— Да уж, старость не в радость, — протянул Дион, состроив печальную рожу, — тебе, Антиф уже пора на лавке перед своей лачугой сидеть, дряхлые кости на солнышке греть, а ты все по горам скачешь, аки молодой и резвый козел.

— Какого ещё Ситалка?! — рявкнул фокеец.

— Который Аполлон[101], — бросил через плечо Эвмен и добавил, — не мучь его, Дион, сейчас он взбеленится, я тебя выручать не стану, потому как сам нарвался.

[101] Ситалк — "дарующий хлеб". Этим именем Аполлона называли в Дельфах.

— Аполлон? — захлопал глазами Антиф, — а причём здесь...

Он вдруг замолчал и поджал губы. Эвмен, как наяву увидел кулак, летящий в ухо Репейнику, но то была лишь игра воображения. Фокеец, потемнел лицом, но даже не взглянул на этолийца. Опустил глаза, рассматривая костяшки пальцев, сжимающие поводья.

— Зря ты, Дион, — покачал головой кардиец.

Сорокадвухлетний Эвмен и его ровесник Дион Репейник были всего на пару лет моложе Антифа, но тот, изрядно побитый жизнью, выглядел гораздо старше своего истинного возраста. Безбородым юнцом он сражался с македонянами в рядах своих соотечественников, когда Фокида бросила вызов Дельфийской амфиктионии[102], присвоив казну храма и, тем самым, совершив ужасное святотатство. Фокейцы считали знаменитое святилище своим и предпринимали уже не первую попытку забрать его в единоличное владение. Часть украденных у бога сокровищ они пустили на оплату наёмникам и неимоверно усилились. Их возмущённые соседи, амфиктионы, не смогли справиться с ними в одиночку (на сторону Фокиды встали Афины) и призвали на помощь Филиппа. Царь Македонии охотно воспользовался благовидным предлогом, чтобы влезть во внутренние эллинские дела, да ещё и выступить защитником святыни, после чего его уже гораздо реже называли варваром. Он разгромил святотатцев, разрушил их города и получил в награду право голоса в совете амфиктионов. Пустили эллины козла в огород. Несколько тысяч фокейцев и служивших им наёмников (за которыми из-за оскорбления Аполлона Дельфийского закрепилась слава людей без страха и совести), уцелевших в резне, отправились в изгнание. Многие приехали на Сицилию, где какое-то время сражались под знамёнами сиракузского стратега Тимолеонта против карфагенян. Некоторые позже переправились в Италию, пополнив наёмное войско спартанца Архидама. Среди них оказался и Антиф, который с тех самых пор не ступал на родную землю.

[102] Амфиктиония — религиозный союз городов, совместно охраняющих какую-либо святыню.

С Эвменом он подружился раньше, чем узнал, кем тот является, из-за чего впоследствии испытал некоторые душевные метания, ибо всем сердцем ненавидел покорителей своего отечества. Уговорил себя, что кардиец в те годы был совсем ещё мальчишкой, да вдобавок и не македонянином. Тех Антиф не мог простить до сих пор.

С Дионом дела обстояли схожим образом, а в какой-то мере даже интереснее: Репейник сражался с македонянами в рядах этолийской фаланги при Фермопилах и едва не встретился с кардийцем в бою (о чём, конечно, оба не подозревали). Впрочем, в отличие от Антифа, неприязни к македонянам он не чувствовал, хотя Кратер в той битве изрядно потоптался по его соотечественникам. Дион отличался острым языком, временами напоминая Эвмену обитателя одной афинской бочки, но при этом все же имел нрав скорее добрый, нежели скверный. Хотя иногда, увлёкшись, перегибал палку ехидства. Товарищи ценили Репейника за бескорыстие, нестяжательство. При этом он никогда не отказывался хорошо поесть и выпить, а уж сколько женщин перелюбил, не поддавалось счету.

— Надулся? Зря. Признай — сгубила жадность абдеритов[103]. Что заслужили, то и получили. Я бы даже сказал — легко отделались.

[103] Абдерит — уроженец города Абдеры во Фракии. Этим словом греки называли простаков.

— Ты, лысый, сам в своей желчи не потони, — буркнул фокеец, — язык, как помело, смотри, отхватят. До смертного часа будешь над всеэллинским горем потешаться?

— До чьего?

— Что, "до чьего"?

— До чьего часа смертного? Моего или твоего?

— Да пошёл ты...

Указание, куда ему следует отправиться, Репейник проигнорировал.

— И, кстати, про "всеэллинское горе" кончай заливать. Например, нам, этолийцам, на эту вашу...

— Да вам всегда на все насрать. А я говорю — всеэллинское. Сколько лет бодались, сколько городов схлестнулось, сколько народу полегло... А под конец даже победители оказались в проигравших, под пятой Филиппа, будь он проклят.

Эвмен, услышав эти слова, даже ухом не повёл.

— Это не Филипп вас победил, а Аполлон наказал.

Антиф пропустил замечание мимо ушей.

— Ты вот меня святотатством попрекаешь, Репейник, а я что, Филомел? Или Ономарх? Или, может быть Фалек[104]? Их попрекай!

[104] Филомел, Ономарх, Фалек — фокейские стратеги.

Дион открыл было рот, чтобы возразить, но Эвмен опередил его:

— Репейник, заткнись уже.

Некоторое время ехали в молчании.

— А почему дед? — вдруг поинтересовался Антиф.

— Какой дед? — спросил Дион.

— Ты сказал: "ограбили деда Ситалка". Почему дед?

— Так ему в обед сто лет. Разве нет?

— Да уж поболе, — фыркнул Эвмен.

— Он, вообще-то, вечно молодой, — возразил Антиф.

— Вечно пьяный, — хохотнул Дион, — хотя это не про него. Лучше бы вы храм Диониса какой ограбили. Весёлый Вакх ещё бы и проставился для такой дружной компании.

— Расскажи это Александру, — сказал Эвмен, — он, когда разрушил Фивы, как раз по твоей мысли поступил. Нет уж, друзья, с богами лучше не ссориться. Ни с какими.

— Да уж... — Антиф снял шляпу и почесал затылок, — как нас ещё боги варваров примут?

— Для начала вшами наградят, — подал голос проводник, — они всегда так поступают со спесивыми эллинами, чтоб, значит, от нас, немытых варваров, не отличались.

— Не зли, Бойкен, фокейца, — сказал Репейник, — у них с богами разговор короткий. А вшей они и сами кому хочешь занесут.

— Эвмен, зачем ты потащил с собой этого дурня? — вздохнул Антиф, — Бойкен, не сердись. Расскажи лучше, каким богам вы молитесь?

— Разным, — ответил без особой охоты проводник, — почитаем и Зевса Додонского среди прочих.

— Вот тебе и варвары, — подмигнул Эвмен, улыбнувшись в ответ на немое изумление фокейца, — думаю, ты ещё многому там удивишься.

Бойкен не обманул — путешествие действительно подходило к концу. Дорога выбралась из поредевшего леса примерно в паре стадий от крепостных стен, опоясывавших голую вершину горы, словно царский венец высокородную лысину. Отсюда до массивных дубовых ворот уже было рукой подать, если напрямик рвануть. Однако пришлось заложить изрядный крюк, поскольку по кратчайшему пути влезть на кручу верхом не представлялось возможным. Крепость не имела рва: обрывистые склоны и без него обеспечивали достаточную защиту, да и выкопать его в каменистом грунте — занятие не из лёгких.

— Кодрион, — сказал проводник, — столица князя Агрона, сына Клита, сына Бардилея.

Главный город дассаретов даже по эллинским меркам совершенно справедливо назывался именно городом, а уж для варваров это и вовсе был своего рода Мегалополь. Разве что в неприступной глуши располагался. Стены Кодриона, сложенные из дикого камня, достигали в высоту девяти локтей. Венчались они не зубцами, а деревянной крытой галереей с бойницами.

Эллины называли этот город — Хрисондион. Намекали на расположенный неподалёку золотой рудник[105]. Именно его сия крепость и призвана была защищать, оставаясь в первые годы своего существования довольно небольшой и малонаселённой.

[105] Хрисос, хрисион (греч.) — золото.

Построил её бывший углежог Бардилей, пришлый дардан. Возвысившись у себя на родине, он явился в эти места с большой дружиной, назвался князем и отстоял этот титул. Бардилей объединил многие иллирийские племена, а столицей своей сделал город Скодру[106], расположенную севернее, в землях ардиеев.

[106] Современный албанский город Шкодер.

Через некоторое время князь-углежог усилился настолько, что смог менять по своему желанию македонских царей. Он изгнал царя Аминту и посадил на трон в Пелле своего ставленника. Беглец и трое его сыновей долго собирались с силами, неоднократно воевали с иллирийцами, терпели от них поражения, несли урон от внутренней смуты до тех пор, пока младший из братьев, Филипп, не взял власть в свои руки (отец и старшие к тому времени уже сложили головы). Он заключил мир с девяностолетним Бардилеем, и скрепил его браком с самой младшей дочерью князя, Авдатой, которую бодрый дед умудрился зачать в семьдесят.

Через год Бардилей умер, а собранные им племена раскололись. Сыновей старикан настрогал на целую фалангу, и они сразу же передрались между собой, в итоге потеряли не только Скодру, но и почти все отцовские владения. Клит, единственный уцелевший, смог закрепиться в землях дассаретов. Его ближайшие соседи тоже остались независимыми, а над северными племенами власть взял князь дарданов Граб. В союзе с фракийцами он предпринял попытку повторить успех Бардилея и снова потеснить Македонию, но теперь это была уже совсем другая страна. Граб потерпел сокрушительное поражение от Пармениона, после чего иллирийцы осмеливались лишь по мелочи гадить на границе.

С Клитом великий македонянин не враждовал. Тот без особых потрясений укреплял власть, сел в Кодрионе и частично перестроил крепость, превратив её в быстро растущий город. После смерти Филиппа, он, обманутый иллюзией слабости Александра, выступил против Македонии в союзе со своим зятем, Главкием, князем тавлантиев. Дассареты захватили пограничную крепость Пелион. Александр быстро продемонстрировал Клиту всю глубину его заблуждений, но после смерти царя в Азии иллирийцы опять взялись за старое.

Клит прожил ещё несколько лет и, умирая, завещал власть старшему сыну, Агрону. К нему же перешла и клятва Эвмена, вместе с его подопечным.

Путники приблизились к городским воротам, одна из створок которых была приоткрыта. В башне скучала стража. Из-за стен доносился шум городской жизни: собачий лай, конское ржание, тюканье топора, крики играющих детей. Над высокими острыми крышами мазанок клубился дымок, а лёгкий ветер доносил вкусные запахи чего-то съедобного, смешанные с "ароматами" коровьего, овечьего и конского навоза.

Снаружи стен эллинских городов днём всегда снуёт по своим делам куча народу. Здесь же Эвмен и его товарищи встретили всего пару человек. Кодрион жил привычной размеренной затворнической жизнью и пришельцами не интересовался.

Кардиец приблизился к воротам и окликнул стражу.

— Чего надо? — лениво поинтересовался один из воинов, очевидно, старший.

Увидев, что разговаривает с чужеземцами, он задал вопрос на эпирском диалекте эллинского, которым здесь многие владели.

— Мы эллины, — представился Эвмен.

— Откуда?

— Из разных мест. Князя хотим увидеть. Дома ли князь?

— Да князь-то дома, только на кой ты ему, бродяга?

— Ты не мог бы, добрый человек, передать начальным над тобой людям, что с князем очень бы хотел встретиться Эвмен из Кардии? Князь меня знает. А я тебя вознагражу за труды.

В руках Эвмена появилась серебряная монетка, прибавившая интереса в глазах стражника.

— Передам, — ответил тот.

— Ну вот, — Эвмен повернулся к спутникам, — увидим князя. Надеюсь, увидим и царя.

* * *

Два десятка юношей возрастом от двенадцати до пятнадцати лет, вооружённых длинными палками, игравшими роль копий, и щитами, плетёнными из лозы, штурмовали крутой, лишённый растительности склон, стараясь сбросить вниз его защитников, таких же "воинов", как они сами. Сражение кипело нешуточное: отроки орали ломающимися голосами нечто нечленораздельное в чем одновременно слышался и восторг и непереносимая обида. Кто-то, ещё час назад изображавший "сурового мужа", не выставляющего напоказ чувства, теперь не удержал слез и, размазывая их по грязному лицу, дубасил кулаками поверженного противника. Кого-то кусали за ногу, кому-то выворачивали нос. Лишь немногие пытались удерживать подобие строя.

Чуть в стороне на замшелом валуне сидел, поглаживая левую ногу и сердито хмурясь, человек средних лет, наставник отроков. Рядом стоял молодой человек, лет на пять старше тех, что участвовали в бою. Вид он имел тоже весьма недовольный.

— Пладомен, Тестим, ну что же вы! — кричал наставник, — Торкула, не стой столбом! Бей!

Защитники одолевали. Ещё пара минут и последние из штурмующих кубарем покатились вниз, ломая щиты. Победители издали дружный торжествующий вопль.

Наставник встал и, опираясь на палку, направился к побитому "войску", бойцы которого сгрудились внизу и, поскуливая, потирали синяки и ссадины. Молодой муж обогнал его, подхватил с земли пару потерянных деревянных мечей и крикнул:

— Торкула, вставай! Я не могу больше видеть этот позор! Вставай, поднимайся. Докажи, что ты не квашня, которую я только что наблюдал!

Он кинул меч одному из юношей. Тот нехотя встал.

— Защищайся!

Старший с ходу бросился в атаку, заставив отрока попятиться. Кленовые "клинки" с треском столкнулись.

— Раз. Два. Сверху. Справа, — Удары сыпались со всех сторон, Торкула пятился по кругу, улавливая движения противника скорее случайно, чем осмысленно. — Три. Хорошо. Четыре. Плечо. Пять. Эх...

Деревянный меч, вращаясь, пронёсся возле виска Неоптолема, сидевшего на корточках среди сверстников. Торкула, отброшенный крепкой затрещиной, отлетел в противоположную сторону.

— Тьфу ты... Это тебе за то, что такой неуклюжий! Андроклид, чему ты учишь этих бездельников? — молодой Бардилей, средний из трёх сыновей покойного князя Клита, не скрывая раздражения, отшвырнул в сторону учебный меч, — я готов провалиться сквозь землю от стыда! И этот телёнок называется моим братом!

— Молодой господин многоискусен в воинских забавах, — голос наставника, ещё недавно резкий, возбуждённый, вновь стал ровным и спокойным, — я хорошо помню тебя, каким ты был пять лет назад. Ты потерял бы меч уже на счёте "три".

Бардилей вспыхнул, но сдержался, бросил испепеляющий взгляд на Андроклида и, резко повернувшись, направился дальше вниз по склону, к деревьям, возле которых смирно стоял гнедой конёк.

Андроклид неодобрительно покачал головой, протянул руку Торкуле, рывком поставил его на ноги.

— Что вы смогли понять, юноши?

Отроки молчали. Наконец один из них робко поднял руку.

— Говори, — разрешил наставник.

— Нельзя стоять, как истукан, когда враг выбил оружие. Торкула мог поднырнуть у него под рукой и ударить в солнечное сплетение.

— Безусловно. Но я рассчитывал, что вы увидите и поймёте другое. Молодой Бардилей превосходит в силе и мастерстве своего брата, и он не был утомлён предшествующей дракой, но победил он не поэтому. Торкула не допускал и тени мысли, что способен взять верх. Юноши, возможно когда-нибудь, кому-то из вас доведётся встретиться в бою с человеком или целым войском, многократно превосходящим вас силой и опытом. И если вы скажете себе: "Эта сила превосходит мою", вы проиграете сражение ещё до его начала. Торкула, что помешало тебе победить?