Ночные тени. Книга 1

Кто-то успел побывать здесь до меня — очень грамотно побывать — даже швейцарскими спичками, аккуратно подпалив библиотеку с разных концов, такого эффекта не добиться, а от взрывчатых веществ характер разрушений иной. Но, судя по газете, во всём обвинили то ли лампу, то ли свечку.

Подняв рассыпающийся в руках серый лист с остатками рукописного текста, уже не поддающегося прочтению, я меланхолично пронаблюдал, как он мелкой лохматой трухой разлетается в пальцах. Определённо, стоит заняться историей — кто-то идёт на шаг впереди меня — но кто? Навь? Кто знает, что он делал в этом городе в прошлом. И кто он вообще... Определённо, мне нужны записи из имения, и как можно скорее.

Отодвинув носком сапога сплавленные с какими-то штырями остатки стекла, я прошёл к стене — уже в третий раз за ночь собираясь смотреть на изнанку этого мира. Багряные струйки, судорожно вибрируя, сплелись в силуэт лежащего на постели сухощавого старика — в области головы, за левым ухом, они словно разрывались, пульсируя не в лад, и в такт этой пульсации правая рука шарила по груди. Аккуратно расплетя спирали на своих веках, я отступил к окну — тело Патрика Фарра, без сомнений, уже на самой границе ухода.

Грязной рукой потерев лоб, я выдернул из обугленного чёрного памятника человеческой мысли нож. Больше в спалённом заклинанием месте делать нечего — Патрика уже ни о чём не спросить, а в комнате не найти и строчки, которую можно прочесть. Прядильщик чисто вяжет. С неприятным осадком на сердце вылазя через закопчённые остатки подоконника, я подумал, что, возможно, придётся прибегнуть к серьёзным методам. Конечно, в этом вопросе ошибок ни разу ещё не возникало и всё равно, перед подобным решением страх и неуверенность, словно я был не расплётшим косу мальчишкой, трясли за шкирку. Прядильщик... что он здесь искал, или, судя по разгрому, прятал? И почему именно у собирателя местных баек и легенд? Гатри, Гатри... Тихий мирный провинциальный городок! И куча непонятных убийств, грязи и пропаж. Суккубы на привязи и ведьмы с мёртвыми младенцами...

Сапог соскользнул с кирпичной грани, и я, изогнувшись, скользнул вниз, с хрустом хлопнув подошвами по земле. Отряхнув ладони, с безнадёжностью оглядел некогда весьма даже приличный костюм — надеюсь, домовой с этим всем, от земли до угля, справится.

* * *

Я лежал на прогретом за день песке, опустив голову ей на колени. Бездумно смотрел, как волны с тихим шорохом докатывают до её босых ног, и подол платья темнеет с каждым касанием.

— Тень, — тёплые пальцы осторожно гладили меня по волосам, словно пытаясь привыкнуть к теперешней их длине. — Ты ведь ни разу не участвовал в сражении. Ты даже не представляешь, что это.

Что я мог ответить? Да — не участвовал, и не представляю. Но говорить об этом не хотел.

— Срезать косу было обязательно?

Я пожал плечами, по-прежнему глядя на волны у её ног.

— Старый обычай.

— Жаль... — она вздохнула. Пальцы замерли на моём виске, тёплые и нежные. Я накрыл её руку своей, едва заметно дрожащей и опять холодной. — У тебя слабые камни в правом браслете... — Дара высвободила пальцы, прошлась ими до запястья, тронула тёмные кристаллы, вплавленные в серебро.

— Знаю... Не могу уловить частоту.

Луч заходящего солнца вынырнул из облачной стены, лизнул волны, заиграл кровавыми бликами на осколках стоящей далеко от берега башни. Я зажмурился.

Если всё оставить как есть, сколько пройдёт ночей перед тем, как я не смогу проснуться и перельюсь во Тьму Изначальную?.. Крылья истончались с ужасающей быстротой — солнечный свет, обтекая нас, оставлял на песке только одну чёткую тень, вторая была полупрозрачной и смазанной...

— Тень...

Я повернулся к ней. В морской зелени глаз дрожали золотые лепестки зрачков. Дара склонилась надо мной, ведя тревожащей теплотой пальцев по руке. Я подался ей навстречу, обнимая остатками крыльев, прижимая к себе. Уткнулся носом в обнажённое плечо, закрывая глаза, пытаясь сдержать подкатившие слёзы.

Темнота вокруг и шорох волн о мелкий песок...

Прикосновение её губ...

Её тепло...

Шорох волн...

Слёзы продолжали катиться по щекам, затекая в уши, щекоча холодом шею. Ещё какое-то время я лежал без движения, глядя в потолок, но не видя его.

Даже несмотря на кровь нескольких людей, взятую на рассвете, во снах пришли только мои воспоминания...

Прикрыв глаза, я провёл дрожащими пальцами по губам, подбородку, груди, словно там и вправду мог остаться невидимый след от её поцелуев.

— Ой! Эн"шэн?!.. Кажется, я тебе помешала...

Я открыл глаза. В приоткрытую дверь заглядывала, отчего-то до крайности смущённая, Фаэ.

— Ну, в следующий раз буду стучать, что ли...

— Фаэ!!! — до меня наконец дошло, за что она якобы извиняется. Со всей силы запустив в двери подушкой, я рухнул обратно в постель. Фэйри, взвизгнув на одной, закладывающей уши ноте, едва успела отлететь прочь. Будет ей урок! Может, действительно начнёт стучаться! Хотя нет, не думаю, вряд ли...

Когда я всё-таки встал с кровати, было уже без десяти десять, и на улице властвовали сумерки. По пути в ванную комнату я остановился перед раскрытыми окнами, выходящими в самую запущенную часть сада, ту, что со стороны озера. Фаэ, невидимая за густым переплетением ветвей, тихо играла на флейте. Осторожные, печальные звуки, словно одна из нитей, сплетающих полумрак, растекались по воздуху. Прислонясь к оконной раме, а потом и вовсе опустившись на широкий подоконник, я долго слушал её игру. В мелодию вплеталось предчувствие расставания с летом, и тихие вечера с тревожащим душу ожиданием осени.

Лёгкая усталость так и дрожала едва заметными тенями на кончиках пальцев, и как знак, что сплетённая паутина работает, и как напоминание, что в этом мире мы уже никогда не будем обладать теми возможностями, что были прежде. Интересно, на сколько дней меня хватит, если оставить всё как есть?.. Скорей всего, ни на сколько. Я тяжело вздохнул, смиряясь с мыслью, что теперь, несмотря на своевременное восстановление силы, так и буду чувствовать эту усталость.

Ванну я принимал в полном одиночестве — в кои-то веки Фаэ даже не заглянула в приоткрытое окно. То ли обиделась за брошенную подушку, то ли припомнила ещё и предыдущую выходку. Раскурив трубку, я погрузился в тёплую воду, прикрыл глаза, возвращаясь мыслями к событиям прошлой ночи. Пока выплетал паутину, думать о чём бы то ни было другом оказалось сложно. Хотя и сейчас я не чувствовал себя великим мыслителем, а все думы так и норовили раствориться в тёплой воде и запутаться в завитках дыма.

Свесив руку с края ванны, я лениво вслушивался, как на пол с пальцев падают капли. Вслед за водой потянулась тонкая паутинчатая нить темноты. Приподняв руку, я выпустил на неё клуб дыма, и тёмная паутинка всколыхнулась, вытянулась дальше, перемешалась с белёсыми завитками, и вовсе затерялась в них. Тень... то, что не должно, по людской логике, быть материей, но не может не быть таковой, так как имеет основу изначального. То, что находится в потоке пространства и времени, недвижное и вечно переменчивое... Парадокс... Философы всех времён и цивилизаций задавались вопросом, что же на самом деле представляет собой венец творения — тот конкретный вид, к которому они принадлежат. Но точного ответа никто ещё не получал...

От трубки, выкуренной до ужина, голова закружилась мгновенно. Пальцы чуть онемели и я разжал их, осторожно опуская голову на бортик ванной. Завис над засыпающим городом, над мерцающими двойными гирляндами фонарей улицами, и разбросанным, приглушённым светом окон, вглядываясь в паутины. Одна спокойная, почти никем ещё не потревоженная темнота, и вторая — пульсирующая, где ярче, где еле уловимо — жажда, желание насыщения, определённый оттенок алого... Паук не возвращался в город и никто, более-менее серьёзный, не считая суккуба, эльфа, да, пожалуй, парочки двуликих, не пересекал нитей моей паутины. А тварь, чей мерзостный запашок вызвал страх перед обыкновенной темнотой, либо затаилась в одной из ячеек сети, либо благополучно покинула город до вчерашней ночи.

Трубка упала на пол и темнота города перед глазами сменилась темнотой ванной комнаты. Чуть повернув голову вправо, я с задумчивым безразличием проследил, как рассыпаются по бледной зелени пола дотлевающие крошки табака.

Ощущение, что все события, начиная с моего наваждения и заканчивая находкой чужой паутины, связаны между собой, было вполне отчётливым, но словно бы не хватало чего-то ещё... Марлен? Нет, Марлен сюда как раз попадала. Она приходила к Глэдис, напрашивалась в ученицы, и примерно в то же время искала меня. Возможно, наведывалась и к тому же Лоуренсу, и к Дэйзи, немолодой уже колдунье с Фонарной улицы, что так же попала в чужую сетку. Кроме них, Паук заплёл в сеть ещё несколько колдунов и ведьм. Я мог быть уверен в этом, так как где-то с рассказов Глэдис, а где-то и из болтовни Рона, слышал, что они практикуют магию. Но следует ли из этого, что ведьмочка отыскала на свою голову того могущественного покровителя, или, всё-таки, попала в паутину случайно? Ох, сдаётся мне, пол в церкви Святого Патрика рухнул благодаря Марлен. Ведь и вправду, не обязательно же с помощью колдовства, есть и другие способы. И что же, в таком случае?..

Около двух недель назад из-под разрушенной крипты выбралась некая тварь. Какой-то ночной, неизвестно когда прибыл в город, раскинул сеть и куда-то исчез. В сети оказалась Марлен, либо до приезда в Гатри (была бы она местная, судя по описанию, давно бы уже намозолила глаза всем ведьмам), либо попалась туда случайно. Ах да, Глэдис ведь говорила, что у девчонки нет таких уж явных способностей. И как с этим связана виденная во сне мёртвая девушка? Убить её мог тот же, кто раскинул сеть. А может, убийцей была суккуб... В самом деле, пол жертвы для них не важен.

Но наваждение?.. Чьих рук это дело?

Если кто-то и вправду умудрился порыться в моей памяти и снах... Ох, попадётся мне эта мразь!!!

Я отметил, что сердце вычастило несколько ударов, прикрыл глаза, делая медленный долгий вдох. Не стоит думать о подобных вещах, не зная наверняка. А ведь полной уверенности у меня так до сих пор и нет. Змей сказал тогда, что, после всего сотворённого мною, Пути наши накрепко... намертво переплелись друг с дружкой, и когда она вновь появится в этом мире, мы встретимся.

Змей... Мудрый мой Змей... ты говорил когда то, что чувствовал душою и видел сердцем. Я же знал, что так оно и есть. А теперь я сомневаюсь... не знаю...

Вода всё же смыла и унесла с собой и печаль сновидения, и страх, и неуверенность, что так неожиданно нахлынули на меня. Выбравшись из ванны, я окончательно проснулся. Усталость словно отодвинулась, но, естественно, не прошла. Ничего, ещё несколько дней, и я привыкну к этому состоянию, перестану обращать внимание на мелкое неудобство. Но... ох, как бы не хотелось — ещё несколько дней! И неизвестно, когда вообще Паук соизволит объявиться в городе!

Фаэ так и продолжала выводить в темноте сада печальную мелодию. В дом она даже не заглядывала, и мне отчего-то стало совестно, хотя я прекрасно осознавал, что вреднющая девчонка вполне заслужила не только эту подушку, но и кое-что посущественнее, за все свои выходки. Уже сидя за кухонным столом и в полном одиночестве обмакивая нарезанные ломтиками яблоки в вазочку с мёдом, я не выдержал. Подошёл к раскрытому окну и негромко позвал:

— Фаэ? — флейта замерла на мгновение и продолжила, но гораздо тише. — Прости пожалуйста, я не хотел тебя обидеть. Составишь мне компанию завтра вечером? Погуляем по набережной? Фаэ?..

Фэйри как-то раз намекала, что не прочь прогуляться по городу в моём сопровождении, а на осторожные вопросы, не сгубит ли это её и без того подмоченную репутацию, удивлённо уставилась на меня, вопросив: "Какую???"

Она так и не ответила, но музыка, заполнявшая сад, изменилась, словно говоря: я подумаю, но обязательно соглашусь.

Одеваясь для выхода в город, я не ко времени вспомнил, что в квартире на Вечернем бульваре, на полу ванной комнаты так и лежит кучкой одежда, отчаянно нуждающаяся в стирке. Если и вправду придётся пожить там, дабы не выпадать из происходящего в Гатри, опять нужно будет нанимать прислугу, накладывать кучу мороков, терпеть по утрам музицирование снизу...

Выскользнув из дома через дверь, ведущую на веранду, я пробрался по узкой, незаметной в зарослях сада тропинке в ещё более дикую и запущенную его часть — оттуда можно было прямиком попасть к озеру, вместо того, чтобы обходить свои владения по периметру каменной стены. Сворачивая на неприметную дорожку, что начиналась сразу за скрытой кустами лазейкой, я услышал вновь изменившуюся мелодию флейты — словно ласковое напутствие.

Лёгкий ветер спускался к озеру вместе со мной, нёс шлейф из ярких запахов скошенной днём и высушенной солнцем травы, сладкой ночной свежести и вездесущей крапивы. Спустившись по склону к дороге, невероятно тихому и пустому сейчас месту, я перешёл её и остановился над самым обрывом.

Берег здесь поднимался над озером метра на два-три и, то опускаясь к воде, то поднимаясь над ней, шёл так до самого Дунбара. На противоположном берегу мерцал крохотными огоньками поднимающийся по холму Гатри. Словно живые, дышащие звёздочки, свет окон и фонарей казался отсюда столь притягательным, что хотелось простоять так до самого рассвета. А над городом, отражаясь в воде глазом гигантской рыбы, сияла истинным серебром почти обрисовавшая круг Луна...

Машинально раскурив трубку, я вглядывался в дальний берег.

Может, мне попробовать разговорить Марлен? Прийти к ней и побеседовать? Искала же она себе учителей по магии? А может, искала мошек для Паука... Меня же не нашла, так как не было меня тогда в городе.

Надо заглянуть к Глэдис. И, возможно, что-то смог разузнать Рон.

Над озером выплывал туман. Вплетаясь в его призрачные локоны, над самой водой стелилась тихая мелодия и слова старой, знакомой песни. Видимо, Терновке не спалось в эту ночь.

Поднявшись в воздух, я заскользил над озёрной, а затем и над речной тишиной, и лёгкими всплесками воды. Жаль, что "Наяда" не из тех ресторанчиков, что работают допоздна, подумалось мне, когда я попытался различить над водным пространством, на дальней полоске набережной, любимое кафе. После полуночи нормально поужинать можно было только у Рона. Нет, не на первом этаже конечно (упасите боги от столь экстравагантного способа самоубийства!), но пара комнат наверху частенько бывает занята.

Тёмная громада дунбарского леса, дремлющая по правую руку, хранила молчание — там давно некому и не с кем разговаривать. Сосновый холм, уже оставшийся со старым причалом позади, запоздало пробормотал вослед чей-то сон.

На территорию города пришлось свернуть задолго до низинных кварталов — пролетать над приречными домишками было неприятно даже на такой высоте. Глэдис сейчас, наверняка, в своём чердачном убежище, хотя, может быть, перебралась и в квартирку на Фабричной. Я огляделся по сторонам, выискивая тихое свечение. Безрезультатно. Нет, спрятаться она не могла, да и случись с ней что, я бы почувствовал. Прислушавшись к себе, я всё-таки отыскал крохотную частичку памяти её крови, и на пару секунд даже увидел вагон паровоза, в котором Глэдис спешно удалялась от Гатри... Однако-ж!