— А почему, Анастэйс? — после нескольких глотков, спросил он.
— Почему нет возможности готовить?
— Да. Ты кто по национальности?
— Не знаю, — легкомысленно скривилась я. — Если верить Зене, то, по всей видимости, предки мои были из страны под названием Франция. А, попав в этот мир, все маги и люди перемешались между собой и постепенно забыли о своих корнях. Это такая плата за право заниматься своим ремеслом и жить без постоянного страха. Хотя, я слышала, что кое-где в предгорьях есть целые языческие деревни, которые свято чтят своих богов. Но, они живут замкнуто и не выставляют свою веру напоказ. За это и к ним никто не лезет.
— Наверное, оно того стоит, — задумчиво произнес мужчина.
— Что стоит?
— Это право полноценно жить. А... браки?
— Между разными расами?
— Ну да, — вскинул на меня глаза Ветран. — Часто они... случаются?
— Да, часто. Даже среди алантов, хотя, конечно, есть свои трудности.
— В образе жизни?
— Нет, в ее продолжительности. Аланты, в отличие от людей и даже магов живут очень долго. Хотя, некоторых и это не останавливает, если любовь настоящая. Вот, Гелию и ее мужа, Колина, например.
— Муж твоей знакомой — человек? — вскинул брови воин духа.
— Ага. И они вполне счастливы, несмотря на ее хроническую беременность.
— Это как?
— У этой супружеской пары уже семеро детей. Старшему, если я не ошибаюсь, около сорока, и у него своя большая семья, а Гелия сейчас беременна восьмым и, думаю, на этом не остановится, — со смехом пояснила я. — Скоро весь Мэзонруж будет пестреть маленькими и большими полуалантами... Скажи, Ветран, а у тебя есть...
— Семья? — с улыбкой спросил он.
— Ага... Или зазноба?
— Моя семья, Анастэйс, это моя старая матушка и два женатых старших брата, с которыми я, к сожалению, вижусь редко. А... зазнобы у меня нет. Как то все не до этого было, — нахмурился мужчина и опустил глаза. — А вообще, почему ты не ешь? Противоядие то уже действует?
— По-моему, да, — прислушавшись к 'волнам' в голове, сообщила я и взяла в руку вилку. — ... Ошэ-энь вкусно. Правда...
Дальше дело пошло по накатанной и мы, очень скоро 'приговорили' половину бутыли и три четверти пирога, а потом, наплевав не то, что на этикет, а вообще на правила приличия, стали отламывать его куски прямо руками с общего блюда. Вот тут то, после тоста 'за прекрасную Грундильду!', меня, вдруг, накрыла совесть:
— Ой... Как то мне не хорошо, — скривившись, поставила я пустой бокал на стол.
— Что такое? — напрягся Ветран. — В голове нехорошо?
— В душе... Надо умника выпускать, — подорвалась я с места, а потом, у самого костра остановилась. — Хотя, он сам виноват.
— Я так и знал, — смеясь, покачал головой воин духа.
— Что ты знал?
— Что ты его в погребе закрыла по собственной инициативе, — подошел он ко мне. — За что, если не секрет?
Секрет?.. Данное понятие после определенного количества спиртного сильно размывается в границах. Но, я еще как-то попыталась 'обойти' нашу с Зеней щекотливую тему. Правда, недолго и недалеко:
— А не будет обзываться, — тряхнула я головой и пошла в обход Ветрана.
— Это как он тебя обозвал? — ловко ухватил он меня за руку.
— Как?.. Ты, правда, хочешь знать?.. Безмозгло влюбленной кошелкой...Так и сказал.
— Да?.. — почувствовала я, как дрогнули его пальцы и, сначала разжались, чуть не выпустив мои, а потом Ветран, вдруг, подхватил и вторую мою руку. — Анастэйс, я думаю, мы оба с тобой заслуживаем этого гордого звания.
— Ты тоже... безмозгло влюбленная кошелка?
— Хуже. Я прекрасно осознаю то, что делаю... Ты скажи — если тебе не приятен этот разговор, я замолчу и больше никог...
— Говори, — сама я сжала его пальцы. — Говори, Ветран.
— Хорошо. Говорю... Когда я увидел тебя у дома вашего священника, ты показалась мне... странной со своими синими волосами и какой-то растерянной, но, мне тогда было проще — воспринимать тебя именно такой. А потом я пришел в твой дом, и все очень быстро изменилось. Я стал видеть в тебе очень похожего на меня... человека. Да, именно человека. А еще замечательную, непередаваемо прекрасную девушку. И меня это одновременно притягивало и пугало, потому что чувство это полностью противоречило всему моему мироощущению. Для тебя ведь это не секрет? Ведь так? — поймал он мой потерянный взгляд.
— Так.
— А теперь меня пугает уже совершенно другое, Анастэйс. Меня пугает собственное желание. Я очень хочу прямо сейчас и навсегда полностью растворить тебя в себе. Я хочу обнять тебя и больше никогда не выпускать из своих рук. Я хочу видеть тебя каждый миг и чувствовать твое тепло. Пить тебя, как родниковую воду, как полыхающий огонь, каждый день и всю свою жизнь. И еще я очень хочу сделать тебя счастливой... — замолчал он и, склонившись, прижался к моему лбу своим. — Прости меня за это, Анастэйс.
— Простить? Да я в жизни своей не слышала ничего прекраснее и желаннее этих слов... Чего же ты боишься, Ветран?
— Того, что не в силах подарить тебе счастье, которого ты заслуживаешь.
— Что?.. — отпрянула я от него. — Почему?
— Мы из разных миров, Анастэйс, а это значит, что рано или поздно наши дороги разойдутся. И если я сейчас не подавлю в себе свою стихию, то в будущем причиню тебе еще большую боль.
— Мы из разных миров? У тебя три ноги или рыбья чешуя? Ты спишь вниз головой или по праздникам превращаешься в мухомор? Мир, он для всех один, Ветран. Неужели ты до сих пор этого не понял?
— Ну, хорошо. Тогда ответь мне честно, Анастэйс: смогла бы ты в будущем поехать со мной в Бередню и жить там по нашим законам и обычаям? Смогла бы, каждый раз провожая меня на мое очередное поручение не думать с содроганием о том, чем я занимаюсь и сколько водяных или русалок убью сегодня? Смогла бы, вдали от всего привычного, родного, созданного для таких, как ты, сохранить душевный покой? Только честно...
Глупо просить другого измениться ради любви. Тем более глупо, если ты сам не в силах сделать того же. Если этому противится все твое естество и восстает душа. Глупо и самонадеянно.
— Нет... Ты прав, Ветран.
— Вот за это меня и прости. Я не смогу разрушить твой мир и принять его тоже не в моей власти.
— Ага... Я все поняла, — громко выдохнула я, стараясь скрыть подступившие слезы. — Я пойду... Ты оставь здесь все, я потом сама... — скривившись в гримасе, припустила я в сторону избушки.
— Анастэйс! — ринулся следом мужчина. — Постой! Ты куда?..
— Не ходи за мной! — затормозив, прокричала я. — Пожалуйста. Я не хочу реветь при тебе, потому что... — и, вдруг, замолчала, открыв рот. — Да как же не вовремя то!
— Что?! — тоже замер Ветран и через мгновенье повернул голову в сторону калитки. — Там кто-то пришел?
— Ага. Надо... туда.
— Я с тобой.
Вот так. Вся заготовленная женская истерика Зене под хвост. Да и сам кот до сих пор мается в холодном погребе за истинную правду. И вообще, жизнь, она... 'Мать моя, Ибельмания!'.
— Ух, ты! А я что вам всем говорила, не до нас им, видите ли! — и как же ты права, полубожественная и вечно беременная Гелия... Женщина склонилась ко мне и, на секунду заглянув в глаза, быстрым движением смахнула со щеки слезу, а потом в эту же щеку меня и чмокнула. — Ты мне потом еще спасибо скажешь за наше вторжение... Мы к вам ненадолго, просто выгуливаемся после застолья, да и именинник по тебе соскучился! Заходим! — сказано было уже громко и звучало, как свершившийся, неизбежный факт.
Однако не знаю, как Ветран, а я, хоть и встретила своих неурочных гостей соответствующей ситуации физиономией, но, мгновеньем позже, все же им обрадовалась, потому что их физиономии, почти все, оказались мне знакомыми и местами даже родными. Как то: мой многоуважаемый и слегка нетрезвый (ого!) начальник, господин Труш с выражением удивления на лице (видно, от самого себя), Аргус в новых штанах и новом пиджаке со своей старой лютней через плечо, высокий темноволосый муж Гелии, он же именинник, Колин, с извиняющейся улыбкой, Алена с очередным цветастым шарфом на шее и в праздничном платье 'абажур' со своим... а вот это уже что-то свеженькое, если можно так сказать. Потому что новый ее ухажер был, мягко говоря, далеко не первой свежести человеком, хотя смотрелся вполне прилично и даже презентабельно:
— Горст Фенербак, — представился седовласый крепкий мужчина, едва очутившись на моей территории, и внимательно посмотрел на Ветрана.
Воин духа, чисто символически, качнул головой и сделал шаг в сторону — путь свободен... Интересно, всех остальных он тоже так 'пропускал'?..
— Стася, что тебе скажу, — тут же вцепилась в меня свободной от ухажера рукой Алена и поддернула к себе поближе. — Это мой... хороший знакомый из Куполграда, ветеран Прокурата. А здесь — у меня в гостях — на отдыхе и лечении. А вообще, мы так хорошо посидели. Жалко, что тебя не было... А вы что постные такие? А куда это все направились? А мы, разве, не в дом идем?
— Мне в какой последовательности отвечать? — воспользовалась я паузой.
— А в какой хочешь, — великодушно разрешила художница.
— Тогда сразу на все три — понятия не имею.
— Анастэйс, а у вас тут мило! Костерок горит! Вот здесь и обоснуемся! — донеслось уже из-за угла дома. — Колин, дорогой, где наши запасы?!
— Ага, выгуливались, значит, — хмыкнула я и, оторвавшись от замыкающей пары, понеслась на командный голос вездесущего аланта.
А потом попрыгала-попрыгала, изображая из себя хозяйку, да так и замерла в сторонке, отодвинутая туда деятельной Гелией. Вскоре ко мне присоединился и Ветран. И нам двоим только и осталось стоять и наблюдать, как в моем престарелом саду появился сначала, навещанный по-алантски изящно(9), длинный стол под клетчатой скатертью, затем две резные лавки к нему и кресло-качалка (за каким-то рожном). И все это — около нашего с Ветраном 'милого костерка'.
— Да-а. Полный беспредел, — прихлопнула я рукой нижнюю челюсть мужчины.
— А ты знаешь, — 'отмер' он. — Я теперь начинаю верить в то, что наш государь Грэгор был алантом. У нас есть легенда про то, как он за одну ночь выстроил крепость на Черничной пустоши и огородил ее высоченными каменными стенами.
— Да что ты? И какими еще чудесами полна твоя страна? — не по-доброму взглянула я на Ветрана. Тот в ответ лишь вздохнул и с тоской отвел глаза:
— Анастэйс, скажи мне, мы можем с тобой быть... друзьями? Мне бы этого очень хотелось.
— Нет, Ветран. Это выше моих сил. — 'Нет... Друга моего ненасытная Бередня уже забрала. Так пусть теперь она подавится моим любимым, а своим по-прежнему преданным воином духа. А я... А что я? У меня останется мой мир, мой дом и мой престарелый сад, меблированный с алантским изяществом... И еще пустота внутри...'.
— Анастэйс! Посуды у тебя достаточно или мне продолжать? — тоном королевы фей уточнила Гелия от стола, на котором Колин и Алена уже раскладывали свои 'запасы'.
— Хватит. Я сейчас, — с готовностью развернулась я в сторону дома. Но, первое что сделала, как только очутилась внутри — шлепнулась у заставленного погребного лаза и отодвинула в сторону скамейку. — Зеня... Зеня.
— Что тебе? — угрюмо отозвался мне умник.
— Извини меня... Ты был прав и я, вот это и есть — безмозглая и... кошелка. Да, и еще влюбленная... Ты меня простишь?
— Я подумаю. Голод и холод способствуют чистоте мыслей.
— И долго ты будешь думать? — тоскливо уставилась я на дырку в полу.
— Не знаю, — упрямо оповестили снизу.
— Ну, тогда я здесь посижу, — скрестила я ноги и обхватила щеки ладошками.
— И долго ты намерена здесь сидеть?
— Зигмунд! Ты чего выкобениваешься? Ждешь, когда у тебя лапы и хвост отпадут?.. Хозяйка, он подумал!
— Нет, я не настаиваю. Раз виновата — подожду. Пусть сидит, — смиренно вздохнула я, дождавшись вместо ответа приглушенный шум возни, сопровождаемой шипением кота и возмущенным писком домовихи, а, примерно через минуту... — Зеня! — почти за шкирку выдернула я, появившегося в лазе умника и прижала к себе. — Какой ты продрогший. Я тебя сейчас согрею и... пожалею.
Зигмунд сначала попробовал от такой перспективы вырваться, но, вскоре затих и, действительно, перестал дрожать, однако морду ко мне так и не повернул:
— Что у вас произошло? Выяснили отношения?
— Ага.
— Вы друг друга любите, но быть вместе не можете, — сквозь зубы констатировал философ. — Так?
— Ага. Если можно назвать любовью желание растворить и выпить, то, этот фанатик хвостокрутов нечисти меня любит. Но, свою работу и свою Бередню он любит сильнее. Только, давай не будем больше об этом, — сделала я еще одну безуспешную попытку развернуть к себе кота. — У нас в саду у костра гости. Хочешь со мной к ним? Ты замерз и голодный, а Гелия принесла с собой...
— Ликерчик? — заинтересованно развернул он одни только уши.
— Ликерчик. Твой любимый — яичный. Давай? Для сугреву?.. Или валерьяночки? И плова?
— А можно... сегодня ликерчик, а завтра валерьяночку? — явил-таки, свою наглую морду Зигмунд.
— Ну, ничего себе! Не настолько я перед тобой и винова... Та-ак... А в чем это ты?.. А чем это от тебя пахнет?.. Пирогом?!.. Стоять!
Кот, вырвавшись, наконец, метнулся сначала в сторону своего спасительного лаза, а потом, передумал и нырнул в едва открывшуюся садовую дверь.
— Ого! — проводил его удивленным взглядом Ветран. — Куда это он?
— Он меня обманул, — так и осталась я сидеть на полу. — Я думала, он голодный. Ползала перед этой дыркой на коленях, прощения у него просила, а он нажрался пирога, трахикарпус полосатый, и передо мной еще и выпендривался. Груша! Это ты его накормила?.. Груша...
— Я... — робко проблеяла домовиха. — Зигмунд меня очень попросил.
— Попросил, значит. Ну что ж, пусть теперь Зигмунд будет твоим хозяином, — с обидой сообщила я злополучной дырке. — Ты меня поняла, Грундильда?
— Анастэйс.
— А ты... Ты тоже молчи, — попал 'под обстрел' и воин духа. — Вы все уже свой выбор сделали. Вот с ним и живите, а я уж сама как-нибудь. И вообще, я... — растерянно обхватила я голову руками. — Я ведь зачем-то сюда пришла...
— За посудой, — сдавленно произнес мужчина. — Я пришел тебе помочь.
— Это я уже поняла, — брякнула я ему прямо в протянутые руки стопку тарелок из буфета, а потом сверху еще и кружки водрузила. — Все. Остальное — сама...
— В каком смысле? — опешил, вдруг, Ветран.
— В прямом. А во всем остальном, как ты и хотел — до первого разветвления на дороге... Ну, что ты стоишь?.. Иди, Ветран, — быстро отвернулась я от него и зажмурила глаза. — 'Нет, пора брать себя в руки. Я, конечно, понимаю — это наш природный 'огненный' темперамент и против него с пожарным шлангом не попрешь, но... пора брать себя в руки. Иначе жизнь уже прямо сейчас станет невыносимой...'
Иногда разумные мысли приходят в голову своевременно. Иногда они вовсе ее обегают стороной, потому что боятся в этой голове погибельных сквозняков. А порой просветление наступает сразу после нескольких доз яичного ликера, срочно вызванного на замену пошедшему не на пользу померанцевому вину. Вот так и со мной, сидящей сейчас в собственном саду, в окружении приятных мне людей и одного беременного аланта.
