— Как денди лондонский одет, он, наконец, увидел свет. Точно, джентльмен вышел прогуляться по Стрэнду. Вроде не на бой идет, а на праздник. Вместо шпаги мог бы и трость взять. — Продолжает про себя ворчать Данька.
Корабли сошлись. Капитан, боцман Брин и Брайан бросились на палубу вражеского корабля. И он, Данька, вместе с ними, одним из первых. В голове бьется одна мысль: не отстать, не быть в хвосте. Смерть подождет. За ними другие ребята. Данька выстрелил из обоих пистолетов. Выхватил шпагу и бросился в атаку. Он рвался вперед. Не чувствовал страха и сомнений. Вот его клинок ударил в грудь испанца. Тот упал. Дэн чувствовал себя древним викингом, который не знает ни боли, ни усталости, ни страха. Только Валькирии летают над полем боя. Данька бьется рядом с боцманом. Удар, еще удар. Взмахнув руками, падает испанский солдат. Данька стремится вперед. Боится он только, что кто-то может на миг усомниться в его смелости. Он безрассуден. Этот страх подгоняет его. Крики, лица искаженные яростью и болью — все минует его сознание. Его тело и руки живут своей жизнью, уроки капитана Свена не прошли даром.
О`Тул приземлился на палубу торговца одновременно с Дэном. Юнга, нетерпеливый мальчишка. Сильные руки плотника привыкли держать не только инструмент, но и шпагу. Подсечка ногой, враг падает. Другого Брайан на отмашь бьет ребром ладони в кадык. Плотник холоден и расчетлив в бою. Веселые огоньки в глазах. Мало что ускользнет от его внимания. Шальной Дэн сражается рядом с Брином. Озорной мальчишка. Черт возьми, что сегодня с капитаном. Забыл о осторожности, играет с удачей. Здоровенный испанец бросился на Брайана. С этим силачом придется повозиться.
Краешком глаза Даня видит капитана. Тот бьется сразу с тремя испанцами. Один из противников капитана упал на палубу. Молодец Свен, Данька отбил удар своего противника, отбросил его. Снова обернулся к капитану. Увидел, как испанский солдат собирается ударить того в спину. Дэн прыгает, он должен прикрыть спину своего командира. Дэн стоит между капитаном и испанцем. Но он потерял несколько секунд, пытаясь удержать равновесие, после прыжка. Поскользнулся в кровавом месиве. Испанцу хватило этой оплошности, ударил шпагой Дэна в грудь. Резкая боль. Он... Он, Даня, ранен? Его ранили? Время замедлило свой бег. Мир плывет в тягучем мареве. Данька ударил шпагой по шпаге врага. Вырвал лезвие из своей груди, отбил шпагу противника. Выпад, и теперь шпага Дэна находит горло противника. Тот падает. Данька должен продолжать бой. Долг воина зовет. Он чувствует, как теплая кровь течет по груди. Шум боя стихает в ушах. Палуба качнулась под ногами. И вот он сейчас упадет на колени. Позорно встанет на колени?! В свом первом бою? Данька широко расставил ноги, пытается удержаться. Оперся на шпагу. Как тяжело держаться на ногах. То ли холодное крыло, то ли ветер коснулись лица. Чьи-то руки подхватили его, удержали от падения. Он слышит голос Брайана.
— Держись. Держись, дружище. Я помогу тебе.
Покончив со здоровяком, О`Тул обернулся в сторону капитана. В этот миг тело юнги легким перышком влетело между Свеном и испанским моряком, что приготовился ударить со спины. Испанец оказался проворнее, шпага вонзилась в грудь парня. Плотник бросился в сторону сражавшихся. Он видел, как мальчишка отбил шпагу противника и сделал точный выпад. Дэн силится удержаться на ногах. Шатается, борясь со слабостью. Брайан подоспел во время, подхватил парня, не дал упасть. Он помог Дэну вернуться на "Скиталец". Они в каюте. Данька чувствует под собой родной сундук. Дэна охватила слабость, апатия.
— Держись, Дэн, — повторяет плотник. Он разорвал рубаху на груди Дэна. — Сейчас мы тебя перевяжем.
Брайан мечется по каюте. Нашел непочатую бутылку рома, открыл ее. Смочил обрывки рубахи и протер рану.
— Погоди, сейчас перевяжу. — Брайан осмотрел рану, достал иглу с ниткой, они всегда были при нем. Джереми видел и не такие раны.
— Потерпи. Пара стежков. Рана большая. — Досталось парню. Не отбей удар, пришлось бы зашивать не тебя, парень, а парусину.
Данька закрыл глаза. Он чувствовал, как игла втыкается в тело.
— Все, сейчас забинтую, — доносится голос друга. Дэн пытается улыбнуться.
Брайан нашел еще одну чистую рубашку, разорвал ее на ленты и повязал на груди Дани.
— Как ты себя чувствуешь, Дэн? — Джереми Брайан О`Тул, думает он, к счастью не в этот раз тебе придется отдать друга морским волнам. Твоя иголка не сошьет саван.
— Нормально, — он воин, не тряпка, не станет скулить. Матросы не плачут, так учил капитан. Его капитан. Шум в ушах и слабость.
Брайан выкинул рваную рубашку.
— Брайан, ты бы мне какую-нибудь рубаху помог надеть. — Дэн пытается поудобнее усесться на крышке сундука.
Плотник огляделся, нашел рубаху и помог другу.
— Давай, сюда руку. Эту сюда, — поправил воротник, помог удобно устроиться на сундуке.
— Помоги застегнуть, — холодные кисти рук сейчас не справятся с такой простой работой.
Брайан застегнул пуговицы. Кивнул головой, прикрыв глаза. Крепкий парень, выдержит.
— Как ты? — Перед ним бледное лицо раненного товарища. Шальной пацан, в смелости тебе не откажешь. И верный друг.
— Жить буду. Спасибо. — Дэн не раз слышал такие слова с экрана телевизора. Крутой полицейский иначе не скажет.
— Обращайся, если надо зашить что. Я не только по дереву мастер. Отлично. Что не собираешься умирать. Мешки из парусины у меня плохо выходят. Ты посиди, а я побегу. Ребятам надо помочь.
Брайан убежал. Дэн сидел на сундуке. Надо же его ранили. Если капитан узнает, спишет на берег. Не выдержал, подвел. Свен скажет, зря тратил время на тренировки. Он, Данька, неловкий, трусливый мальчишка. Да куда его еще, на берег. Вон с корабля. Только бы капитан не заметил, только бы не увидел, — твердил Даня. Бой стих, и капитан вернулся в каюту. Данька слез со своего сундука.
— Капитан, умыться? — Бодрость в голосе. Талантливый артист живет в этом мальчике.
— Давай, — Свен скинул рубашку, потянул руки под струю воды.
За улыбкой Дэн прячет боль от раны. Пал или пропал, сказал Гамлет. Быть или не быть. И Данька сыграет свою сцену, свою роль. Большая игра. Высокие ставки. Пусть на кону его жизнь. Он не лукавил, когда в школьном сочинении писал: за такие каникулы готов заплатить любуж цену. Без "Скитальца" у него нет жизни, она ему не нужна.
Свен умылся, устроился в кресле. Данька стоял посреди каюты, немного боком к капитану.
— Капитан, — с улыбкой спросил он, — будем фехтовать?
Только бы капитан не заметил. Он готов до последнего драться за право остаться на корабле. Не отнимайте это право! Будет бороться с самим собой, со слабостью и всем миром.
Капитан отрицательно кивнул головой.
— Нет. Это твой первый бой. Ты, наверно, устал. Отдыхай. Я пойду, посмотрю, что в трюме испанца. Отдыхай, матрос. После первого боя можно и вздремнуть немного.
Капитан ушел. Данька с трудом добрался до сундука. Родной. Прилег, укрылся одеялом. Ему был необходим отдых.
Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.
Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.
— Даня! — Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.
— Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?! — Кричит она. — Тебя могли убить!
— Мама, не убили же. Я живой, — чуть сердится. Какая ерунда — убили!
— Даня, Денечка, как это вышло? — Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.
— Мама, я жив, все нормально. — Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.
— Господи, Даня, кто тебя так забинтовал? — Жив, он жив. Ее мальчик жив. — Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.
Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.
— Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.
— Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.
Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.
— Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.
— Мам, не надо Я так уберу. — Одна суета от женщин.
Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.
Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.
— Даня, тебе больно?
Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.
— Матросы не плачут, мама. — Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.
А та тихо проговорила:
— Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы. Сейчас смажем твою рану йодом.
Она потянулась за пузырьком. Данька закричал:
— Мам, он же щиплет. Это больно, мам. Ты чего! — При виде волшебного пузырька храбрец пришел в ужас.
— Даня, надо обработать рану. — Как мужчины боятся таких пустяков. Слабый они народ, беспомощный. Совсем не способны жить без женщин.
— Только не йодом, мам, — стонал герой.
Данька был в панике. У каждого героя свои слабости. У Ахиллеса — его пята. У юного пирата — раствор йода.
Часть 12.
Мария Петровна смочила ватку йодом, что бы обработать рану на теле сына.
— Мам, — верещал Даня,— не надо йод. Это больно, мам. Он щиплет.
— Даня, надо обработать рану. Кровь опять выступила. — Успокаивающе говорила Мария. Но руки слегка дрожали.
— Мам! — Данька замахал руками. Кто придумал эту пытку. Изверги.
— Что, мам? Матросы не плачут, ты сам сказал. — Но ей самой страшно коснуться раны. Боль йодом жжет сердце.
— А я и не плачу. Совсем не плачу, — хныкал Данька. — Йод — это больно.
Мария Петровна хотела смазать рану, но увидела швы. Аккуратные стежки по краям раны. Узлы сделаны умелой рукой.
— Даня, это что? — В ее глазах темнеет свет. Чуть не выронила ватку, смоченную йодом.
— Где? — Данька посмотрел на свою рану. — Это веревочки. Брайан зашил. Помнишь, я говорил, он мне рубашку заштопал. Узелки морские. Он и меня учит вязать.
Откуда знать Марии Петровне, что один из узлов, придуманных моряками, называется хирургический. Позднее матросы отказались от него, слабоват. А хирургам понравился. Первые наручники — заслуга моряков. Пьяный узел, им связывали разбушевавшихся гуляк. Гордиев узел, что разрубил Александр Македонский, Искандер Двурогий, быть может был морским узлом. Констриктер, моряки не развязывали его, а разрубали. Миру они подарили печальный узел, затягивающаяся удавка, последний галстук.
— Какие веревочки? Понавязал тут узлов! — Она не слышит сына. Кровь пульсирует в висках, разрывает голову болью. Любовь матери безрассудна.
— Это Брайан, когда привел меня в каюту, он рану зашил. — Вновь объясняет он.
— Даня, какой Брайан? Как зашил рану? Достал иголку с ниткой и зашил? — Кошмарная сцена пред глазами. Улыбка безумца, что втыкает иглу в тело сына.
Плюшевый мишка на тумбочке возле кровати моргнул. Если его бок протрется, он то же не станет плакать, пусть зашьют.
— Очень просто, мама. — Он ни минуты не сомневался в этих ребятах. Не оставят в беде. Последний парус моряку сделают на славу.
— Брайан, он что, врач? — Строго спросила Мария Петровна. Кто проверит диплом у этих знахарей в далеком мире, куда смотрят люди из Минздрава.
— Я тебе о нем рассказывал. Он наш плотник, на корабле. И матрос. Ты знаешь, он еще поет. Так замечательно поет.
— Даня, он.. он... он втыкал в тебя иглу и пел? Садист!
Хирург, играющий на рояле, прокурор, чей голос ласкает слух, законотворец, поющий под гитару в наши дни не кажется необычным. Плотник-поэт? Создавший новое направление. Уолт Уитмен.
Грубые руки и грязная одежда скрывают горячие сердца.
— Нет, мама. Он поет в другое время. Не когда зашивает. — Даня улыбнулся. Если б Брайан запел о девушке, что лукаво избегает парня, а он рвет струны гитары. Плачет и молит голос, берет за душу. Такую песню надо слышать.
В тоске души кружатся шторы на окне, письменный стол прячет тоску разорванных струн в ящиках. Плачет за окном природа.
— Он всех, — не понимала мать, — зашивает?
— Не знаю, но меня заштопал.
— Даня, Господи, что у вас там за варварство такое. — Она готова сдаться. Ее сын рядом. Пусть поет, что вздумается. Я разрежу тебя и заштопаю вновь, я хирург по веленью богов.
— Нормальное. Он еще полбутылки рома вылил на рану. — Напиток мужчин не сравнить с позорным йодом.
— У вас там что, йода нет? — Нет укорота на этих баб.
— Не, мам, мы без этого обходимся, — Данька с опаской посмотрел на пузырек с лекарством. Какое счастье, что на Тортуге нет йода.
— Ладно, Даня. — Мария Петровна обработала рану, приложила марлевую салфетку. Забинтовала
— Мама, мне рубашка нужна. — Мужчину не остановят царапины.
— Зачем? Даня, ложись так. Тебе надо отдохнуть.
Первый плачь ребенка, его губы, коснувшиеся груди, мать помнит всю жизнь. Богородица, ты помнишь губы сына твоего, Иешуа Иосифа, ставшего Христом? Не только сына, мать распяли.
— Я пойду в школу, мама. — Упрямо глядит на мать.
— Даня, — мать хотела остановить сына, — какая школа? Ты ранен. Тебе надо отдохнуть, сил набраться. Тебе нужен покой.
Данька упрямо не соглашался:
— Я что, прогульщик? Я иду в школу. Давай рубашку. — Матрос, полный матрос не сдается. Вспомни Кронштадт, вспомни Варяг. Я духом из этой страны.
Мать поняла, что спорить с сыном бесполезно. Дала ему рубашку. Он натягивал ее и говорил:
— Мам, ты бы чайник подогрела. Чай попью и побегу.
Мария Петровна отправилась на кухню. Даня специально отправил мать. Он не был уверен, что сможет подняться, и не хотел, что бы мать это видела. Когда она ушла, он встал, сделал один не уверенный шаг, второй. Пробормотал:
— Сегодня, кажется, немного штормит. Что-то палубу качает, — но все же добрался до двери. Постоял, собираясь с силами, затем, стараясь двигаться уверенно, пошел на кухню.
Телевизор, стол, кресла, все обитатели дома, смотрели, как юный хозяин пытается пересечь зал. Качнулся, но удержался на ногах. Чертыхнулся. Печально вздохнул диван. Добрел до кухни, остановился на пороге, оперся на косяк рукой. Так стоял его отец. Сел к столу. Выпил чашку кофе. Мария Петровна посматривала украдкой на сына. Сдерживала наворачивающиеся слезы.
