Поехал я в психодиспансер под Ашхабадом. Дали мне координаты одного врача, который специализируется по психическим заболеваниям пограничников. Спросил у одной медсестры, где найти такого-то. И вдруг миленькое личико окрысилось на меня с криком:

— Что я вам, справочные бюро? Ходят тут всякие придурки...

Однозначно психическая.

Нашел я рекомендованного доктора, сдал своего подопечного и спрашиваю про реакцию медсестры.

— Понимаете ли, коллега, — говорит мне врач, — работа в психоневрологических учреждениях накладывает свой отпечаток на медицинский персонал, иногда даже очень сильно, — и улыбнулся.

— Другими словами, — поддержал я его, — кто первым наденет белый халат, тот и психиатр.

— Примерно так, — согласился доктор, — никогда не можешь знать, кто перед тобой стоит. Все люди — шизофреники, только у одних она явно выражена, а у других скрыта, и опаснее те, у кого шизофрения скрыта. Он активный человек и быстро продвигается по должности, а потом бац — реактивный психоз. Возьмите, например, Гитлера. И вообще, постарайтесь держаться подальше от ненормальных людей. Знаете анекдот про сумасшедшего?

— Это про того, что гонялся за всеми с табуреткой? — уточнил я.

— Именно про него, — улыбнулся врач и пожелал мне спокойной дороги, так как мне предстояло ехать в часть не менее трех часов.

В это время к моему подопечному подошли три здоровых парня в больничных халатах и жестом пригласили следовать с собой.

— Я с вами не пойду, — сказал несостоявшийся нарушитель границы.

— Пойдешь, парень, никуда ты не денешься, — очень спокойно сказал один из пришедших и со всего маха врезал вновь прибывшему по морде. Тот заскулил и пошел с санитарами.

— Крутые у вас санитары, — сказал я доктору, — чуть что и сразу по физиономии.

— А это не санитары, — сказал доктор, — это больные, просто они сейчас не буйные и очень даже серьезно выполняют обязанности санитаров.

Вот это здорово. У нас половина таких же депутатов и восемьдесят шесть процентов населения с разными степенями выраженности заболевания и все нормальные люди для них откровенно больные, которых нужно лишить избирательных прав, возбудить на них уголовные дела, чтобы они не могли избираться, или уничтожить их физически.

Выходя из диспансера, я как-то механически отметил большое количество людей в белых халатах, стоящих у окон. Как патриции Древнего Рима в белых тогах в ложах Колизея.

— Мне-то какое дело до них, — подумал я и пошел к главным воротам, где меня поджидала автомашина.

Навстречу мне от ворот шел какой-то угрюмый детина с неясными намерениями, одетый в серый больничный халат. Я сделал шаг вправо, чтобы пройти рядом, но и детина зеркально сделал шаг влево, чтобы быть у меня на пути. Я делаю шаг влево, и он делает шаг вправо. Я в одну сторону и он в эту же сторону. А это уже не похоже на шутки и между нами шагов пять-шесть. Детина явно здоровее меня, а у шизиков весь интеллект уходит в физическую силу, и я вряд ли убегу от него или смогу заломить его каким-нибудь приемом.

— Придется бежать на потеху тем белым халатам в окнах, — мелькнуло у меня в голове, и я автоматически достал пистолет из кобуры. В то время пограничники без оружия только в отпуск ездили.

Передёрнув затвор, я вскинул руку и крикнул:

— Стой! Стреляю!

Судя по всему, никто не предполагал, что дело дойдет до оружия. Весь Ашхабад, столица солнечного Туркменистана и все прилегающие районы знали, что пограничники сопровождают поезда вдоль границы и беспощадно лупят из автомата по тем, кто попытается спрыгнуть с поезда, а здесь тоже пограничник и еще офицер.

Детина после моего оклика как-то съёжился и было видно, что он не знает, что ему делать.

— Стой, не стреляй, — услышал я крик сзади.

Не спуская глаз с детины, я махнул ему пистолетом, чтобы он отошел в сторону, и чтобы я видел его.

Смотрю, ко мне бежит врач, который принимал от меня нарушителя границы.

— Ну ты что, — запыхавшись начал говорить он, — это же была шутка. Мы всегда так разыгрываем новичков.

— А если бы я ему сразу и без разговоров пулю в лоб влепил? — спросил я.

— Слушай, — говорит врач, — давай всё это забудем, ничего не было, поедем в Ашхабад, сядем в чайхану, шашлык-машлык кушать будем, а?

— Спасибо, я уже поел, — сказал я и пошел к машине.

Белых халатов в окнах уже не было.

— Вот и пойми тут, кто из них здоровый, а кто больной, — подумал я.

И вот сейчас я в смирительной рубашке лежу в палате психиатрической клиники. У нас по звонку выносят приговоры, ставят медицинские диагнозы, награждают орденами, записывают в классики или в святые. Причем в святые записывают тех, кто больше всех накостомясит. Святой Владимир. Уничтожил чуть ли не половину Киевской Руси и насадил христианство. В России после него только в середине восемнадцатого века появилось первое высшее учебное заведение, начались науки и пошел какой-никакой, но все же хиленький Ренессанс, навеянный Западом.

Потом христиане разрушили римскую цивилизацию и погрузили Европу в мглу инквизиции. Кто разрушил Северную Пальмиру? Христиане. Царь Николай Второй. Устроил Кровавое воскресенье. Развязал Первую мировую войну, в которой погибли миллионы россиян. Святой страстотерпец. Если бы не большевики, то и святым бы не был.

Сейчас на очереди Сталин. Погубил десятки миллионов душ, пострелял почти всех священников, разрушил храмы, установил железный занавес, чуть не сдал всю страну Гитлеру, но народ поднялся. Сейчас попы его в святые отцы произведут.

Сегодня еще лучше. Начали войну с Украиной, отобрали у неё Крым и присоединили его к себе, наплевав на все международные обязательства. Затем ввели войска в Сирию для поддержки местного диктатора, совсем как император Николай Первый, который поддерживал империи в Европе и подавлял революции в середине девятнадцатого века, а потом воевал с турками за черноморские проливы. За это ему Европа отплатила Крымской войной и позорным поражением. Какой-то дурдом и повторение истории.

Больные в моей палате относились ко мне хорошо, поддерживали морально, подкармливали, говорили, как лучше себя вести, чтобы не назначали дополнительные дозы лекарства, сообщали, кто из врачей самый опасный (оказался Антон Павлович Чехов), кто и за что лежит. Тут и старые большевики, ветераны всех войн, алкоголики, радикалы фашистского толка и прочие экземпляры необъятной нашей матушки-родины. Как говаривал один мой высокий начальник: кому она родна мать, а кому и еб*на мать.

По рассказам моих сокамерников, вернее тех обрывков, которые мне врезались в моменты отходняка от галоперидолов, я написал небольшое стихотворение, которое записал один из вменяемых пациентов:

В смирительной рубашке

Ходил в деревне дед,

Стрелял по Николашке,

Ему сто лет в обед.

Внучок его, кровинка,

В рубашке чистый дед,

В глазах кинжал, лезгинка,

И супчик на обед.

Курил всегда пустырник,

Заваривал шалфей,

И был такой настырный

До кончиков ушей.

Писал с утра листовки

И баню штурмовал,

От бешеной коровки

Кефирчик попивал.

Ему художник Дюрер

Портретик написал,

Привет, штандартенфюрер,

Он сам себе сказал.

Врачи здесь все евреи,

Больница вся — дурдом,

Вот камергер в ливрее,

А там — Наполеон.

Как выпишут на волю,

Возьму свой пулемет,

Соседа дядю Колю

И будет жизнь вам мёд.

А потом началось всё то, ради чего и начата вся эта книга.

Глава 1

Тёмной ночью в полнолуние, когда спали Наполеоны и Юлии Цезари, штандартенфюреры и центурионы, санитары и санитарочки, бодрствовал только один старший ординатор в пенсне и с бородкой а ля Антон Павлович Чехов (агент "Чехов", завербован на идейно-политической основе, скрытый еврей и антисемит, недооцененная личность, способен на всё для личной славы, в детстве состоял в районной организации "юный друг милиции", подписант писем в защиту нравственности против космополитизма), во дворе Краснознамённой, орденов Ленина и Октябрьской революции психиатрической клиники номер один имени Петра Петровича Кащенко (брат Всеволода Петровича Кащенко) остановился черный автомобиль УАЗ-452 производства ульяновского автомобильного завода, в народе прозываемый то "буханка", то "таблетка", а с недавних пор — "чёрный воронок".

Из машины вышли три человека в хромовых сапогах, чёрных кожаных пальто, в фуражках с темно-синим верхом и тёмно-красным (краповым) околышем с красными звездами.

— Наши приехали, — радостно подумал "Чехов" и побежал открывать дверь, стараясь не разбудить сладко спящий персонал.

— Здравствуйте дорогие товарищи, — сказал "Чехов", становясь во фрунт и показывая своё безграничное уважение и преданность к приехавшим органам.

— Тамбовский волк тебе товарищ, — как-то буднично сказал старший из оперативников.

— Товарищи, но я же ваш, — заискивающе сказал "Чехов".

— Ваших мы утопили в Тихом океане, — засмеялся старший и спросил, — где у вас тут Писатель?

— В шестой палате, товарищи, — зачастил "Чехов" и бочком засеменил по коридору, чтобы товарищи не подумали, что он к ним поворачивается спиной.

В полутьме коридора зеркально сверкали начищенные хромовые сапоги, но почему-то не было видно носков сапог, как будто кругом один каблук, а в коридоре тонко запахло серой.

— Сернистый ангидрид, — подумал умный "Чехов", — эс-о-два (SO2). Токсичен. Может поступать в организм через дыхательные пути во время обжига серных руд при получении серной кислоты на медеплавильных заводах, при сжигании содержащего серу топлива в кузницах, котельных, на суперфосфатных заводах, тепловых электростанциях и т.п. В лёгких случаях отравления появляются кашель, насморк, слезотечение, чувство сухости в горле, осиплость, боль в груди; при острых отравлениях средней тяжести дополнительно головная боль, головокружение, общая слабость, боль в подложечной области; при осмотре наблюдаются признаки химического ожога слизистых оболочек дыхательных путей. Длительное воздействие SO2 может вызвать хроническое отравление. Оно проявляется атрофическим ринитом, поражением зубов, часто обостряющимся токсическим бронхитом с приступами удушья. Возможны поражение печени, системы крови, развитие пневмосклероза. Основная профилактика: герметизация производственного оборудования, эффективная вентиляция. Обязательно проветрим коридоры. Возможно, что так пахнет от кожаных пальто.

— А вот и палата номер шесть, — сказал врач и резко открыл дверь.

Если дверь открывать тихо, то она начинает противно скрипеть. Не помогали никакие смазочные материалы, дверь скрипела, словно хотела, чтобы ее услышали, а уж она-то могла бы такое порассказать, что заскрипели бы все двери во всем государстве, так и им захотелось бы рассказать всё, что пришлось увидеть и услышать за время пропуска живых существ и привидений в помещения и обратно.

— Вот, пожалуйста, первый у двери Наполеон, — начал рассказывать "Чехов". — Рядом с ним такой же тип, который косит под Ленина.

— А что вы имеете против Ленина? — вдруг строго спросил старший. — И кто по-вашему больше для нашей истории ценен, Ленин или Сталин?

"Чехову" внезапно стало жарко, потом по его телу пошел холодный пот.

— Они всё знают, — подумал он. — Но кто же меня заложил? Вот суки, а ведь клялись на Манифесте Коммунистической партии. Неужели они узнали, что я православный октябрист, хотя всегда стараюсь быть правоверным ноябристом. Мы, православные ленинисты, отмечаем годовщину Великой Октябрьской социалистической революции двадцать пятого октября, а правоверные сталинисты — седьмого ноября. Это как церковники, одни Пасху отмечают в конце марта, а другие — в конце апреля, через сорок дней друг от друга. Но Христос-то один для всех. Поэтому и христиане разного толка, католики и православные, ведут себя так же, как и мы. Отмечают Пасху два раза, и Рождество тоже два раза, потому что никто не знает, когда Христос родился и когда воскрес, поcему нужно отмечать эти дни, когда приказывает наше или их начальство. От нас не убудет. Праздники у нас дело не хитрое — наливай да пей. Христиане вообще на секты поделились. Кто Христу поклоняется, кто Деве Марии, кто Богу, а кто просто Папе, как средоточию всех противоречий в христианстве. И у мусульман такая же хрень. Есть сунниты, есть шииты. Все Магомету поклоняются, друг другу готовы горло перегрызть, а разницы-то между ними как в количестве пуговок в кальсонах или как между остроконечниками и тупоконечниками на таинственном острове, куда случайно попал товарищ Гулливер.

— Товарищ Сталин — это товарищ Ленин современности, товарищ майор государственной безопасности — отчеканил "Чехов", увидев в отвороте пальто краповую петличку с желтым просветом и золотой звездочкой на ней, — учение Ленина-Сталина всесильно, потому что оно верно!

— Но почему у него петлицы? — неслись в голове у "Чехова" табуны мыслей шальных. — Двадцать первый век, петлиц ни у кого нет, даже у почтальонов. Тем вообще униформу разработали как сотрудникам с Принц-Альбрехтштрассе. И все спецслужбы с полимилицией переоделись в иссиня-черные мундиры, как в ведомстве одного товарища, какое-то время числившегося в первейших друзьях гениального Сталина. Да и кожаных пальто в их конторе пока нет. Была, правда, информация на сайте госзакупок, что их ведомство заказало тысячу черных кожаных пальто, да, вероятно, кто-то заметил это и дал укорот не в меру распоясавшимся внучкам Феликса Дзержинского, которые везде похваляются тем, что у них даже боевые генералы плачут как дети.

— Молодец, — сказал майор госбезопасности, — так где же Писатель?

— А вот он, в смирительной рубашке, — сказал Чехов.

— Буйный? — спросил майор.

— Они не буйные, товарищ, — засмеялся "Чехов", — просто не соглашается с тем, что у нас стало жить лучше, жить стало веселей. Вот, как согласится с этим, так мы ему смирительную рубашку и снимём. Э, вы чего там делаете? — всполошился агент, заметив, что два оперативника стали развязывать смирительную рубашку. — Что вы, черти, делаете, мне же отвечать перед вами придется.

— Не боись, лепила, — засмеялся майор, — отвечать ты будешь перед консилиумом психиатров, которым объяснишь, что откуда-то пришли черти, распаковали Писателя и запаковали тебя. Увидишь сам, как они отнесутся к твоим словам. Давайте, ребята, спеленайте его.

— Халат с него снимать? — спросил один из оперативников.

— Пусть будет в халате, — сказал старший, — возможно, сами психиатры задумаются, нормальны ли они для того, чтобы надевать этот халат.

На следующий день консилиум из светил современной психиатрии единогласно вынес вердикт "Чехову": маниакально-депрессивный психоз циркулярного типа. Прогрессирующая паранойя.