Вот значит как? Решили почистить головку так нужного вам ангела! Думаете, если Рафаил забудет о чувствах, то будет счастливее. Лживые крылатые твари.

С лица демона поползла кожа. Грязные потоки закрывали символ за символом.

Не просто демон. Конец всему. Приат? К черту приат! Второй раз он не позволит украсть у себя того, кому готов сложить под ноги государства и заразить чумой целые планеты. Он заберет Рафаила, даже если утратит всю власть, если распадется на частицы.

Испуганный ангел отпрянул к стене, видя, как незнакомец преображается и растет, как с него на ковер падают извивающиеся черви, а вокруг разлетаются сотни жалящих болезнями насекомых. Те уже кружили кругами и проедали стены гниением. Ото всюду вырастали тени давно покинувших мир душ, проклятых и неупокоенных.

— Нас пытаются разлучить... Не бывать этому! — зарычал гнилым ртом Нургл и вконец разрушил ловушку. Теперь он видел всю площадь, смотрел молча на то, как Рафаил побежал прочь, как он прыгает по лестнице, которая отделяет систему дворцов от площади, как кричит, призывая серафимов... Бесполезно, мальчик мой! Пока в тебе живет страх, ты бессилен. И жизнь, бурлящая волшебством в твоей светлой крови, не перекроет преображенную смерть.

Серафимы, которые встречали господина с трупом на руках, обернулись, а Нургл только улыбнулся — все умирают! Все приходят к концу, даже если за оным следует начало. Он не злорадствовал произошедшему — констатация не может нести в себе ни ярости, ни злобы, ни даже мщения. Спокойна смерть и безобразна. И чем ближе она, тем сильнее. Достаточно одного мертвеца. Достаточно одного повода, чтобы распространить болезни. Сариил был заражен. Враном! Нургл почувствовал запах сразу, как только оказался на свободе. И улыбнулся еще шире.

— Так что, Тай? Ты договорился с Сейшаатом? — спросил со всех сторон громогласным эхом. И жрец остановился, поднимая глаза на лестницу, где в грубом плаще стоял скелет. — Вижу, славно вы пообщались... — скидывая мешающие тряпки, которые гнили на глазах, демон прорисовал черту прямо перед Рафаилом, не позволяя тому достигнуть цели, и потянул за печати на руках к себе. Мальчишка завопил от ужаса, потому что мимо него прямо на площадь, издавая ужасающее жужжание, полетели миллионы мух, несущих сотни неизлечимых болезней.

— Подарочек! — Нургл говорил низким голосом, теперь шедшим из-под земли, продолжая тащить к себе упирающегося ангела, а позади него стояли теперь мертвецы и тени, которым не было числа.

Серафимы, которые опешили от неожиданности, теперь отчаянно защищались от насекомых, что пытались пробраться под одежду, жалили, откладывали личинки прямо в кожу.

Тай рассвирепел. Его глаза налились кровью, его огонь вспыхнул, казалось до самых небес. Передав труп одному из серафимов, древний мастер ударил острыми жалами по белому мрамору, выводя трещину по площади и доводя до самого граана смерти, чтобы тотчас подняться в воздух и. выпустив из руки огненный меч, броситься в атаку.

Нургл не сомневался, что жрец совершит ошибку. Холодный рассудок демона давно изучил каждого, кто жил в приате... Впустили зло в город, так пожинайте плоды с засохших деревьев и собирайте урожай кровавый. Никто не хотел зла. Никто не стремился властвовать. Сейшаат — вран. Сейшаат — отец. Сейшаат, во имя твое...

Мужчина перехватил костяшками пальцев запястье Рафаила, чувствуя, как возвращается на мгновение чувствительность, одним взглядом уловил, что до локтя вернулась ему человеческая плоть. А затем толкнул дрожащего Рафаила в ряды мертвецов, которые поглотили ангела, как добычу, от посторонних глаз.

Драться? Подействует ли меч великого отмщения и справедливости на всегда праведную в своих правилах смерть.

— Жизнь конечна, — сказал спокойно и нарисовал вокруг Тая круг. Который скрутил его узлами боли. Жрец сопротивлялся отчаянно алым лентам с ядом, бился от спазмов проникающих в кожу жал, страдал от разъедающих внутренности болезней, пока крылья не отказали и до тех пор, пока не оказался преклоненным перед столь же холодным и равнодушным Нурглом.

— Я принес тебе письмо. Я выполнил все твои условия. Ты засадил меня в свою ловушку. Ты обманул меня. Не будет тебе справедливости. Хорони своего мертвеца. Забирай свой приат. Но... — пустые глазницы обвели серафимов, что корчились теперь алыми пятнами на белоснежной площади. — Никогда не думай, что когда-нибудь приат вернет себе былую мощь.

Нургл развернулся и шагнул прочь, чтобы подхватить на руки обезумевшего от страха Рафаила и теперь спускаться по лестнице со своей призрачной свитой мимо Тая.

— Ты отнял разум у того, ради кого я готов умирать, — сказал на прощание, крепко удерживая возлюбленного и прижимая к себе, как ребенка. Возвращалось человеческое обличье граану. Длинные черные волосы, темные глаза, юность. Черты, списанные с древних фресок. Прекрасный ликом, нагой, ступал босыми ступнями по растекавшемуся по приату гною, по гниющим трупам серафимов.

— Они решили, что яд ангелов, рожденных с частицей демонов, влияет как-то на смерть... Не бойся, мальчик мой, я не обижу тебя. Ты вспомнишь... А если и не вспомнишь, я буду нести тебя через миры, через вселенные, не отпуская ни на минуту.

Черный вихрь взметнулся и затих, потому что Нургл не собирался ни секунды задерживаться на территории ангелов. Только теперь он осознал, почему был избран Сейшаатом.

Сариил мертв. Магия смерти ликовала, ощущая, что убийство оказалось непростым. И даже видел, как к Микаэлю склоняется Дагон, что-то шепчущий, умоляющий пойти на убийство ради отмщения. "Вот значит как выглядит метод устрашения, отец?" — мысленно шепнул демон, а ему в ответ пропасти хебеле засмеялись адскими пастями. — "Так, мой драгоценный сын!"

Нургл поднимался все выше, в леденящий холод Маата. Плакал на руках ангел, не желавший вспоминать. Плакала реальность, которая ссудила так мало им понимания и нежности. Две половины, две части одной раковины.

— Ты привыкнешь, — сказал спокойно Нургл своему пленнику, понимая, что придется пройти путь сначала и доказать любимому, что он не его враг. Но сейчас... в этой жизни им опять не суждено быть вместе. Выше! Рвись на ошметки кровавые душа. Сколько раз ты была уничтожена. Сколько раз еще возродишься.

— Мне холодно... Умоляю. Не надо выше! Ненавижу тебя! Проклятое чудовище... — Рафаил синел на глазах, а потом впал в быстрый и все захватывающий сон. Он умирал в облаках, он умирал без боли... И Нургл не плакал, потому что сам был смертью ангела, которого не собирался ни на мгновение больше отпускать из рук. Вечность встречала их с холодным мерцанием звезд. Вечность провожала, когда они падали вниз, чтобы нырнуть в воды источника, как в огромный океан...

Теперь Рафаил рождался, а демон смерти погибал. Но даже тогда он не разжал объятий — даже в тот страшный момент, когда обжигающими петлями накручивался по ногам и рукам свет. Он смотрел на ангела...

А потом тот открыл глаза.

... Они въезжали в Маат молча, сидя рядом и держась за руки — сама смерть и вечная жизнь. Голова Рафаила лежала на плече демона. А тот смотрел на черный город и молчал. Он родился здесь... По любви, которая так дурно закончилась. Наполовину ангел, наполовину — демон, скрывающий, что появился от противоборства.

— Сариила больше нет... Нет этого монстра? Правда?

— Да.

— Ты ведь тоже хотел, чтобы отец освободился?

— Да.

— Ты что-то скрываешь?

Нургл помолчал и повернул к себе ангела, чтобы обнять ладонями нежные щеки.

— Обещай, что когда ты захочешь уйти, скажешь мне правду. Обещай, что никогда не станешь играть со мной? Обещай, что не встанешь на пути смерти? Обещай...

Рафаил опешил. Он лишь моргнул согласно и потянулся, чтобы обнять драгоценного демона.

— Да, я обещаю, — сказал с чистым сердцем. — Обещаю...

Габриэль бежал по алой листве, не разбирая дороги, иногда он падал, пачкая светлые штаны, по которым теперь своеобразным узором ложилась грязь земного мира. Он запомнил его холодным и равнодушным к боли и отчаянию. Люди не умели никогда любить и были почти такими же, как демоны врана. Лишь изредка через их эгоизм и тщеславие проглядывала искорка искренности, но тут же исчезала под следами наносного тварного мира, в котором так мало места для счастья и так много — для отчаяния. Габриэль бежал. Не помня себя, забывшись, что это бесполезно, но ему теперь было абсолютно все равно. Он бежал прочь от прошлого, в котором однажды впервые полюбил и вспоминал самый светлый момент в своей жизни, который больше никогда не повторится.