Гареммыка

Оп-па, а вот и папа подтянулся! Странно, он у нас никогда излишним любопытством не страдал.

— Да?! Ой, как я удачно успела доехать, а то бы сейчас промокла без зонта!

Контрастом с царящей за окном хмарью, Катюша сияла настоящим рыжим солнышком, затопив прихожую и окрестности своим приподнятым настроением. И я, и родители, все мы невольно заулыбались в ответ, с ходу заражаясь Катиным оптимизмом. А Катерина, наскоро переодевшись в видавший виды тренировочный костюм, моментально включилась в наведение порядка под маминым чутким руководством.

Блин, если бы я не знал Катьку настолько хорошо, то я бы принял её игру за чистую монету, настолько правдоподобно она вошла в роль послушной исполнительницы маминых указаний. Катюша подхватывала на лету её любое критическое замечание в адрес мужской половины, и довольно остроумно развивала любую мысль, в итоге сводя к тому, что без женщин мужчины абсолютно неспособны к самостоятельной деятельности. Мама просто цвела от удовольствия и откровенно млела от комплиментов, тут же щедро отсыпаемых в её адрес моим любимым рыжиком.

Был доволен и папа, большей частью тем, что с Катиной помощью дело продвигалось вперёд семимильными шагами. Для него робкая надежда закончить все работы за субботу и в воскресенье наконец-то нормально отдохнуть, обрела перспективу стать реальностью. Ну, а как я-то был доволен, об этом можно даже и не заикаться! Приход Кати ясно говорил, что все недоразумения между нами в прошлом. Суток не прошло с того момента, как я с внутренним трепетом задавал ей вопрос: "можем ли мы быть вместе", и вот он ответ — ясно и недвусмысленно одним своим приходом Катя сказала "да"! Ну, а появление веников в вазах мы ещё не раз успеем обсудить...

Повод поговорить на эту тему представился в тот же день, за поздним обедом. Или ранним ужином? Мама поинтересовалась, как у самой Кати обстоят дела на личном фронте, и есть ли у неё на примете молодой человек. Катюша нарочито стыдливо отвела глаза в сторону и скромненько так ответила "нет".

— Лукавишь, Кать, ей-ей лукавишь! А кто, как не таинственный поклонник тебе квартиру цветами заваливает последние две недели? — не удержался я от поддёвки.

— А, ты про это... — усмехнулась Катерина. — Увы, этот кавалер не в моём вкусе. Ты же знаешь, что я плешивых на дух не переношу, а у него лысина во всё темя, хоть он старательно и прячет её, подстригаясь под Котовского. Плюс, борзый он не в меру, наглый. Так что нет, я лучше подожду другого принца.

— На белом коне?

— А мне без разницы, какого цвета у него "Волга", лишь бы квартира в центре была не меньше четырёх комнат! — Заливисто расхохоталась Катька, заставив маму с папой переглянуться: "это она всерьёз?".

После застолья мы оделись, и я пошел проводить Катю до остановки. Но далеко не ушли: грохнулись пару раз на тротуар, и решили вернуться, пока руки-ноги не переломали. А всему виной наша погода! За три недели с дневными минус пятнадцатью земля основательно промёрзла, и влага не по сезону прошедшего дождика, моментально замёрзнув, превратила улицы в великолепные катки. Добавьте к этому разгулявшийся в середине дня ледяной северный ветер, пробирающий до костей сквозь любую одежду.

Катя посмотрела на отчаянно буксующие машины и расстроилась:

— Вот же, не было печали! И как я теперь домой попаду, когда транспорт колом? Тащиться семь остановок по гололёду, так это я только к утру добреду, если, конечно, с пол дороги в травмпункт не отвезут.

— Это ж кто тебя подберёт, да отвезёт в больничку, когда "скорая" так же колом стоит? Не, зайка, если упадёшь, то так и будешь до утра замерзать. Вот чтобы подобного не случилось, пойдём-ка мы обратно. Сегодня заночуешь у нас, а утром видно будет.

Мама моё решение горячо одобрила и с охапкой постельного белья начала примеряться к приснопамятному дивану в зале. Ну, к этому музыкальному ящику на пружинах с голосистостью иерихонской трубы. Я мамины намерения пресёк на корню, мотивировав чрезмерной жестокостью по отношению к Кате. Мол, чем девушка перед тобой провинилась, что ты ей собираешься устроить бессонную ночь? Да и вообще, этому памятнику мебельного искусства давно пора на пенсию, то бишь на помойку. А волнения мамы о приличиях успокоил сооружением для себя спального места из двух состыкованных в длину детских кроваток. Прилёг, покрутился. А что, нормально! Узковато малость, зато по росту. Катерине же досталась наша с Иришкой кровать. Надо ли говорить, что среди ночи я был туда приглашен? Причем, весьма настойчиво, но с соблюдением всех правил конспирации и звукомаскировки. Не хватало нам ещё спящих в другой комнате родителей разбудить!

И вот он, понедельник, день, когда я впервые почувствовал себя настоящим отцом. Вначале я немного ошалел от радостной суеты и неразберихи при выписке Ирины из роддома. А потом ошалел вплоть до полного обалдевания — это когда мне был вручен объёмистый свёрток из ватного одеяльца, с синей ленточкой снаружи и моим ещё не виденным сыном внутри. Больничное крыльцо вдруг показалось мне неимоверно высоким и отчаянно крутым, а ноша в руках такой хрупкой... Не знаю почему, но страх оступиться при каждом шаге этого спуска по бетонным ступеням крепко врезался мне в память на долгие годы. Ну так, чай, не авоську с продуктами, а первенца нес!

Календарь утверждал, что прошли и среда, и четверг и воскресенье с субботой минули, а мне казалось, что всё ещё длился сумасшедший понедельник. По крайней мере, ощущение лёгкого шока не торопилось покинуть буйну голову. В знакомом с детства доме новым стало всё — от развешанных театральными занавесами сохнущих пелёнок, до самого воздуха в квартире, за какой-то час насквозь пропахшего младенцем и грудным молоком. А что самое главное — изменилось положение у людей в доме. Это в прошлом мы все были личности, а теперь стали прислугой у новой, крохотной жизни, забавно чмокавшей губёшками в своей кроватке. И иначе ни как, ведь любое новое привносит перемены. Меняется жизнь, меняемся и мы. Вот и Иришка заметно изменилась после выписки: она слегка округлилась, став внешне ещё привлекательней. Но гораздо заметнее поменялось её поведение. Терзавшие Ирину во время беременности перепады настроения растворились без следа, явив нам прежнюю, очень спокойную, даже слегка флегматичную Иру. Умиротворённая безмятежность — эти два слова наиболее точно характеризуют состояние души моей супруги. Она как будто бы вот-вот, буквально только что очнулась от доброго, светлого сна, и всё ещё заспанная, смотрит на мир сквозь вуаль грёз и сновидений.

А, может, так оно и было на самом деле? Спала-то Иришка урывками, чуть ли не ежечасно поднимаясь или для кормления, или чтоб намокшие пелёнки сменить. Вот её организм и навёрстывал ночной недосып, постоянно находясь в лёгкой дрёме. Да и я не далеко ушел от моей "спящей красавицы", постоянно клюя носом в натопленном боксе над очередным авто, поскольку так же ночами просыпался от басовитого рёва малыша. А сынуля-то получился крепыш, настоящий богатырь не только по вокальным данным: я всегда поражался, насколько цепко он ухватывал протянутый палец крошечной ладошкой — чистый краб! Ел так, что за ушками потрескивало, ну и пелёнки пачкал соответственно аппетиту. А кому стирать? Мама вечно занята и вся такая уставшая после работы, а Ирине сиюминутных забот с малышом хватает. Остаёмся мы с Юлей.

В первый раз перестирав ворох мокрых пелёнок, я понял, что цель стать заправской прачкой не является для меня приоритетной. Да и Юле не было возможности для активного участия при таком способе стирки. А потому, на следующий день, нагло послав подальше работу, я собрался и, объехав с десяток магазинов, таки купил маленькую стиральную машинку и в довесок к ней центрифугу. Вот тут доча развернулась! У нас сложился неплохой тандем: я закладывал бельё в машинки, а Юля с деловым видом следила за временем и собственноручно доставала отжатые пелёнки из центрифуги. Каких-то сорок минут, и у нас всё готово. Скажете, такая жизнь скучна и неинтересна? Возможно и так, но сейчас она мне была поистине в кайф. Ха, особенно, если вспомнить предыдущие пол года ежедневных сюрпризов от Ирины! А теперь всё стало просто замечательно: тихо, спокойно и не напряжно. До Нового года эмоции только трижды всколыхнули благостную монотонность повседневности.

Первый раз я разволновался, когда мы с Иришей пошли в ЗАГС регистрировать нашего сынишку. Впрочем, я зря себя накручивал перед этим походом, всё прошло довольно буднично — cплошной официоз и бюрократия. Мы оба написали заявления об "установлении отцовства", и получили на руки два свидетельства — о рождении Фёдора Сергеевича и том, что я являюсь его папой.

Второй раз моё сердце учащенно забилось, когда к нам домой пришла Катерина. Не то, чтобы я разделял высказанные ей недавно сомнения по поводу возможных изменений в поведении Ирины, хотя.... Ну, а вдруг она окажется права, и Ирина заявит о своих исключительных правах на меня после рождения сына? Вдруг, чем чёрт не шутит? Прямо сейчас вот возьмёт, и объявит во всеуслышание? Неожиданно я почувствовал, что покрываюсь холодным потом. До меня, наивного мечтателя, наконец-то дошла простая и очевидная вещь, что для воплощения в реальность моих фантазий мало одного выпрошенного согласия Иры и Кати. Мало, безумно мало! Нужно чтобы девушки сами хотели подобного союза, а не делали мне одолжение или шли мне на уступки против своей воли. Будет у них такое желание — мы будем вместе, а нет — тут никакие уговоры не помогут. Я скорее яблоко раздора, нежели объединяющий фактор. А пока же у Кати и Иришки по настоящему общим было лишь одно, это работа.

И хорошо, что тот вечер Катя пришла именно по рабочему вопросу. Нет, конечно, и проведать, и навестить Ирину тоже, но главным был именно годовой отчет, который Катерина попыталась сделать самостоятельно. Забыв про первоначальную скованность от нежданной встречи, Иришка взяла бумаги и сразу же принялась их просматривать. Её лицо из недавно чуть растерянного быстро превратилось в сосредоточенное. Она взяла карандаш, попыталась поставить пометку на полях, но писать, держа бумаги навесу, оказалось неудобно, поэтому она вышла в зал. Мы с Катей остались у кроватки малыша.

— Вот такой у нас сынишка. — я одной рукой приобнял Катю за талию.

— У вас с Ириной. — безо всякого выражения констатировала она.

— А это тебе решать.

Катя попыталась что-то возразить, но тут Фёдор Сергеич свёл бровки и заревел. Да громко так, отчаянно.

— Сережа, смени Феде пелёнки, он, наверное, до макушки промок! — донёсся до нас голос Иры.

Ну, это дело для меня не ново. Распеленать, обтереть влажным полотенцем, тут же высушить другим, добавить присыпки и закутать сынишку в свежее полотнище байковой ткани — минута на всё про всё! Ощутив сухость, малыш почмокал губёшками и затих. Я обернулся к Кате, пристально следившей за каждым моим движением, и протянул ей сына. "Не хочешь подержать?" — эти слова чуть сами собой не сорвались с моих губ.

Конечно, сравнение очень грубое, но сейчас Катерина мне напомнила битую жизнью бродячую собаку, которая смотрит на протягивающего ей пищу человека. "Взять, или он обманет? Подманит и потом обидит, ударит?" — сомнения ясно читались в её взоре. И я в какие-то доли секунды с кристальной ясностью осознал: откажется, хоть ей и нестерпимо хочется взять кроху на руки. Тогда пошел на хитрость:

— Подержи минутку, я кроватку перестелю. — и, не давая Кате опомниться, передал ей малыша. — Только головку ему придерживай, хорошо?

Я менял простынку, а сам краем глаза наблюдал за Катюшей. Радость и страх, боязнь поверить, желание не ошибиться, чтобы после горько не сожалеть, вот что читалось во всём её облике. Я отстранился от кроватки, предлагая Кате самой уложить сынишку. Заметно нервничая, она бережно опустила свёрточек на постель и тут же одёрнула руки, спрятав их за спиной. Катерина мельком глянула на меня, перевела взгляд на кроватку, тут же зажмурила глаза, словно борясь с дьявольским соблазном. Повернулась и поспешно убежала в зал к Иришке. Но и там она пробыла недолго. Отговорившись срочными делами, Катя собралась и уехала.

Поздно вечером, когда мы уже улеглись спать, Ира спросила:

— А ты давно был у Кати?

— Позавчера забегал, чинил Дашке оборванный провод от педали.

— Да нет, ночевал ты у неё давно?

— Ну-у... давно. Ещё до твоего отъезда в роддом. Так что получается больше месяца.

— А почему? Вы с ней в ссоре?

— Во-первых, как бы я объяснил родителям своё отсутствие ночью? И, во-вторых: да, Катька почему-то старается держаться от меня подальше.

Ирина задумалась. Надолго.

Вот, а третий раз во мне взыграли эмоции, это когда я лицом к лицу столкнулся с Катькиным ухажером. Раньше-то я его видел, но всегда издалека и ни разу не общался с ним лично. А тут встретился с этим босоголовым фиксоносцем, перекинулся парой слов и с неимоверным облегчением понял, что все мои недавние опасения не стоят ни гроша — по доброй воле Катюша никогда в жизни не согласится терпеть рядом с собой подобное самовлюблённое убожество. Ну, а если воля вдруг окажется недоброй, то это даст мне прекрасный повод выпустить скопившийся пар и потолковать с донжуаном по-мужски.

За исключением этих трёх моментов, остальные дни катились как по рельсам, отмечая едва заметным вздрагиванием на стыках очередную смену дат. Дни пассажирами набивались в вагоны недель, чтобы на поезде месяца умчаться из настоящего в прошлое. Вся наша теперешняя жизнь вращалась вокруг малыша и обилием ярких впечатлений похвастаться не могла. А откуда взяться буйству чувств, если нет событий? Но нет худа без добра — малое количество эмоций незаметно сменилось качеством. Я теперь чувствовал своих девчонок не только в постели, но и в повседневности. Не то, чтобы я специально стремился развить в себе подобную чувствительность, нет, это получилось как-то само собой.

Однажды вечером Ирина меня "порадовала" тем что, поправляя одной рукой кроватку, она немного потянула другую, когда пыталась удержать на весу не ко времени разбуянившегося Федю.

— Правое запястье? — уточнил я. — И случилось это в половину третьего, так?

— А ты откуда знаешь? — удивилась Ира.

— Просто именно в это время у меня сама собой заныла рука, причём в тот момент я ею ничего не делал. И о тебе почему-то вспомнилось.

— Да, странное совпадение.

Но впоследствии мы перестали считать подобные случаи совпадениями, потому что их оказалось слишком, слишком много, чтобы их можно было объяснить этим термином. Ира уже не удивлялась, когда я начинал почесывать грудь, потом вдруг срывался с места, наскоро одевался и бежал к ближайшему автомату. Она уже знала, что это у Кати опять прихватило сердце, и я буду в промёрзшей будке многословно убеждать Катеньку не упрямиться, не тянуть до последнего, а скорее принять спасительную таблетку. И буду на разные лады повторять уговоры до тех пор, пока особо нетерпеливые из собравшейся у автомата очереди не начнут стучать монеткой в стекло кабины. И знаете, даже не глядя на Ирину или Катю, я теперь в любую секунду знал, чего им хочется — покоя или общения, беседы или ласки. Не догадывался, а именно знал! И более того, мне самому передавался их настрой.