С опаской поглядывая на хозяина, узбеки стали по лотку заливать смесь в опалубку подвальных стен. Когда смесь заканчивалась, готовили новую. Узбеки обречённо работали. Кузьма тоже молчал. Наверное, тоже думал, что колдуна, наконец, посетила кукуха. Потом, когда стены завалятся, Петровича можно сдать на дурку, а самому зажить спокойно. Через двадцать часов Сева велел разобрать опалубку. Все три его работника стали злорадно её разбирать, предвкушая чей-то позор.
Савелий потрогал рукой новую стену. На вид крепкая. Взял молоток и начал по ней стучать. От ударов только звон стоял. Молоток отскакивал, как от стали. Узбеки и Кузьма тоже стали недоверчиво колотить по стенам железяками и даже кувалдой. Стоял звон, а в стене не появилось даже мелких трещин.
— Вай, твёрдый — пиздессь, — восхитился Ровшан.
— Благодарю за службу, бойцы, — теперь настала очередь Петровича посмеяться над своими оторопевшими коллегами-строителями. — Сегодня случится большой обед по случаю возведения подвальных стен. Хорошая работа, товарищи.
— Вай, шайтан, — только и проговорил Ровшан.
— Сильный ты колдун, Петрович, как твой дед, — это уважительно сказал Кузьма.
А Джамшуд даже разразился очередной философской сентенцией, забыв, что говорит на чистом русском языке:
— Сама по себе наша жизнь ни плоха, ни хороша. Хорошей или плохой её делает наше восприятие. Жизнь наша такова, какова она есть. Нужно принимать жизнь, радоваться жизни, ценить жизнь. А что у нас случится на обед?
Вечером, по радостному поводу, был дан большой обед. Присутствовало шесть персон, считая кота и несравненную Наталью Васильевну. Джамшут засыпал Наталью Васильевну восточными комплиментами: "Вай, красавица, похожая на сияние Луны, когда на неё смотришь с вершин Тибета".
Узбеки для стола готовили два вида плова: из баранины и говядины. Петрович возился с шурпой и шашлыком. Наталья Васильевна приготовила мясные пироги, картошку, запеканки из кабачков и капусты. Кот и Кузьма мешались под ногами. Тогда Кузьме поручили резать заготовки для салатов. Хлеб и лепёшки Савелий сделал сам. Из напитков предлагались соки, компот и минералка. И? И, конечно, фирменный самогон. Хозяин от своих щедрот выставил пятилитровый бочонок с поэтическим названием продукта "Цветок лотоса" и пару бутылок эксклюзивного "Сон в летнюю ночь". Не виски же им пить? Пусть своим виски шотландцы травятся, раз уж Бог покарал их этим напитком и вместо штанов заставил носить юбки. Хорошо сидеть в этот летний вечер. Что? Уже ночь. Постепенно языки у всех развязались. Узбеки всё больше говорили на русском, а Кузьма даже освоил узбекский. Он очень поразил фальшивых узбеков, когда сказал по-узбекски "Тек тургунча текин ишла". А что? Они думали, что этот огромный дядька только рычать матом может и нукать. Кузьма тоже свет повидал, служил в армии, а там службу тянули узбеки, татары и башкиры, вот он и нахватался тюрских слов.
— Давайте друзья выпьем за то, чтобы в нашей жизни осталось столько бед, сколько останется в наших рюмках капель этого благословенного напитка, когда мы его весь выпьем, — произносил очередной цветистый тост Ровшан, а Джамшут добавлял:
— Клянусь мамой, в твоих словах сияет "искра правды", о которой писал сам великий Сократ. Так давайте же выпьем и раздуем из этой искры пламя!
Сева соглашался, но внимательно следил, чтобы никакого пламени узбеки не раздували. В семнадцатом году уже раздули...
Атмосфера располагала к общению: разговоры, как известно, лучший способ отвлечься от трудовых будней, тем более в такой приятной компании. Самогон вещь сильная, даже хорошая закуска не спасает, валит с ног. Особенно народ стал отключаться после "Сна в летнюю ночь". Пришлось двужильному Кузьме своих узбеков, пребывающих в волшебном состоянии тяжелого алкогольного опьянения, тащить домой, взяв их в охапку. Он ещё и песни при этом напевал, как мог. Наталья Васильевна следила, чтобы эта троица не заблудилась в городе, а дошла до дома. Джамшут, при том, что весел на руке у Кузьмы, пытался вступить с ним в философский диспут на тему самооценки личности.
Заплетающимся языком он втолковывал Кузьме свои книжные философские истины, понятные только ему:
— Нужно...ик... понимать и ценить себя. Не создавать себе кумиров, ага. Не принимать мнение окружающих о тебе за истину, не подвергая её критике, отвечаю. Надо стараться заслужить любовь всех людей, а тебя, Кузьма, я очень уважаю. И не надо пренебрегать собственными потребностями, ибо тогда мы можем потерять себя, потерять уважение к себе. Вот какие у тебя Кузьма потребности? Невозможно быть во всем совершенным человеком, мамой клянусь. Мы стоим ровно столько, во сколько сами себя оцениваем....ик. Однако доля реалистичности никогда не повредит никому, Кузьма. И кота Анчара я очень уважаю, и Наталью Васильевну. А, правда, что хозяин Петрович колдун?
— Правда, правда, — усмехался Кузьма. — Будешь плохо работать, в ишака превратит.
— Вай шайтан...какой злой, — сокрушались узбеки.
— И не злой он вовсе, а так, немного с причудами, — объяснял Кузьма. — Такое случается.
Будешь тут злым: Ленка не едет, скучно живём. Трудно понять китайские иероглифы и логику женщин. Ленка не едет, потому что боится местных реалий. Ленку с возрастом на приключения тянет всё меньше и меньше, а задница у неё становится всё больше и больше. А Валя не едет, потому что ответственный товарищ, и не хочет моих хуторян бросать. Да, живём скучно. Город никто не поджигает. Даже куры людей не едят. Что как-то странно в свете последних слухов. Скукотища и суетные будни увязшего в сером мареве духа. Пойду, наверное, я проверю, как там поживает мой газированный самогон. Надо взбодриться.
Проверил Петрович на свою голову. Когда он вытащил из ёмкости пробку, то на него обрушился газ, который скопился в ёмкости. Опять всё поплыло. Еле успел сесть в кресло, потом отключился. Осознал себя Савелий сидящим за столом и изучающим фолиант. На большом листе нарисована схема и написана технология изготовления солнечных модулей, дающих большое напряжение и приличную силу тока. Здесь же схема гибридного инвертора и автоматов защиты постоянного тока. Обычные солнечные панели однослойные, поэтому они занимают много места, но дают слабый ток. Здесь же технология изготовления панели давалась многослойной, делай хоть тысячи слоёв. Соответственно, устройство становится гораздо эффективней современных маломощных панелей.
Очнулся Савелий, сидя в своём кресле. Крепко задумался. А вот это уже серьёзно. В фолианте описывалось, как изготовить тончайшую плёнку путём разлива капли вещества на воду. Давались указания, как сделать из этой плёнки многослойное устройство. Просто, гениально и эффективно. Но! Это же переворот в энергетике, причём революционный переворот. Море дармовой энергии. Совершенно другое качество жизни. Но, если это опубликовать, то, сколько часов он проживёт? Наверное, не очень долго. Найдётся очень много организаций, которых совершенно устраивает устоявшееся положение вещей, и которые имеют очень большие прибыли от контроля финансовых потоков. А тут все их доходы резко упадут, финансовые потоки перераспределятся. Это революция. А революции никому не нужны. Да хорошие люди постараются как можно быстрее уконтропупить такого горе-изобретателя, а его изобретение объявить антинаучным. Решено, эти схемы и записи делаем в зашифрованном виде и прячем, как можно дальше. И бутыль с газированным самогоном подальше надо спрятать, а то ещё насоветуют Петровичу из иных сфер такое, что опередит науку на двести лет. Есть и ещё одна опасность, не видимая на первый взгляд. Это мировоззрение самого человека. При свалившейся халяве большинство людей перестанут к чему-либо стремиться, строить планы, да и вообще, думать. Зачем? Ведь и так хорошо. Еды полно, жильё есть, с неба не капает, в ухо не дует. Нет, решено, прогрессорство в этом мире — это не наше дело. Надо выбирать что-то себе по росту и своего размера. А что наше? А наше это алхимия и кота накормить, а то отощает ещё бедное животное. Но с присадкой номер 57 надо поработать плотнее. Перспективная присадочка. И алхимик поработал и даже поэкспериментировал....
Очередной эксперимент выбросил алхимика в иной мир в какое-то помещение, судя по всему, построенное из дерева. Эксперимент выдал алхимику некий прогресс: если в других межмировых переходах, тело Савелия, обычно, окутывала чёрная пелена, испаряющая едкую для местной материи субстанцию, то теперь его тело окутывал светящийся ореол. Где это я? — осмотрелся Сева. Вокруг полутьма, из окон лился тусклый свет, в помещении горели три свечи, но толку от их горения, в плане освещения, было мало. Приглядевшись, Сева заметил на стенах образа святых, что говорило о том, что его занесло в церковь. А вот и слуга организации, торгующей опиумом для народа.
— Надо срочно сотворить что-то умное! — заполошно заметалась мысль по извилинам.
Сева заметил худого мужика, стоявшего перед каким-то смутно знакомым Севе образом и что-то бормотавшим себе под нос. Мужик был облачён в чёрную рясу, которая сливалась с тьмой, царившей в помещении. Вот потому Сева сразу и не обратил внимания на мужика. Но, свет, источаемый фигурой алхимика, как фонарик осветил помещение церкви, поэтому местный мужик, не то священник, не то монах, от этого света, образовавшегося у него за спиной, встрепенулся. И обернулся.
Обернувшись, местный служитель культа уставился, расширенными от ужаса глазами, на светящуюся фигуру пришельца. Из полутьмы вышел, источающий свет высокий человек, а за ним осветился лик Спасителя. Казалось, Спаситель улыбался появлению пришельца. В этой церкви сроду не было так светло, как стало светло сейчас. Появившееся из Горних Высей существо вдруг сказало "Здрасьте" и перекрестило правой рукой аборигена. Это для аборигена оказалось чересчур, и он благополучно сполз на пол церкви, погрузившись в глубокий обморок.
— А поговорить!? — пробормотал Сева. — Вот же впечатлительные аборигены пошли. А ещё служитель культа.
Зачем он перекрестил аборигена Сева и сам не знал. Надо же было как-то налаживать диалог. Пришелец заметил, что его ореол стал поблескивать. Это говорило о том, что скоро его выбросит домой. Надо торопиться и затариться какими-нибудь местными сувенирами. На глаза ничего толкового не попадалось, за исключением икон. Взяв грех на душу, Сева снял самую маленькую икону со стены и поискал глазами на предмет других сувениров. Ага, вот! На каком-то деревянном сооружении лежали книги. Вот две книжки Сева и прихватил. Типа на память. Взамен пришелец, не будь жлобом, оставил две серебряные фляжки с самогонкой собственного приготовления.
— Чем богаты, — развёл руками Сева и его затянуло обратно домой.
Дома великий экспериментатор полюбовался своим уловом. Икона маленькая: он повертел предмет поклонения в руках.
— Красивая, — кивнул он. Сева в иконах не разбирался, поэтому определил икону к уже имеющейся коллекции, доставшейся от деда. Большую часть коллекции он спрятал от чужих взглядов в различных тайниках. Много вещей хранилось у Ленки. Но и здесь у Севы уже образовалась целая коллекция иномирных артефактов.
Одна книга, затрафеенная в церкви, явно культового назначения, ибо написана красивым почерком, но понять, что в ней написано трудно. Ага, церковнославянский язык — решил Сева. А вот другая толстая книга, являлась книгой для записей, и написана уже более-менее понятным языком, близким к современному языку. Полистав книгу, Сева нашёл в ней интересную таблицу, извещавшую читателя о том, каким образом скончались некие люди. Здесь же указывались и даты смерти людей.
— Начало восемнадцатого века, — восхитился Сева. — А я и не знал, что церковь в те времена уже вела такой учёт.
Савелий Петрович ошибался. В это время церковь ещё не вела такой учёт: такие записи стали вестись по указу императора Николая Первого Павловича. Просто алхимику досталась личная книга местного священника, который по собственной инициативе записывал причины смерти своих прихожан. Теперь священнику придётся восстанавливать свои записи, если, конечно, он не двинул кони от страха. Ну, может его хоть самогонка утешит, если выживет.
Священник выжил, но Сева это, естественно, не знал. Зато алхимик вчитался в записи о причинах смерти подданных Его Императорского Величества. Здесь опять Сева ошибался: судя по датам, на троне восседал не император, а императрица Анна Иоановна. Однако, невзирая на это обстоятельство, российские подданные мёрли огромными темпами и разнообразно. Сева даже не мог представить значение некоторых причин, сведённых священником в таблицу. Народ мёр от горячки с пятнами и перевалка; от трясучки; от меланхолии, сиречь кручины; от Антонова огня (Огненная чума, Ведьмина корча, хлебная болезнь); от рожи и расслабления; от скорбута; от чёрной болезни и глотошной; от столбняка (тризма); от помрачения ума; от слабой жизни и замерзутия; от пухлятины и просто от престарелости; от природной обветшалости; от неведомой смерти; от парши; от сляглой; от иссушения и корчий; от грешной болезни и натуральной смертью. Бывало, народ представлялся от изнурения сил и неких завалков. Валили народ удары, колики и завороты. Некоторые бедолаги умудрялись запариться, а некоторых засыпало землёй. Наверное, совсем не повезло тем, кто помер от собачьей старости и расчесухи. Полно было тех, кто погиб от злодейской руки или поротья. Очень много людей отправлялось к Богу с диагнозом чахотка. Ещё больше умирало от поветрия. Короче говоря, жизнь в Империи била ключом, даже антипод жизни — смерть, и то отличалась разнообразием.
Ещё несколько раз, увлёкшись, Сева отправлялся в иные миры, экспериментируя со своими зельями. Он хотел добиться более долгого нахождения в неведомых мирах, а не по несколько минут, но пока выходило слабо. Надежду дала присадка номер восемьдесят девять. С её помощью получалось находиться на "той стороне" уже несколько часов. Это уже прогресс. Теперь имелось время потоптаться в ином мире, выбрать трофеи, осмотреть местные достопримечательности. Но, после очередного посещения "иной реальности" Сева зарёкся на некоторое время путешествовать по мирам, пока горькое послевкусие не забудется.
В этот раз алхимик оказался во влажных джунглях. Однажды, во время своей службы, он уже оказывался в таких джунглях и ему там решительно не понравилось. Эти джунгли, куда он попал, очень напомнили ему ту местность, которая ему когда-то не пришлась по душе.
Савелия встретила, после межмирового перехода, влажная жара, невероятно буйная и яркая растительность, игравшая всеми оттенками зелени, и жаркое солнце на ярко-синем небосклоне. По ощущениям градусов тридцать по Цельсию, а то и больше. Растения, что называется, вибрировали от щебетанья полчищ непуганых птиц и пронзительных криков всяких древесных лягушек, а может, столь же непуганых насекомых.
На Савелия волной накатили влажные чужие запахи, а вместе с запахами неприятная уверенность в том, что он опять попал в мир, контролируемый войсками кровавого ублюдка Салот Сара. Меньше всего хотелось попадать в эту мерзкую часть мира. Места здешние глухие и плохо заселённые. Это в древности здесь располагались интересные государства, такие как Фуран, Ченла и Ангкор, умудрившееся просуществовать сотни лет. Но, как всегда случается, появился на троне дурак-реформатор, который дореформировался до заката экономики и развала государства. Вскоре государством стали "управлять" заморские правительства, окончательно погрузившие народ во тьму невежества. Народу было приказано забыть свою историю, но поддерживался пещерный национализм и ненависть ко всему чужому. Таким народом легче управлять: чуть что, и его недовольство хозяевами всегда можно направить на "внешнего врага". На мутной волне запредельного национализма, к власти пробрался Салот Сар, объявивший себя истинным коммунистом самой красной окраски, краснее некуда. Салот Сар, естественно творил свою политику не сам по себе, а под чутким руководством правителей северного соседа, которые также придерживались коммунистических взглядов, но в азиатской упаковке. Едва придя к власти, Салот Сар отменил деньги, религию, частную собственность, длинные женские волосы, очки, медицину, образование, книги, брак по любви, семейные обеды и разнообразие в одежде. Все это было сочтено явлениями чуждыми истинно национальному духу. Носителями национального духа объявлялись исключительно неграмотные крестьяне, а все прочие стали называться "людьми апреля" в соответствие с апрельским указом Салот Сара о разделении граждан на два сорта. Люди апреля, а это половина населения государства, подлежали физическому истреблению или перевоспитанию в деревне, что являлось отсроченным уничтожением.
