| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Миша растерялся. Он был подавлен. Он впервые за двадцать один год своей молодой жизни попал в такое неприятное положение. Он впервые солгал, притом чекисту. Он сам до конца не понял, почему. Просто так вышло. Возможно, сыграла потаенная жалость к Вере. Возможно, племянница Златовласка, как ее назвала Вера, так засела в сердце своей детской красотой и непосредственностью. Возможно, годами нагнетаемый страх перед органами НКВД заговорил его языком. Возможно, все вместе взятое.
Михаил крепко задумался над тем, как ему отвечать дальше, не смотрел в глаза офицеру.
— Дедушкин! — вновь обратился к нему 'особист'. — Вы не заснули часом? Или вас укачала быстрая езда? — и он щелкнул пальцем у того перед носом.
— Что вы спросили, повторите? — сбивчиво проговорил Миша.
— Я спросил, орденом Красной Звезды вас наградили за какие заслуги?
— За взятие Рогачева, — несколько вяло, чуть помедлив, ответил он.
— А точнее.
— А точнее? — Миша немного воспрянул духом. Эта тема разговора его отвлекала от кричащей правды, которую придется, видимо, говорить.
— Были сильные бои зимой, — с интересом вспоминал он. — Город несколько раз переходил из рук в руки. Очередную атаку повел сам командир батальона капитан Грицевец. От разрыва мины его убило. Ротный лежал раненый. Люди залегли. Немцы защищались яростно. Я поднялся и побежал вперед. За мной поднялись и другие бойцы. В общем, мы заняли тогда первую траншею и засели там. Дальше поднялась за нами другая рота, которая закрепила наш успех. Вскоре немцев мы выбили из города окончательно.
— Так вы, я гляжу, отважный человек, сержант Дедушкин. Почти герой Перекопа. А мне лжете, как трусливый солдат. Вы же на учителя в институте в Витебске учились, даже преподавали в восьмых классах математику, а мне лжете, как второгодник-двоечник. Вы же партизанили два года. Ваша мать за это тяжело пострадала от фашистов, а становитесь на позиции пособника немцев. Как это понимать?
Миша молчал и был весь пунцовый. Он понял, что его зажали в угол и поставили детский мат. Дальше обман будет расцениваться как предательство. Нужно было говорить всю правду. Ох, как нелегко было ее произносить. Правда казалась теперь такой давней, почти выдуманной, но так хлестко бьющей по его самолюбию. Она была его позором. Она была позором его семьи.
— Вы извините меня, товарищ капитан. Как-то само вышло. Я вам все расскажу, — Миша нервно теребил свою пилотку, которую держал в руках. Он снял ее сразу, когда поехали быстро, боялся, что снесет ветром. Оглянулся по сторонам, и в который раз ему показалось непомерно большое количество войск вдоль дороги, ведущей к Довску. Притом замаскированных противотанковых орудий и самоходных артиллерийских установок. Но об этом ему сейчас некогда было думать. Нужно было рассказывать горькую и неприятную правду.
— Я вам все расскажу, — тяжело вздохнув, повторил он.
— Я понимаю вас, сержант, — подбодрил его офицер, — вы невольно защищали интересы своей сестры, своей семьи, а Родина требует в этот переломный момент войны защитить ее интересы. Говорите, я вас слушаю.
До самого Довска и до Журавичей Миша рассказывал капитану Киселеву, офицеру отдела Смерш 48-й армии, о трагедии, связанной с началом войны для сельчан, для Веры, для его семьи. Рассказывал с жаром, с внутренними переживаниями.
Офицер с большим интересом слушал очевидца о начальном периоде войны, когда отступала Красная армия, когда Михаил с сестрой Верой пытался уйти к своим через Пропойск, о сотнях погибших и тысячах растерянных людей и военных, метавшихся по полю, когда их бомбили немецкие бомбардировщики.
Особо заинтересовали Киселева подробности подбитого танка Т-26 и пленения советского танкиста, оставшегося в живых.
Недоверчиво отнесся он к рассказу об отношениях Веры и немецкого офицера. Но поведение Веры, ее личные признания, а также приезд старшего лейтенанта вермахта Франца Ольбрихта в начале августа 41-го года за Верой, чтобы ее увезти в Берлин и жениться на ней, драка с ним Михаила были весомыми доказательствами порочной связи и серьезности намерений немца. Тем более Михаила оставили в живых. И еще один момент приблизил убежденность контрразведчика в правильности выводов майора Лобанова, куда будет прорываться Ариец на танках: Веру на протяжении двух лет оккупации немцы не трогали и запретили трогать полиции. Ее не увезли, как других селян, в Германию осенью 1943 года. А после того, как Миша, вспоминая, обрисовал внешний облик немецкого офицера и Киселев его сопоставил с тем, что дал в показаниях Новосельцев, он уже почти с полной гарантией мог ответить, что это один и тот же человек. Разве что у нынешнего есть лицевой шрам от правого уха. Но эту отметку войны он, видимо, получил в боях за эти три года.
— Вы нам очень помогли, сержант Дедушкин, — удовлетворенно отметил в разговоре офицер. — Спасибо вам. Однако почему вы держали эту информацию в тайне и не доложили нам сразу?
— Вера — моя любимая сестра. Я боролся за ее моральную чистоту как мог, я об этом говорил вам, — с волнением добавил Миша. — Она моя боль и трагедия. А кому охота рассказывать об этом? Никто не спрашивал, вот и не говорил. Вере и так достается от односельчан. Она почти не выходит из дома бабки Хадоры, чтобы не слышать в спину очередное оскорбление. А ее дочку фашистской байстручкой называют, — Миша глубоко вздохнул. — Все это тяжело слышать и видеть.
— Хорошо. Я больше не буду теребить ваши больные душевные струны. Но это полдела. Теперь об основном. Смотрите, уже Журавичи проезжаем.
Мишу настолько отвлек разговор офицера Смерш армии, что он не заметил, как машина въехала в районный поселок. Его родной районный поселок Журавичи, где он до войны подрабатывал в загсе, где когда-то в больнице лежал отец. Ему вдруг мимолетно вспомнилось, как он привел сюда в первый раз шестилетнюю Катюшу, как она в слезах после смерти отца блудила по поселку, а затем самостоятельно пришла домой. Как это было давно...
Глядя, как они свернули с центральной улицы на проселочную дорогу, у него до боли защемило в сердце. Он едет домой...
— Сколько километров отсюда до вашего дома, Михаил? — оборвал воспоминая Киселев.
— Километров двенадцать будет, если напрямки. А по проселочной дороге — все пятнадцать.
— Тогда, Николай, останови машину у тех кустиков. Разомнемся.
— Это правильно, — водитель, проехав немного вперед, сбавляя скорость, плавно нажал на тормоза у обозначенного ориентира. — Приехали, товарищи. Остановка, — и весело улыбаясь, повернул голову назад: — Можно оправиться, товарищ капитан?
— Можно женщину, можно потаскушку, можно козу, — смеясь, проговорил офицер, — а в армии разрешите.
Засмеялся и Миша над шуткой 'особиста'. Хотя слышал ее раньше несколько раз. От этого смеха ему стало легче. Все же тяжелый и неприятный состоялся разговор.
— Отойдемте, сержант, — предложил офицер, закончив смеяться. Выйдя из машины, он направился к кустам орешника, росшим на пригорке.
За офицером последовал и Михаил.
— Теперь об основном, — повторил второй раз свою фразу Киселев, размяв затекшие ноги. — Я видел, что вы обратили внимание на плотность охраны шоссе, выставленной от Довска в разные стороны, особенно к линии фронта.
— Да, я заметил это. Только не понял, зачем столько противотанковых артиллерийских расчетов и пехоты выставлено вдоль дороги?
— Скажу вам прямо, — посерьезнел офицер, — то, что вы сейчас услышите, является секретной информацией. Она разглашению не подлежит.
Киселев достал портсигар, открыв, вытащил из-под резинки папиросу.
— Берите, закуривайте.
— Спасибо, товарищ капитан, но я не курю.
— Серьезно? — удивился офицер.
— Не привык еще.
— Как хотите, — контрразведчик постучал папиросой по запястью руки, выбивая из мундштука возможную табачную пыль, и с наслаждением закурил. Затем сделал глубокую затяжку и, выпустив дым, начал говорить.
— Четыре дня назад на одном из участков фронта в зоне ответственности нашей армии врагу удалось скрытно заслать в глубокий тыл диверсионную группу в составе танкового взвода. Диверсанты наделали много шума и беды. Я не буду объяснять вам, что этому способствовало, каковы причины и кто виноват. Разбирательство покажет. Это вас не касается. Скажу только то, что вы должны знать. Руководителем группы, как сейчас я уверен после беседы с вами, является немецкий офицер Франц Ольбрихт. Нам удалось выяснить, что диверсанты направляются через Довск в сторону линии фронта. Немцы будут пытаться создать им коридор для прорыва. Но по дороге, как мы предполагаем — и я в этом уверился после беседы с вами, — враг пройдет через поселки Заболотное и Поляниновичи. Как вы думаете, зачем? — офицер сделал новую затяжку.
Миша внимательно слушал офицера и уловил логику. Поэтому он без промедления ответил:
— Видимо, для встречи с Верой.
— Молодец, сержант. Понимаете с полуслова. Да, Франц Ольбрихт направляется к Вере. Отсюда — ваша задача: если врагу удастся пробиться через наши заслоны, но я сильно сомневаюсь в этом, и мы его не уничтожим, то он окажется уже сегодня в поселке Заболотное. Если это произойдет, вы должны дать нам знать, что враг появился у вашего дома. Не вступая в бой, не раскрывая себя, только дать знать, что это он, Франц Ольбрихт. К соседнему дому, что справа от вас, мы провели полевой телефон. Сейчас там никто не живет. Хозяйка умерла еще в 42-м году, а сын служил в полиции, партизаны его казнили.
— Это хата Абрамихи, я знаю об этой семье.
— Прекрасно. Ничего не бойтесь. Только дайте нам знать. Мы сами попытаемся взять командира группы живым. Это дело за нами. В Поляниновичах устроена засада из автоматчиков и снайперов на случай, если диверсанты попытаются уйти пешим ходом. Вопросы есть?
— Как я появлюсь в поселке?
— Очень просто. Мы вас подвезем еще километров десять и вы получите отпускной билет на трое суток. — Вы отпускник и радуйтесь отпуску. Порадуйте свою мать и сестер. Вещмешок с продуктами возьмете в машине. Вере ничего не говорите. Вы меня поняли?
— Так точно, товарищ капитан. А если он не появится в поселке?
— Появится! — резко отреагировал контрразведчик на вопрос Миши и, прищурив глаза, далеко выбросил щелчком докуренную папиросу. — Обязательно появится, если мы ему позволим. — И последнее, — он сурово посмотрел в глаза Михаила. — Помните, вы выполняете очень ответственное задание. Настолько ответственное, что его провал сулит вам самые жесткие меры в отношении вас и вашей семьи за связь с немцами в годы оккупации.
Миша вздрогнул от этих слов, напряг скулы, но промолчал...
Глава 21
15 мая 1944 года. Поселок Болотня, Рогачевский район, Гомельская область,
Белоруссия. Тыл 3-й армии 2-го Белорусского фронта
Капитан Ольбрихт и лейтенант Эберт в сопровождении двух панцершютце осторожно и бесшумно подкрались к краю смешанного леса. Кто-то из танкистов наступил на сухую ветку, и раздался треск. Все замерли. Ольбрихт медленно повернул голову назад и в упор посмотрел на солдата. 'Осторожнее, Курт', — говорили его строгие уставшие глаза. Но вокруг стояла тишина. Только слева, где должна была быть проселочная дорога, до них донеслась слабая русская речь.
— Тсс, — приложил он палец к губам. Затем аккуратно отодвинул ветку густого кустарника и направил взгляд через мощный тридцатикратный цейсовской бинокль. Лицо Франца с каждой секундой становилось мрачнее. Он заскрипел зубами. Грубый шрам, шедший от правого уха, натянулся, как канат, готов был от напряжения лопнуть.
— Что там, господин капитан? — нетерпеливо и взволнованно спросил командир взвода.
— Плохо, Карл, — ответил Франц, опуская бинокль. — Мы вышли правее Довска, как и задумали, но и здесь нас ждут. Слева поселок Болотня. Прямо вдали шоссе Пропойск — Рогачев. Его мы никак не минуем, и оно патрулируется. Я думал, что русских перехитрил, но сейчас они оказались более предусмотрительными. Одно мы сделали правильно: не поддались соблазну продвигаться ночью по шоссе Гомель — Могилев, а без промедления и отдыха устремились по второстепенной дороге мимо Чечерска на Кормы. Мы выиграли время, и только этим можно объяснить, что нас до сих пор не выследили русские. Возьмите посмотрите сами, — Франц передал командиру взвода бинокль.
— Спасибо, господин капитан.
Эберт напряжено и внимательно стал изучать обстановку. Ольбрихт ему не мешал. Через несколько минут немец оторвал глаза от бинокля и с тревогой проронил:
— Боя не избежать. Я уверен, нас ждет здесь не только пехота с артиллерией. Что будем делать, господин капитан?
— Сейчас возвращаемся назад. У меня появилась одна идея, но о ней я расскажу позже. Нужно кое-что проверить. Всем кругом. Первым идете вы. Замыкает ефрейтор Зиммель.
Небольшая группа немецких разведчиков осторожно и тихо двинулась назад к тщательно замаскированным танкам, которые находились в двух километрах от них. В пути к лагерю Франц два раза останавливался, прислушивался, выходил к лощине, подбиравшейся к краю леса, и группа вновь продолжала движение. Прибыв на базу, он подозвал к себе Эберта.
— Скажите, господин лейтенант, вы ловили когда-нибудь рыбу?
— Рыбу? — на Ольбрихта смотрели удивленные глаза офицера.
— Да, рыбу.
— Нет, господин капитан. Я вырос в семье пекаря. Приходилось много помогать отцу. Было не до рыбалки. А что, это имеет отношение к делу?
— Нет, не имеет. В рыбалке есть такой метод, как ловля на живца. Это когда маленькую рыбешку насаживают на крючок и забрасывают в воду в надежде поймать большого хищника.
— Я понимаю вас, — заулыбался молодой танкист. — Вы задумали послать меня, как живца, вперед. Враг клюнет, и в этот момент вы разделаетесь с ним.
— Вы догадливы, Эберт. Только для живца вы не годитесь. Хищник вас съест, перекусив леску.
— Как тогда быть, господин капитан?
Франц напрягся и пристально посмотрел в глаза подчиненному.
— Живцом пойду я.
— Это запредельно! — испугался командир взвода. — У вас другие задачи, и главная — вывести группу к передовой.
— Другого выхода я не вижу. У моей 'Пантеры' мощная лобовая броня и надежная пушка KwK-42. Она, как вы сами знаете, имеет непревзойденную баллистику и может поразить любые танки на дальности до двух тысяч метров. Во-вторых, мне самому интересно поиграть с русскими в экстрим.
Эберт молчал, он понимал правдивость слов командира. Довоенные танки Т-34, которые были у него во взводе, станут хорошей мишенью для противотанковых орудий и тяжелых русских танков.
— План такой, — начал пояснять задачу Ольбрихт. — Вдоль леса, почти до самого шоссе, тянется неглубокая лощина. Земля там подсохла, и она проходима. По ней я попробую незаметно подойти ближе к русским. Когда меня заметят, я немного поиграю с ними и отступлю. Вы будете находиться в засаде. Как только русские покажут свои борта, вы производите массированную фланговую атаку. Не добивая противника, а только обездвижив его, то есть не ввязываясь в длительные баталии, вы на полной скорости уходите к шоссе и прорываетесь. Я иду за вами. Встречаемся за Журавичами возле леса. Вот здесь, — Франц достал карту и указал место, отмеченное пунктом Хотовня. — Вы поняли мой план? Впереди населенные пункты обходите стороной. Задавайте вопросы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
