Женское счастье

Да, и вообще, он очень серьезно принял новость о том, что теперь его любят целых два человека. Каждую ночь, пока мама гладила его по голове и рассказывала сказки, Данион тихонечко лежал в теплых объятиях и размышлял о своей жизни. Маленький лорд серьезно обдумывал все, произошедшее с ним за последние месяцы. Ему, Диону, определенно повезло. Все-таки, Всесветлый его услышал. Не зря он тогда молился. Божетво выполнило его просьбу. Даже вдвойне. У него теперь и мама, и маленький братик есть. Вот, то никого не было, а теперь, сразу двое. И его любят. И он их очень-очень любит. А братик когда родится, Дион его всему научит, он же будет старший, мама сразу сказала, что маленького нужно будет защищать. И вообще, как сильно изменилась его жизнь. Это потому, что у него появилась мамочка. Вон, как все хорошо получилось. Вот когда он, Дион, вырастет, точно большую часовню построит. Чтобы сразу за все поблагодарить... Мальчик умиротворенно закрывал глаза и, вслушиваясь в мелодичные звуки маминого голоса, незаметно засыпал.

А утром, просыпаясь чуть свет, тут же вскакивал и довольно улыбался, видя, что мама рядом. Ему было так хорошо с ней... И страшные сны больше не снились. И мама разрешала ему спать с ней вместе, потому что не могла вставать, чтобы пожелать ему добрых снов, как раньше, в детской. И это было так здорово! Даниону очень понравилось решение мэтра Ригана, заставившего мамочку отдыхать. Хорошее решение... Правильное.

Данион часто замирал рядом с Лизой, положив голову ей на живот, и разговаривал с малышом, требуя, чтобы мама перевела ему, что говорит братик. Такое общение приносило радость и Лизе, и Даньке, объединяя семью воедино.

Правда, иногда, девушка ловила себя на мысли, что невольно видит рядом третьего участника их общения — Рэмиона. Ей так хотелось, чтобы тот обнял их с сыном, и они оказались в теплом коконе его любви и заботы. Она скучала по мужу и хотела увидеть его. Разрывалась между желанием простить и горькими воспоминаниями о карнавальной ночи. Вроде бы и понимала умом, что Рэм ни в чем не виноват, но никак не могла забыть горькие картины его невольной измены...

* * *

— Лисси, — тихий шепот раздавался отовсюду, проникал в душу, заставляя стонать и желать столь сладких, и, в то же время, столь невыносимых объятий.

Лиза повернулась на другой бок и прикрыла утомленные глаза.

— Я люблю тебя, Лис, — слышалось ей в шуме ветра за окном...

— Я люблю тебя, — отражалось в пламени свечи...

— Я люблю тебя, — тихо шелестели страницы книги, которую она пыталась читать перед сном.

Лиза обреченно поднялась с постели и поплелась в ванную. Все. Так больше продолжаться не может. Всюду ей мерещатся всякие странности. То она видит в зеркале отражение мужа, то слышит его голос. А сегодня, и того хлеще — засыпая, она почувствовала теплые губы Рэма на своих, и томительный, жгучий поцелуй свел девушку с ума.

Это выше ее сил. Каждый день Лиза давала себе обещание не реагировать на разыгравшееся воображение, и каждую ночь ждала продолжения своего сумасшествия.

Рэмион... За недолгое время их брака, он сумел проникнуть в душу и прочно обосноваться там. Девушка сама не ожидала от себя такой силы чувств. Как смог совершенно посторонний человек оказаться настолько родным и необходимым? Когда это произошло? Как она, взрослая, опытная женщина, допустила подобное? Хотелось наплевать на гордость, на обиды — реальные и надуманные, — и вернуться к мужу. К его рукам, к его губам, к его теплу и заботе. И тут же картины измены Рэмиона представали перед ее взором, и услужливая память воскрешала страстные поцелуи и объятия, доставшиеся не ей, а Линаре.

Ревность... Что может быть страшнее?.. Тягучее, ненасытное чувство, питающееся силами измученной души. Лиза пыталась бороться с этим чудовищем, но оно не отпускало, опутывая своими щупальцами все сильнее, проникая все глубже, заставляя проводить ночи без сна и тихо ненавидеть мужа. Того, кого так хотелось любить...

Лиза умылась холодной водой и взглянула на себя в зеркало. Несмотря на все переживания, она только похорошела. Беременность придала губам соблазнительную припухлость, груди налились приятной полнотой, бедра женственно округлились... Девушка провела рукой по полупрозрачной сорочке. Соски мгновенно затвердели и проступили через невесомую ткань.

По телу прокатилась знакомая истома. "Рэм... почему тебя нет рядом?.." На глазах невольно появились слезы. Она всматривалась в ровную зеркальную гладь и страстно мечтала увидеть своего мужа. Вдруг, поверхность зеркала пошла волнами и, вместо отражения плачущей девушки, в нем появилась совсем иная картина.

Рэмион. Он сидел за столом в своем кабинете, сосредоточенно просматривая бумаги, а потом, встрепенувшись, поднял голову и к чему-то прислушался. Лицо герцога озарилось надеждой, глаза засияли, он приподнялся с места и замер.

Мужчина будто пытался что-то услышать, а потом, обреченно вздохнув, прошептал: — "Показалось" и снова взялся за бумаги.

Лиза, затаив дыхание, следила за мужем. Неужели, она, и правда, видит Рэма?! Или это ей мерещится? Девушка не успела понять, что происходит, как зеркало подернулось тонкой рябью, и кабинет герцога расплылся у нее перед глазами.

А ночью, она снова горела в знакомом сне. Горячее дыхание обжигало, любимые губы дразнили и доводили до изнеможения, тело плавилось в умелых руках и звенело от сдерживаемой страсти...

* * *

— Мама, мэтр Риган разрешил мне взять ту книгу с картинками! — Радостно кричал Данион, подбегая к Лизе. — Ну, ту, что на верхней полке его шкафа!

— Правда? И что же ты пообещал мэтру взамен? — лукаво улыбнулась герцогиня.

— Пообещал, что буду помогать ему в лаборатории, — захлебывался Данька. Он с трудом сдерживал эмоции, не в силах поверить, что строгий ученый ему доверяет.

— Лаборатория — это серьезно, — ласково посмотрела на сына Алиссия. — Мэтр никому не разрешает входить в свои покои, так что, ты уж постарайся оправдать его ожидания, — она притянула мальчика к себе и легко коснулась губами его кудрявой макушки.

Лиза ничего не могла с собой поделать — даже понимая, что избалует ребенка, она была не в силах удержаться от того, чтобы не потискать его. Стоило только вспомнить Грань и одинокую, потерянную фигурку, как тут же хотелось прижать сына к себе и защитить его от любых невзгод. Девушка надеялась, что со временем, и она, и Данька потихоньку забудут обо всех пережитых ужасах и научатся вести себя сдержаннее, но сейчас, видя затаившиеся на дне серых глаз мальчика отголоски минувшего страха, Лизавета могла только обнимать сына, пытаясь внушить ему чувство уверенности. Она прекрасно знала, чего боится ее ребенок. Больше всего на свете, Данька боялся снова остаться один. Без нее. Она видела это по его поведению, по настороженному взгляду, по мгновенному испугу, мелькающему в глазах, при одном только упоминании о герцоге или о столице.

Лиза понимала, что этот страх еще долго будет преследовать малыша, но как же ей хотелось вырвать из памяти Даниона все те годы, что он жил один, заставить его поверить, что у него теперь есть семья, и он больше никогда не останется в одиночестве.

— Я постараюсь, мам, честно! — довольно тараторил, между тем, Данька, обрадованный перспективой попасть в лабораторию мэтра Ригана. — А в купальню мы сегодня пойдем?

Мальчик выжидающе смотрел на мать, нетерпеливо подпрыгивая на месте.

— Конечно, дорогой, — Лиза отложила в сторону маленький батистовый чепчик, который обшивала кружевом, и поднялась с кресла.

Мэтр Риган только недавно разрешил герцогине вставать, и она часто гуляла вместе с сыном. Они бродили по дорожкам сада, уходили в парк, который мало чем отличался от леса, и раз в день обязательно посещали крытую купальню, где Данька учился плавать, под присмотром Илиаса — серьезного, неразговорчивого десятника из охраны герцогини.

Данион обожал воду. Казалось, он мог плескаться в ней днями напролет, и Лиза в шутку как-то сказала, что у него так скоро жабры вырастут.

— Мам, это я тогда русалом стану? — на полном серьезе отреагировал ребенок. — А у меня только жабры или еще и хвост отрастет? — допытывался он.

— У вас сейчас не только хвост, но еще и плавники появятся, лорд Данион, — добродушно пошутил Илиас. — Шли бы вы на сушу.

Лиза долго смеялась потом над попытками малыша выяснить, откуда у русалов начинается хвост, а десятник хмыкал в усы и в шутку величал маленького лорда Рыбьей Светлостью...

Однако эти беззлобные подтрунивания не смогли перебить любви мальчика к воде. Вот и сейчас, он в нетерпении теребил маму, торопя ее в купальню.

— Мам, ну, идем, мэтр Риган же сказал, чтобы ты побольше гуляла и дышала свежим воздухом! — тарахтел Данион. — Ой, а почему он такой маленький? — Ребенок с недоумением уставился на оставленный Лизой чепчик и осторожно поднял его с кресла.

— Потому что твой братик, когда родится, будет крошечным, и этот чепчик как раз придется ему впору, — закалывая волосы, ответила герцогиня.

— А я тоже был таким... мелким ? — Данька недоверчиво вертел в руках малюсенький головной убор.

— Да, родной, — Лиза ласково потрепала его по голове.

Данион немного подумал и сказал: — Тогда я буду защищать его, а иначе, как же он, такой маленький, выживет?

— Правильно, Дань, — серьезно кивнула Елизавета. — Ты — старший, а значит, ты должен быть умным и сильным, и отвечать за тех, кто младше и слабее. А еще, ты лорд, поэтому должен нести ответственность не только за себя и свою семью, но и за тех людей, которые живут на твоих землях и зависят от тебя.

Данион задумался ненадолго, а потом, неуверенно спросил:

— Мам, а герцог, правда, мой отец?

— Правда, мой хороший, — глядя сыну в глаза, ответила Лиза. — И он тебя очень любит.

— А почему он раньше никогда не приезжал? И сейчас не приезжает. И даже ни разу не разговаривал со мной? — грустно спросил мальчик.

— Знаешь, сынок, — тихо ответила Лизавета. — После твоего рождения папе пришлось очень нелегко, и он не только с тобой, а почти ни с кем не общался. Но он всегда тебя любил, и будет любить, — убежденно добавила она.

— А он тебя не заберет? — Задержав дыхание, спросил ребенок.

— Нет, Дань, не заберет. Я всегда буду рядом с тобой, ты больше никогда не останешься один.

Она поцеловала сына и подтолкнула его к двери. — Все, хватит жизненных вопросов, пошли купаться!

Идя по дорожке вслед за бегущим впереди ребенком, Лиза думала о герцоге. Он не появлялся в Мон-Терри, но герцогиня постоянно ощущала рядом его присутствие. Каждое утро ее будил аромат свежесрезанных роз, а на столике обнаруживалась коробка со вкуснейшими пирожными, к которым Лизавета пристрастилась, живя в столице.

В шкафу регулярно появлялись новые наряды из изысканных тканей и дивной красоты драгоценные украшения, которые подходили герцогине под цвет глаз — такие же синие и искрящиеся. Ночью ей снились объятия мужа, ласка его губ, которые нежно касались, то лаская, то обжигая ее, распаляя кровь и заставляя терять себя; она чувствовала пряный запах его кожи и тянулась обнять, но... руки натыкались на пустоту, и девушка просыпалась. Разгоряченная, жаждущая любви и ласки. Одна.

В соседней комнате посапывал Данька, а Лиза лежала с закрытыми глазами и пыталась успокоить отбивающее рваный ритм сердце.

В кабинете столичного особняка тихо плавились свечи, и тонкие струйки воска стекали по витым узорам канделябра, опадая на его бронзовое основание. Отблески пламени отражались в стеклах шкафа, отсвечивали золотистыми бликами в гранях хрустального графина, стоящего на столе, и освещали лежащие рядом с ним бумаги.

Герцог отошел от окна и устало опустился в глубокое кресло. Ночь подходила к концу. Очередная бессонная ночь... Сколько их уже было?

Он рассеянно посмотрел на высокий бокал, наполненный вином, и подвинул его поближе. Грани тяжелого фужера призывно мерцали, янтарный напиток искушающе плескался внутри, но любимое рисское сегодня не могло успокоить Рэмиона — он испробовал то, что пьянило получше любого вина, и теперь, привычный напиток не приносил былого наслаждения. Лисси.... Она одна могла унять жар желания, снедающий лорда.

Мужчина прикрыл веки и погрузился в воспоминания почти минувшей ночи. Теплая тишина спальни, легкое дыхание спящей девушки, выглядывающая из-под покрывала стройная ножка... Он не смог удержаться. Глядя на свою жену — такую нежную, такую беззащитную, — Рион разрешил себе немного безумства. Только сегодня. Только этой ночью. Пока он окончательно не свихнулся без Лис. Мужчина слегка прикоснулся губами к обнаженному бедру Алиссии, почувствовал отклик ее тела... и пропал. Поцелуи становились все горячее, руки ласкали нежную плоть, прерывистое дыхание обжигало, и он уже готов был погрузиться в наслаждение без остатка... Лисси... Его нежная девочка. С каждым разом оторваться от нее все сложнее: лорд терял себя, растворялся в ней, его кружило водоворотом страсти, он целовал жену, обнимал гибкое, податливое тело, пил ее дыхание... и забывал обо всем...

Герцог со стуком поставил бокал и поднялся из-за стола. Ночь — его ночь — закончилась. У него больше нет времени на глупости. Хватит мечтать, впереди ждет работа. Рион потянулся всем телом, передернул плечами и пошел в лабораторию.

В Танассе, столице Актании, зарождалось утро.

Медленно расставив на столе необходимые предметы, лорд Аш-Шасси привычно простер руки над магическим кристаллом, шепча заклинание.

Несколько минут ничего не происходило, а потом, стена лаборатории подернулась рябью, и перед герцогом вновь возник давешний незнакомец.

В этот раз, мужчина нервно расхаживал по комнате, изредка останавливаясь и замирая перед меняющимися на стене изображениями, а затем, вновь принимаясь мерить шагами просторное помещение. Герцог внимательно оглядел иномирца, отметил для себя его явную нервозность и перевел взгляд на широкий экран. Проекция отражала просторную залу. Высокие потолки, лепнина, хрустальные люстры, дорогие портьеры на окнах... А еще — люди. Причем, довольно непривычно одетые люди. Нет, мужчины выглядели пристойно, но вот женщины... Они были почти голыми. Рэмион удивленно разглядывал их обнаженные, едва прикрытые кусочками ткани тела, коротко стриженные волосы, раскрашенные лица. Да, странный, все-таки, мир. Непонятный. И как только мужчины допускают, чтобы их женщины так оголялись при посторонних? И выглядели столь безобразно?

Между тем, ракурс немного изменился, и Рион внутренне подобрался.

На появившейся картинке, уже знакомая ему по прошлому разу блондинка, весело смеясь, отбивалась от какой-то настырной девушки.

— Дашка, отстань, я сегодня не могу петь, устала! — Светловолосая незнакомка, в длинном, струящемся платье, прислонилась к стене, пытаясь отдышаться.

— Кому ты это рассказываешь? — Не отступала симпатичная брюнетка, теребя подругу за руку. — Не придумывай! Обещала, что будет "Калитка", значит, исполняй! Публика требует, да, народ? — Шутливо обратилась она к окружающим.