Квантунская рапсодия

Но когда в результате тайных министерских игр, контр-адмирал лишился своего теплого адмиралтейского места и вместо слов был вынужден заняться делом, он заговорил совершенно по-другому. Ибо одно дело отдавать умные приказы и циркуляры, и совершенно иное формировать боевую эскадру из того, что только числится боевым кораблем на бумаге.

Многие из офицеров видели в назначение Рожественского командиром второй эскадры определенный перст судьбы. Приступив к её созданию, Зиновий Петрович пожинал горькие плоды собственного труда, которым он занимался на посту начальника Главного морского штаба. Война с Японией, к которой адмирал так усиленного готовил Тихоокеанский флот, застала реформатора врасплох.

Об этом откровенно говорили в Порт-Артуре и Владивостоке, Севастополе и Кронштадте, сдержанно обсуждали в стенах Адмиралтейства и тихим полушепотом в свитах генерал-адмирала и государя императора. Однако не все было так плохо, как рисовали в своих жарких речах, некоторые рьяные обличители Рожественского в офицерских мундирах. Главной ударной силой второй эскадры должны были стать балтийские эскадренные броненосцы проекта 'Бородино'. Спущенные на воду перед самой войной, по своим боевым и ходовым качествам они мало, чем уступали броненосцам флота микадо.

Правда, как в любой жизненной ситуации, в отношении балтийских броненосцев существовало большое но. Согласно выкладкам Адмиралтейства и великого князя Алексея Александровича война с Японией должна была начаться к средине 1905 года и именно к этому времени, балтийские броненосцы должны были вступить в строй как грозная, боевая сила.

На момент формирования второй эскадры в поход могли отправиться только три броненосца; 'Бородино', 'Император Александр III' и 'князь Суворов'. Двое остальных, 'Орел' и 'Слава' нуждались в срочной достройке, но Главное управление кораблестроения отказывалось оплачивать сверхурочные работы на броненосцах.

В том, что только посылка балтийских броненосцев сможет переломить исход войны в пользу России, с первых дней войны энергично доказывал адмирал Макаров, однако Адмиралтейство и генерал-адмирал были глухи к его призывам. Даже перед лицом смертельной опасности, высшие сановники отказывались сделать 'думато', упрямо держась за свою обанкротившуюся теорию ведения войны.

Дело о скорейшей достройке 'Орла' и 'Славы' несколько сдвинулось с мертвой точки, года вслед за выбывшими из строя 'Цесаревича', 'Ретвизана' и 'Севастополя', список боевых кораблей артурской эскадры покинул 'Петропавловск'. Последним аргументом, подтолкнувшим высокое начальство к выделению дополнительных расходов, стала блокада Порт-Артура и реальная угроза уничтожения тихоокеанской эскадры в мелководной гавани крепости. Но и здесь, Авелан и его окружение остались верными своим принципам. Деньги были выделены только на достройку 'Орла' да и то в половинном размере. Что же касалось 'Славы', то броненосец должен был вступить в строй, как и планировало Адмиралтейство, в средине 1905 года.

Казалось этой убийственной логике, было невозможно противостоять, но адмирал Макаров был совершенно противоположного мнения. Весь март, апрель, май, и июнь он усиленно заваливал министерство телеграммами, в которых требовал скорейшей достройки обоих броненосцев и отправку в место боевых действий.

Все время с момента прибытия Макарова в Порт-Артур, стрелка адмиралтейского барометра в отношении исполнения требований адмирала качалась из стороны в сторону. В начале февраля она стояла строго посредине, после удачного отбития атаки японских брандеров сдвинулась в сторону 'исполнять', но гибель 'Петропавловска' отбросило её далеко назад.

Погибни адмирал в водах Желтого моря и все пошло бы, так как запланировал Авелан, но Макаров остался жив и после короткой паузы продолжил досаждать далекому Петербургу своими посланиями.

Внезапно вспыхнувшая народная любовь к герою Порт-Артура и массовые молебны по всей стране 'во здравие' адмирала, не позволяли Федору Карловичу с прежней легкостью ложить телеграммы Макарова 'под сукно'. Составляя свой очередной ответ, Авелан очень надеялся, что Алексеев не сегодня, так завтра согнет больного Макарова, но судьба распорядилась иначе. Высадка японцев на Квантуне заставила наместника покинуть Артур, а Адмиралтейство срочно пересмотреть свои взгляды на ведение войны. Охая и вздыхая, генерал-адмирал отпустил требуемые средства на достройку одного броненосца, а Авелан отдал приказ о начале формирования второй тихоокеанской эскадры и предложил государю императору кандидатуру её командующего.

Царь благосклонно отнесся к действиям Федора Карловича и даже выразил ему свою благодарность, но адмирал Макаров был непреклонен. Отбросив в сторону всякий такт и субординацию, он продолжил изводить Авелана своими телеграммами. Ещё не оправившись от болезни, как командующий Тихоокеанским флотом, Степан Осипович требовал не только скорейшей достройки 'Орла', но и включения в состав эскадры и 'Славы', чьи команды должны были комплектоваться за счет флотских экипажей, а не призывниками из запаса.

От столь категоричных требований Макарова, у Авелана потемнело от злости в глазах. Федор Карлович засел за составление ответного послания о необходимости разумного соизмерения возможностей Адмиралтейства и грамотного их использования в борьбе с японцами. В нем Авелан логично доказывал о завышенности требований Макарова, но судьба жестоко обошлась с этим эпистолярным трудом адмирала.

Министр только подписал свое послание и в этот момент с Дальнего Востока пришли вести об уничтожении Макаровым двух броненосцев противника. Горечь обиды жгло сердце и давила душу морского министра, когда он откладывал свой ответ в дальний ящик стола. Посылать его Макарову в этот момент, было верхом неосторожности и вместо грозного командного окрика, в Порт-Артур ушли поздравления с успехом.

Поймав ветер удачи в свои паруса, несносный адмирал продолжил наседать на высокое начальство, заимев при этом дурную привычку, извещать о трудностях в подготовке второй эскадры государя императора. В качестве ответа на обращение народного любимца, Николай посетил эскадру и попросил Авелана сделать все необходимое для удовлетворения её нужд.

Бедный господин министр мужественно держал оборону под натиском Макарова, убаюкивая себя надеждой, что рано или поздно, но Фортуна непременно отвернется от командующего Тихоокеанским флотом. Эти мечты придавали Федору Карловичу определенные силы, но коварный удар в спину со стороны Рожественского сильно подкосил его.

Как бы не сильно разъел вирус карьеризма душу Зиновия Петровича, но верность морским традициям и готовность полностью оплатить свой счет перед отчизной, у контр-адмирала оказался на первом месте. Несмотря на былые трения и стычки с Макаровым, начав формирование своей эскадры, Рожественский самым решительным образом поддержал его требование о необходимости выделения дополнительных средств на достройку двух броненосцев. Свое мнение, Зиновий Петрович высказал императору во время встречи в Адмиралтействе, при обсуждении проблем формируемой эскадры.

От желания подать императору рапорта с просьбой об отставке, Авелана удержала только поддержка его борьбы с адмиралом Макаровым со стороны генерал-адмирала. Холодно взглянув колючим взглядом на трясущегося от негодования министра, Алексей Александрович посоветовал ему 'прекратить гнилой мандраж и идти прежним курсом'. Эти слова подействовали на Авелана успокаивающе и для этого были свои причины.

Как не высоко вознесся Макаров благодаря своим успехам, как бы не благоволил к Рожественскому император, но влияние великого князя на своего племянника, все же перевешивало оба этих факторов. После их беседы, Адмиралтейство согласилось начать комплектование экипажей второй эскадры опытными матросами и унтер-офицерами Балтийского и Черноморского флота, но срок ввода в строй 'Славы' остался неизменным.

Казалось, что благодаря усилиям генерал-адмирала стрелки адмиралтейского барометра остановили свое сползание вниз, но 'артурский Данко' был неудержим. Подобно римскому гладиатору, который, идя на смерть, приветствовал Цезаря, перед выходом из Порт-Артура адмирал послал прощальную телеграмму императору.

В ней моряк извещал, что если после битвы он будет жив, то обязательно приведет эскадру во Владивосток, видя в этом свой святой долг перед государем и Россией. Однако после прибытия в порт, адмирал намеривался подать в отставку из-за недофинансирования достройки броненосца 'Слава'.

'Только прибытие на Дальний Восток всех пятерых броненосцев, позволит нам диктовать врагу свою волю на просторе обоих морей. В противном случае не могу гарантировать достижение успеха в борьбе с противником и потому прошу заменить себя более способным и достойным флотоводцем' — писал Макаров в своей депеше.

Конечно, Степан Осипович несколько сгущал краски и слегка преуменьшал свои таланты, но ради достижения благой цели, он использовал все средства. Расчет адмирала оказался абсолютно верным. Встревоженный столь решительным посланием Макарова, Николай обратился за советом к давнему оппоненту генерал-адмирала по морским делам великому князю Александру Михайловичу. Тот в этом момент руководил действиями русских вспомогательных крейсеров в Красном море и Индийском океане, что перехватывали английские и американские корабли идущих в Японию с грузом военной контрабанды.

Несмотря на то, что великий князь имел некоторые разногласия с Макаровым в вопросах тактики и стратегии, он рьяно принялся убеждать царя в необходимости посылки на Дальний Восток именно пяти броненосцев, а не четырех, как это собирались сделать Авелан и генерал-адмирал.

— Отсутствие 'Славы' в бою не сможет компенсировать посылка на Дальний Восток нескольких броненосцев береговой обороны или броненосных крейсеров. Только пять новейших броненосцев смогут полностью переломить хребет японскому хищнику. Четырем броненосцам будет очень проблематично выполнить столь трудную миссию. Так зачем бить по врагу четырьмя пальцами, когда можно ударить единым кулаком, как исстари били врага наши славные предки!? Ведь для этого у нас есть все; и время и деньги! — риторически вопрошал великий князь Николая, для наглядности воинственно потрясая своими крепкими, волосатыми кулаками. Его слова упали на благодатную почву в душе императора. Порядком уставший от постоянного давления со стороны всезнающего 'дяди Леши', император в душе очень желал принять самостоятельное решение вопреки 'правильному' мнению генерал-адмирала.

О своем намерении он переговорил с женой Алисой и получил с её стороны горячую поддержку. Больше всех из царской родни, императрица не могла терпеть именно Алексея Александровича, называя его 'невоспитанным лицом'.

На следующий день после консультаций, царь пригласил к себе министра финансов и приказал немедленно выделить деньги для скорейшей достройки пятого броненосца формируемой эскадры.

— Нужно сделайте все необходимое, чтобы 'Слава' смогла покинуть Кронштадт вместе с другими кораблями эскадры. Думаю двух дней, вам будет вполне достаточно, чтобы изыскать нужные флоту средства — безапелляционным тоном приказал император к большому удивлению Коковцова, привыкшего считать флот исключительной прерогативой великого князя.

— Но ваше величество, смета расходов на балтийские броненосцы уже утверждена и будет крайне сложно изыскать в ближайшее время дополнительные средства. Та сложная обстановка, что сложилась сейчас на бирже ценных бумаг и агрессивные действия британского капитала в отношении наших товаров, не позволяют надеяться на появление в скором времени в нашей казне дополнительных свободных средств! — бурно протестовал министр.

— Этого требует интересы государства и такова моя воля — сказал Николай, но опытное ухо министра четко уловило некоторые колебания в голосе императора и ободренный этим, он устремился в наступление.

Уверенно жанглируя цифирью и щедро приправляя её различными экономическими терминами, главный казначей страны в доверительном тоне стал доказывать царю совершеннейшую невозможность исполнения его императорской воли.

Слушая умные речи финансиста, монарх заколебался, но тут министр допустил непростительный промах, упомянув без всякого умысла, а исключительно по привычке мнение генерал-адмирала. Ранее это действовало на царя безотказно, не решавшегося потребовать с дяди отчет о морских делах. Однако на этот раз, имя великого князя стало своеобразной красной тряпкой для самодержца. Николай мгновенно вспыхнул, вспомнив недавнее наставление жены, быть стойким и твердым в отстаивании собственного мнения перед мнением всезнающего дяди.

Решительно одернув полы сюртука, не глядя в сторону министра, царь произнес сухим, казенным тоном:

— Извините, Владимир Николаевич, но меня уже ждут в опере. Сегодня там премьера 'Русалки' и я никак не могу пропустить её. Всего доброго.

От этих слов Коковцов поперхнулся все ещё не сказанными словами, не приведенными аргументами и, воспользовавшись его замешательством, император повернулся к министру спиной и решительно направился прочь из комнаты. Взмахнув рукой подобно крылом подбитой птицы, Коковцов попытался удержать уходящего собеседника, но государь ровным строевым шагом подошел к двери и распахнул её. Аудиенция была закончена, а кричать в спину, спешившему на оперу монарху, было крайне невежливо. И посему, Коковцову оставалось только исполнять царскую волю.

Ранним утром следующего дня, царь уехал на море, где весь день и половину следующего катался на яхте с дочерьми. Затем навестил на даче сестру Ольгу, пил с ней чай, обсуждал статьи 'Русского инвалида', после чего вернулся в Царское село к ждущей наследника Алисе. Все это время великий князь не имел возможности, переговорить с племянником и попытаться заставить его пересмотреть принятое решение.

Когда же государь занялся делами, то первое, что он сделал, затребовал к себе Коковцова с докладом об исполнении своей царской воли. Видя, что Алексей Александрович никак не смог повлиять на племянника, министр поспешил доложить, что средства уже изысканы и уже сегодня поступят в распоряжения Адмиралтейства.

Ободренный своим столь неожиданным дебютом на поприще морских дел и влеченный желанием принести пользу своему государству, император затребовал к себе контр-адмирала Алексея Михайловича Абаза, для секретного разговора. Именно в таком аспекте виделся молодому правителю одной шестой части суши этот разговор, но ибо тем, чем занимался Абаза в последнее время, называлось коротким и емким словом 'авантюра'.

Все дело заключалось в том что, пользуясь доверием к себе государя, Алексей Михайлович решил продолжить свою адмиральскую карьеру с помощью одного громкого и эффектного предприятия, покупки иностранных крейсеров.

Достигнув мира и взаимопонимания в споре за Патагонию, Чили и Аргентина решили отказаться от своих броненосных крейсеров, ранее построенных на верфях Англии и Италии. Могучие красавцы 'Гарибальди', 'генерал Сан-Мартин', 'генерал Бельграно' и 'Пуйэредон' вместе с 'О, Хиггинсом', 'Эсмеральдой' и 'Чакабуко' оказались просто не нужны для охваченных поветрием миролюбия южноамериканцев.