Бегущая по мирам

— Господин Александер! Выходите! — очень любезно предложил Итальянец. — Мы вас не тронем! — кто-то при этих словах загоготал и тут же резко заткнулся, очевидно, получив пинка. — Нам только нужна одна вещь... — продолжал бандит.

Упырь оставил меня в покое и стал скрестись в дверь.

— Чего им надо? — прошептала я.

— Диск с откровениями доктора Реджа... — также шепотом ответил Джем. — Они боятся, что он все еще у меня, потому и медлят, а то бы уже давно взорвали здесь все к чертям.

— А он у тебя?..

— Я его потерял... — соврал он.

Джем был прав в своем предположении. Итальянцу нужен был диск и списки клиентов, пользовавшихся услугами "фирмы", — тогда он прижмет своих бывших коллег к стенке и заставит их снова взять его в долю, а со временем — обойдется и без них.

Удары, сотрясающие вход в наше убежище, стали еще сильнее, как вдруг снаружи послышался странный шум — будто кто-то хлопал в ладоши, только гораздо громче, — и крики. Крики, от которых у меня кровь в жилах заледенела, хотя я уже и так была напугана до смерти.

Выпотрошенный засуетился и стал еще усерднее царапать дверь, как собака, почуявшая приближение хозяина. Наконец, там все стихло, слышно было только, как когти корябают железо... И тут нам в лицо ударил свет — свет погожего осеннего дня. В подземелье ворвался свежий воздух, напоенный запахом спелых яблок, жухлой травы и листвы, уже сбрызнутой золотом... Господи, а небо-то какое синее и чистое!.. Высоко-высоко летел журавлиный клин, прощально курлыкая, — и так мне стало вдруг хорошо, что я поняла — все кончилось.

Только потом, насладившись синевой неба и кружевом дрожащих на ветках прозрачных листьев, я перевела взгляд вниз — на грешную землю — и увидела незнакомого человека.

Он был безликий, неприметный. Никогда мне не приходилось встречать еще людей с таким... с таким напрочь лишенным индивидуальности лицом. Разве вот только глаза... Я не смогла тогда подобрать слова, чтобы выразить их сущность, — только потом, спустя время, я осознала, что он смотрел так же, как те странные существа на свалке...

* * *

Обнаружив незнакомца, я поискала глазами Джема — и поразилась: он дрожал от страха. Зато наш ужасный сосед радостно бросился к тому, и он ласково взял его на руки, точно ребенка.

— Разве вам не хочется сказать мне спасибо? — осведомился незнакомец.

Вокруг валялись трупы бандитов, их животы были вспороты, а кишки... Я почувствовала могучий рвотный позыв и отвернулась.

— Кто вы такой?

— Ваш друг со мной уже знаком. Он называет меня Бесцветным, и вы можете звать так, хотя с тем же успехом меня можно было бы окрестить Безликим, Безымянным... Безжалостным...

Потом мы сидели на траве, греясь в лучах заходящего солнца, а он выкопал яму и сбросил туда тела убитых.

— Один сбежал, — сказал он. — Чернявый такой... Вы не хотите прочитать над ними поминальную? — вежливо спросил он у меня.

Я покачала головой. Он стал засыпать могилу. Выпотрошенный сидел у дерева, обнимая его руками. Я старалась не смотреть в его сторону. Когда с этим было покончено, Бесцветный сказал:

— Иди сюда, Рувир... — и снова поднял Выпотрошенного на руки.

Он отнес его к пруду, посадил в воду, и принялся копать неподалеку еще одну яму. Я подошла поближе. Когда яма была готова, он вытащил Выпотрошенного из воды и положил его на дно ямы, поцеловал, вылез и... стал засыпать его землей.

— Что же вы делаете?! Он ведь — живой!

— Он давно умер. — спокойно ответил Бесцветный. — Как человек... Я посадил его в землю и со временем он станет деревом.

— Это... метафора?

— Нет. Это — мутация. — бесстрастно поправил он, продолжая засыпать яму.

На Выпотрошенного падали комья земли, но он только бессмысленно моргал.

— Он уже дал ростки. — пояснил Бесцветный. — Я выкрал его из морга, потому что там бы его отправили в печь...

— А убил его перед этим — тоже ты? — Джем неслышно подошел и встал рядом.

Очухался, наконец...

— Я... — просто ответил Бесцветный. — Он был слишком опасен для людей. И кое-кто этим пользовался.

Засыпав яму, он отбросил лопату, отряхнул руки, и ведром натаскал воды, полив место захоронения.

* * *

— Вам нельзя оставаться тут, — сказал Бесцветный чуть позже.

Мы ужинали, а он сидел и смотрел как мы едим. У меня и так кусок не лез в горло, а тут еще он уставился...

— Сами знаем, — буркнул Джем.

— У меня есть на примете одно местечко — туда вряд ли кто-нибудь сунется.

Джем молчал, пыхтя как паровоз. Я поняла — назревает скандал.

— Вот что, парень, — начал Джем многообещающим тоном, — валил бы ты отсюда! Ты нам помог, мы тебе за это очень благодарны, но больше в твоих услугах не нуждаемся.

— Ошибаешься... — спокойно ответил Бесцветный. — Ты, видимо, решил, что все твои враги — мертвы?

— А ты знаешь кого-то, кто еще имеет на меня зуб?

— Конечно.

— И кто же? Итальянец?

— Твой дядя...

Я вздрогнула и уронила вилку. А Джем выскочил из-за стола и заорал:

— Ну вот что: этот рефрен мне уже порядком осточертел! "Твой дядя... Твой дядя!" — опять все упирается в него... Скапустился дядя! Преставился, родимый, а ты — катись к дьяволу!..

Бесцветный резко поднялся с места и я решила, что Джему не миновать взбучки. Но вместо этого тот вышел и вскоре вернулся, волоча за собой хнычущего и упирающегося — кого бы вы думали? — достопочтенного доктора Реджа... Выглядел, правда, этот господин далеко не так респектабельно, как накануне: у него был такой видок, словно его только что вытащили из стиральной машины.

— Прихватил по дороге сюда, — пояснил Бесцветный, и встряхнул чародея от хирургии за шиворот. — Расскажите-ка, милейший, этим людям то, что вы уже поведали мне.

— Грег Александер явился ко мне неделю назад и сказал, что его хотят убить... — покорно пролепетал Редж, словно примерный ученик, повторяющий выученное задание.

— Кто? — спросила я.

— Он не сказал. Мы с ним старые друзья и я не мог ему отказать... — Редж замолчал.

— Дальше! — потребовал Джем.

— Налейте мне выпить, — неожиданно капризным тоном заявил Редж. Я налила ему воды. Он брезгливо недоуменно нюхнул стакан: — Я сказал — выпить, а не попить!

— Не хамите, доктор, — проворчал Бесцветный.

Редж со страдальческой миной отпил воды, руки у него тряслись.

— Потом он... — и снова замолчал. — Вы знаете, мне до сих пор страшно об этом вспоминать...

— Ну, же! — воскликнули мы хором.

— В общем, — решился доктор, — он... раздвоился у меня на глазах.

— Как?!

— Обыкновенно. Раздвоился — и все. Был один — стало двое... — и, поделившись с нами этой "страшной" тайной, Редж глупо захихикал.

— Что за бред? — рассвирепел Джем.

— Я говорю чистую правду! — оскорбился доктор. — Он раздвоился, а потом дал тому — другому — сильную дозу... — он пробормотал название, -... и тот умер от сердечного приступа. А затем он сказал, чтобы труп полежал у меня, и чтобы я давал возможность полюбоваться на него всем желающим... Когда выяснилось, что вы его племянник... ну, я и...

По лицу Джема было ясно, что он не верит ему, а у меня вдруг возникло ощущение, словно я вот-вот что-то вспомню...

— Дядя, наверное, говорил вам, будто я хочу его убить? — спросил Джем.

— Н-нет... Он, мне показалось, наоборот — хочет убить вас.

— Почему?

— Ну, я не знаю... Вроде бы он считает, что вы заодно с его бывшими компаньонами, они ведь хотели его убрать: он собирался выйти из игры, чтобы затеять новый большой бизнес — что-то из области психиатрии, а им нужна была формула... К тому же он располагал всеми данными по поводу... вы сами знаете чего...

— Вы его очень боитесь? — спросил вдруг Джем.

Редж не ответил, только судорожно глотнул, дернув кадыком.

— Но почему? — настаивал Джем.

— Он — страшный человек... — ответил Редж, и больше мы от него не смогли добиться ничего вразумительного.

* * *

— Я думаю, он врет. — сказал Джем, когда мы остались одни. — Или это была галлюцинация.

— А смерть Очкарика — тоже галлюцинация?

— Фактом, не требующим доказательств, остается только одно: Очкарик — умер. Как его убили — это уже спорно. Возможно, то, что мы видели — тоже глюк.

Я посмотрела на него в упор и он отвел глаза.

— Ты ведь что-то знаешь, Джем, — недаром ты был весь день сам не свой — еще до того, как нагрянули эти... Скажи мне!

— Не хотел тебя тревожить... Я узнал сегодня: экспертиза генокода установила, что тот мертвец, у которого я отрезал палец — не мой дядя...

— Кто же?

— В лучшем случае — его двойник.

— Значит, эта галлюцинация имеет-таки материальную оболочку.

Я-то думала — все уже окончательно прояснилось, а оказывается — еще больше запуталось. Джема заботило другое: какую игру затеял Лейтенант? Он не сомневался, что именно тот поведал Итальянцу, что они живы, и выдал ему их местопребывание, — когда речь заходит о больших деньгах никому нельзя доверять. " Итак", — думал он, — "подведем итоги: жаждущих моей крови поубавилось, однако, еще предостаточно... А чего я добился? Ничего. Дядюшка по-прежнему в бегах, да еще норовит первым нанести удар; где его наследница — неизвестно, и я далек от вожделенных миллионов так же, как и в самом начале этого безумия..." И тут его осенило: ведь существуют еще какие-то дневники! Если это, конечно, не те папки, что раздобыл Бесцветный... Что, если там есть какая-то зацепочка? Но где он мог их спрятать? Да где угодно! — и новая затея показалась Джему безнадежной. Но мысль об этом не ушла бесследно, она засела глубоко в подсознании, и он продолжал искать ответ даже тогда, когда об этом не думал.

* * *

Бесцветный сказал, что утром отвезет нас в надежное место. Как я поняла, он имел в виду законсервированную старую атомную станцию в ста двадцати милях к северу от города, — до этого я ни о чем таком не слышала и мои спутники были удивлены не меньше моего.

— Это не совсем то, о чем вы подумали, — кратко пояснил он и чему-то улыбнулся.

Улыбка вышла неприятной. Потом он велел нам ложиться спать. Джем улегся в одной комнате с Реджем, на которого перед этим надел наручники. Бесцветный остался на улице.

Я лежала и смотрела в темноту, слушая ветер за окном. Старый дом скрипел и жаловался на ревматизм. Это был дом ее родителей — теперь я узнала его. Вскоре после... словом, после того, что случилось, они разорились и подались в другие края. Мне сообщили об этом, когда я вышла из лечебницы... Боже мой, неужели он сказал мне правду?! Но почему я не могу этого вспомнить?..

Я снова и снова прокручивала в памяти т о т день: ее голос по телефону был неестественный, я даже ее не узнала сначала, подумав было, что это чей-то нелепый розыгрыш — знаете, есть такие штучки — имитаторы. Но шутка была слишком злой, и я позвонила в полицию, а сама помчалась туда... Увидев меня, она крикнула что-то вроде: "Зачем ты пришла?! Тебя никто не звал!" Она уже стояла на самом краю и я боялась к ней подойти — боялась, что она шарахнется от меня и упадет... У нее началась истерика и мне тогда все почему-то казалось, что она не хочет этого делать. Или в то время я просто не могла поверить, что человек может покончить с собой в такой вот ласковый яркий день, когда ветер пахнет весной, а над головой бездонное синее небо?.. А потом она поскользнулась...

Стоп... Она — поскользнулась??

Я снова отчетливо увидела ее руки, цепляющиеся за край крыши...

Стараясь не спугнуть видение, я мысленно подошла к краю крыши — и увидела... море. Бескрайнюю, уходящую за горизонт, сине-зеленую ширь.

...Я стояла на мраморных плитах Набережной — у самой воды. Меня обволакивало теплом летнего солнца, дул легкий бриз, напоенный запахом моря, и волны швыряли пригоршни соленых брызг.

— Ты тоже тут? — удивленно спросил рядом знакомый голос.

На ступеньках, закатав штанины и сунув тощие ноги в воду, сидел... Очкарик. Он, видимо, только что искупался — мокрые волосы были взъерошены. Он смотрел на меня, близоруко щурясь, и, по-моему, был рад. Я тоже.

Присев рядом с ним, я ласково пригладила ему волосы.

— Ну, как тебе здесь?

Он засмущался:

— Здесь хорошо... Только я еще не привык...

Он оглянулся: на Набережной сегодня было много людей — веселых, нарядных. Все столики кафе были заняты. Наверху в ротонде играл духовой оркестр. Из-за мыса показалась флотилия разноцветных парусов — начиналась регата. Я почувствовала, как во мне закипает пузырьками тихая беспричинная радость, и стало так хорошо!

— Это все как-то не похоже... — продолжил он.

— Не похоже — на что? — рассматривая праздничную публику, спросила я.

— Ну-у... на загробный мир...

Вот дурень!

— Считаешь, ты — умер? — насмешливо спросила я.

Он озадаченно взглянул на меня.

— А ты — нет?..

— Нет. Мертвые сюда не приходят...

Конечно, ведь это был — мой сон, и я сама устанавливала правила.

Очкарик задумчиво уставился на море.

— Ты перекинула меня сюда... А сама? Почему ты — там?

Я пожала плечами.

— Не знаю.

Ударила пушка, снаряд прочертил в воздухе белесый дымный след и яхты устремились вперед.

— Я тут познакомился с одним юношей, — сказал вдруг Очкарик, — говорит, что он — твой сын. Он и впрямь очень на тебя похож... Вчера его посвятили в рыцари. Красивый обычай... Во-он его парус!..

Волны резала грудью белоснежная красавица с оранжевыми парусами, на которых было изображено ярко-красное солнце с извивающимися лучами.

Кто-то тронул меня за плечо. Я подняла голову: Вишневый Лакей!..

— Уже?!

Но он покачал головой:

— Вас просят срочно прибыть во Дворец.

Я оторвалась от нагретого солнцем мрамора и последовала за ним. Он шел впереди, прокладывая дорогу сквозь толпу.

Очкарик увязался за нами. Я очутилась в водовороте веселых возгласов, смеха, улыбок, аромата хороших духов и сладостей. С трудом пробившись наверх, мы сели в поданный экипаж. Зацокали подковы. Мы ехали по старинным узким улочкам мимо играющих детей, уличных музыкантов, фонтанов, людей, сидящих за столиками прямо на открытом воздухе... Очкарик высунулся в окно и жадно глазел по сторонам. На его лице был написан детский восторг. Когда мы приехали, его волосы были усыпаны конфетти, а за ухом болтался обрывок серпантина.

Королевский дворец встретил нас прохладной роскошью сверкающих залов, казавшихся темными после яркого солнца улиц. Королева стремительно — по-другому она и не умела — вышла нам навстречу.

— Мы поймали его! — без всяких предисловий взволнованно сообщила она. — Едем!..

Через несколько минут мы были у Собора. За всю дорогу она не произнесла ни слова, сосредоточенно думая о чем-то своем. Ее волнение передалось и мне. Когда же мы поднимались по гранитным ступеням, она сказала:

— Ты должна узнать его и вышвырнуть отсюда навсегда. Только ты это можешь.

— Но есть и другие творцы!

— Да, но ты привела его сюда...

На коленях пред алтарем стоял человек. Его лицо было искажено бессильной ненавистью и злобой. Он пытался встать и не мог. Королева и Очкарик чуть отстали, и остановились, а я подошла прямо к нему. При виде меня по его лицу пробежала судорога. Он обхватил меня за ноги и страстно зашептал, впиваясь взором в мои глаза: