| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Да мы и не экономили — снарядов по складам, разбитым колоннам и позициям было набрано просто огромное количество — тех же осколочных для почти двухсот сорокопяток мы собрали более трехсот на ствол, и сейчас командой 'Снаряды не экономить !' мы старались выпустить в немца максимально возможное количество снарядов — чем они достанутся врагу — лучше пусть убьет хотя бы еще одного фрица. Нам-то все-равно погибать, а так хоть уменьшим поголовье этих уберменшей. Поэтому-то мы и свели все свои боеспособные подразделения в эдакие пехотно-артиллерийские команды — чисто пехоты, по факту, у нас сейчас и не было — были легкие ДРГ, которые шастали по немецким тылам и устраивали засады — им пушки явно не в жилу, были учебные части, которые, тем не менее, также катали и переводили из походного в боевое и обратно учебные орудия или учились ходить вместе с танками, и были более двухсот отделений численностью в двенадцать-пятнадцать-двадцать человек, которые были, по сути, обслугой и прикрытием орудий — как у немцев пехотные отделения выстраивались вокруг пулемета, так у нас они стали выстраиваться вокруг пушки — чего теперь экономить-то.
Да, помимо сорокопяточных отделений были и так называемые штурмовые взводы, которым придавались полковые пушки калибра семьдесят пять — если немецкие трофейные, или семьдесят шесть и два — наши полковые пушки. Эти агрегаты весили полтонны немецкая и восемьсот килограммов — наша — такие веса еще можно как-то оперативно катать по полю, а мощность осколочных снарядов существенно больше, чем у сорокопяток — одно только сплошное покрытие пять на восемь метров, в сравнении с два на пять — уже существенная разница. Ну и помимо более мощного артиллерийского вооружения, в этих взводах были по четыре ручных пулемета — наших или немецких, а также снайпера, автоматчики, самозарядных винтовок тоже было восемь штук, а не всего лишь две, как в сорокопяточных отделениях, да еще по одной-двум трофейным ПТР — в общем, по мощности залпа это была полноценная рота, только численностью в тридцать человек — как раз нашим командирам набить руку на общевойсковом бое.
А уж более тяжелые пушки мы старались установить на гусеничные шасси. Дивизионки семьдесят шесть миллиметров, немецкие пятидесятимиллиметровки, легкие гаубицы, даже пытались запихнуть стволы от зениток — что наших, что немецких. Всего у нас таких стволов на гусеницах бегало уже более сотни, и к работе планировалось еще двести пятьдесят — за прошедшие полтора месяца мы набрали под тысячу гусеничных шасси в виде танков, бронетранспортеров, тракторов разной степени убитости, которые даже если не шли непосредственно в дело, то все-равно были донорами по деталям, двигателям, гусеницам, бронелистам — на переделке танков в САУ работало уже более двухсот человек при семнадцати сварочных аппаратах. И если в июле мы делали одну самоходку в три дня, то сейчас — уже три самоходки в день, с перспективой увеличения производства. И обгрызенные шасси и корпуса тоже не выкидывались на свалку — их переделывали в учебные машины, с дефорсированными моторами, а то и вообще чуть ли не мотоциклетными двигателями — чтобы начинающие смогли почувствовать особенности гусеничного хода и вместе с тем не получили бы в свое распоряжение слишком большую мощность, которой они могли бы наворотить дел.
В общем, мы обкладывались артиллерийскими стволами и смотрели ими во все стороны как злобный ежик. Очень злобный ежик. Не случайно немцы решили-таки нас задавить — несмотря на то, что они уже в начале августа забросили южные дороги через Белоруссию, мы-то ведь тоже не сидели на месте — пусть даже и не на гусеницах, ну так на лошадях — наши пехотно-артиллерийские подразделения забирались все дальше от нашей территории и обстреливали проходящие колонны, нападали на склады, освобождали пленных. Выпустят десяток-другой снарядов — и драпать. Или добивать, если соотношение сил окажется выгодным. Двести таких групп, да с артиллерией, да каждый день по два-три обстрела минимум — фриц буквально таял в наших лесах. Ведь с артиллерией дистанции эффективной стрельбы увеличилась чуть ли не на порядок — если стрелковую засаду надо устраивать метров за двести, за триста максимум, чтобы огонь был эффективным, а не просто патроны разбрасывать по местности, то с артвооружением можно было садить и с километра — осколки сделают свое дело. Да и уходить тоже хорошо — пока фриц устроит погоню, попытается прижать — наших уже и след давно простыл, а если еще и устроить засаду на пути преследователей — вообще песня. По нашим прикидкам, мы за месяц с конца июля набили только живой силы более двадцати тысяч тушек — в основном тыловиков, но и их ведь немцам надо откуда-то брать, а уж восстановить те же ремонтные подразделения танковых дивизий — это дело даже не дней — как минимум недель. А таких подразделений мы уничтожили более двадцати — то-то, позднее, на ремонтных базах мы взяли более сотни немецких танков, которые в противном случае воевали бы на фронте. Раненных же фрицев, думаю, было не меньше. То есть уже две дивизии у немцев — как корова языком. Так еще автотранспорт — более семи тысяч автомашин — легковых и грузовых — я как-то сориентировал выбивать прежде всего автотранспорт — вот наши и старались. А еще примерно столько же повозок — да мы выбили у немцев грузоподъемности на две танковые и две пехотные дивизии, не меньше. А ведь скоро осень ... вот и посмотрим — каково им будет, по нашей-то грязи, если и раньше они плакались кровавыми слезами как им, бедненьким, было тяжело 'в этой ужасной России'.
Ну, станет еще тяжелее — триста снарядов на ствол это гарантировали. Правда, в последнее время добыть немца становилось все сложнее — они уже практически не сновали вокруг нашей территории — поэтому-то мы и ввязались в эти бои, а не отходили, как было до этого — надо было и проверить свои силы на более мощных немецких соединениях, да и немца надо было бить, а для этого — надо расширять свой периметр, чтобы увеличить соприкосновение с врагом — ведь чем больше площадь соприкосновения, тем мощнее идут реакции — это каждый химик подтвердит. Да, мы, когда подсчитали свои артвооружения, малость оборзели — так-то, пока собирали стволы по округе, их масса была как-то незаметна — ну, собираем и собираем — сами, с помощью ДРГ, или местное население укажет, где видели брошенные пушки, или дружественные партизаны подсказывали, а то и отнимали у немцев — брали батареи на марше или устраивали нападения на пункты сбора трофеев — по-всякому бывало. И тут вдруг подсчитали — и прочувствовали, как количество перешло в качество — один артиллерийский ствол пришелся на двадцать бойцов и на километр периметра нашей территории, а с учетом ее проходимости — уже пять-семь артиллерийских стволов на километр. Можно и поборзеть. Даже у фрицев один ствол приходился на сотню солдат, если не больше — ну и как им с нами тягаться ... ? Особенно если учитывать, что самые боеспособные соединения вермахта увязли в боях гораздо восточнее. Да, после первого периода становления мы чувствовали себя уверенно. Может — излишне уверенно, но это лучше, чем пораженческие настроения, что порой присутствовали у людей в июле. Еще побултыхаемся.
ГЛАВА 22.
— Пора с этим заканчивать, а то возимся уже три часа — скоро к немцам подойдет помощь.
— Что предлагаете ?
— Атаковать соседний холм, прорваться через него, выйти в тыл пехотной роте, что сейчас атакует наших штурмовиков.
Да, это была дельная мысль — соседний холм не был прикрыт ручьем, поэтому техника могла дойти до него без наведения переправ — сейчас именно они тормозили продолжение атаки.
— Но там ведь наверняка более сильная ПТО.
— Штурмовой батальон уже подошел ?
— На подходе.
— А сейчас что есть ?
— Есть батарея самоходок с противопульным бронированием, батарея буксируемых дивизионных пушек — все — калибра 76,2 мм, ну минометная батарея 82 мм, два бронепехотных взвода — по две самоходки с противоснарядным бронированием и по танку, пока без экранов, в каждом, естественно, с приданной пехотой. Все — на шасси Т-26. Батарея сорокопяток ушла на средний холм и быстро не развернутся — сейчас они отжимают вниз немецкую роту. С левого фланга того холма могли бы помочь нашему правому флангу две пушки штурмовых взводов, но пока они увязли в перестрелке с немецкой ротой, да и снарядов в ближайшие десть минут не будет — к ним отправили конных подносчиков, но с 'нашего' холма по ним открыли огонь, так что доставляют вручную — ползком, пригнувшись, и уже потом — по ложбинке, но там снова надо выходить на открытое пространство.
— А мы ведь частично придавили правый фланг этого холма ?
— Да, с соседнего холма два 'максима' с оптическими прицелами там неплохо поработали.
— Так может под этим прикрытием, да под артиллерийским валом — и ворваться на него бронетехникой ? Пехоту — на броню, и вперед.
— Рывком ?
— Рывком.
— Надо пробовать.
Но рывком не получилось. Как только бронемашины вышли из-за леса и пошли по полю, по ним ударили противотанковые пушки, что немцы замаскировали на склонах холма. Два танка, еще неэкранированные дополнительными листами брони, были сразу подбиты, а самоходки, стараясь подставить немецким пушкам лбы с наваренной броней, начали ерзать по полю, медленно продвигаясь вперед. Эти самоходки были еще первых выпусков, и, хотя их мехводы уже были достаточно опытными водителями, наездившими только у нас уже более сотни часов на каждого, они все-равно двигались только на второй передаче, которая обеспечивала максимум одиннадцать километров в час. Собственно, мы пока только на такие скорости и тренировали наших мехводов — хотя Т-26 имел еще две передачи — до восемнадцати и до тридцати километров в час, но мы берегли моторесурс, трансмиссию и подвеску, уповая на более высокую бронезащищенность. К тому же эти первые самоходки имели сплошной прямой лобовой бронесэндвич сталь-бетон-сталь, поэтому доступ к трансмиссии, расположенной впереди, был только изнутри машины, что очень затрудняло ее ремонт — еще и поэтому, опасаясь поломок, мехводы водили свои аппараты медленно и осторожно — экипажи уже привыкли к попаданиям тридцатисемимиллиметровок, самых массовых пушек вермахта, ну а вероятность встречи с более мощными орудиями сейчас была невысока — вся серьезная техника воевала восточнее, на основном фронте, и могла появиться в нашей местности только при переброске с запада или при выпуске из ремонтных мастерских. Поэтому-то мехводы и начали осторожно подбираться к немецким позициям.
Пехота же сразу после первых же выстрелов со стороны немцев посыпалась с бронетехники, где она до этого держалась за наваренные нами железные скобы — такой способ передвижения я помнил по кадрам кинохроники середины-конца войны, поэтому и внедрил это улучшение уже сейчас. Танкисты из подбитых танков выбрались все, кроме одного наводчика, и вместе с пехотой спрятались за неровностями местности, а через поле завязалась артиллерийская дуэль — наши артиллеристы не успели вытянуть свои орудия из леса, поэтому танковая атака началась раньше артподготовки, зато сейчас пушкари начали обрабатывать склоны холма, на которых то тут то там вспыхивали выстрелы из противотанковых пушек, поднимались клубы дыма и пыли — по этим-то демаскирующим признакам наши и вели огонь прямой наводкой. Так, ценой потери двух танков мы вскрыли противотанковую оборону — до этого немецкие пушки сидели тише воды ниже травы, которой зарос весь пологий склон холма, так что наблюдатели, даже с оптикой, не могли высмотреть позиции немецкой ПТО — маскировались немцы хорошо, а их низкие пушчонки с тонкими стволами легко терялись среди нагромождений кустарников, что кучками покрывали весь склон холма длиной и шириной по километру — попробуй на такой площади отыщи немца.
Зато теперь, когда они открыли огонь, клубы дыма и пыли, резкие дерганья — по этим признакам наблюдатели и выцепляли на склоне позиции немецких орудий. А немцы не могли не стрелять — к ним продолжали медленно подбираться самоходки с противоснарядной лобовой броней. Их орудия калибра 76,2 миллиметра также вели огонь по холму, а ответные выстрелы, если попадали в лобовую броню, отскакивали рикошетами, лишь изредка выдирая плохо приваренные куски брони. Пехота сопровождала технику короткими перебежками — немецкие пулеметы садили с холма длинными очередями, так что находиться на броне не было никакой возможности.
Но артиллерийская перестрелка продолжалась от силы минут десять — наше превосходство в артиллерийских стволах наконец дало результаты — частые взрывы снарядов на немецких позициях заставляли немецкие расчеты постоянно прятаться за брустверами артиллерийских окопов, а после удачных попаданий, хотя и нечастых, то одна, то другая немецкая пушка вообще замолкала — на время или навсегда. Если расчет выкашивало осколками близкого разрыва, то вскоре на его место прибегали пехотинцы, которые снова начинали стрелять прямой наводкой — дело нехитрое. А вот если наш снаряд бил прямо в орудие, то оно, как правило, после этого выходило из строя. И за первые семь минут было как минимум три прямых попадания — одному орудию мы залепили в ствол, второму — в противопульный щиток, а третье накрыло минометным залпом — вверх взметнулись станины, куски тел, комья земли — и потом все это осело бесформенными кучами. Правда, детонации боеприпасов не случилось, но все-таки три орудия, да еще на одном фланге — в противотанковой обороне немцев появилась брешь, в которую и ломанулись две самоходки и один Т-34 — командир взвода, подошедшего чуть позже начала атаки, вовремя отследил резкое уменьшение огня по его бронетехнике, дал три свистка, и танки, едва успев принять на борта подскочившую пехоту, резво ломанулись вперед. Тут еще один из 'максимов' с правого фланга удачно накрыл трех пехотинцев, что подбирались к замолчавшему орудию — у наших появился зазор в две минуты, пока немцы пополнят расчеты оставшихся пушек, поставят их обратно на колеса, развернут на фланг, зарядят орудия, прицелятся и дадут первый выстрел.
И они им воспользовались по полной. Одна из самоходок, достигнув небольшого холмика у самых окопов немецкого опорника, спряталась за него, выставив только ствол, и начала садить по немецким позициям с близкой дистанции. Командир взялся за пулемет и также начал поливать немецкие окопы, давая таким образом наглядное целеуказание и заодно подавляя немецких гранатометчиков, что сразу же стали пытаться подобраться к самоходке — немцам не нравилось, когда их расстреливают с близких дистанций. А заряжающий все метал и метал снаряды в казенник орудия — осколочный, шрапнельный, осколочный — он действовал как заведенный автомат, подчиняясь командам лейтенанта. Наводчик делал выстрел как только слышал команду 'Готов !', даже не дожидаясь, пока самоходка успокоится на рессорах после предыдущего выстрела — сейчас было важно максимально придавить немца в его окопах, и уж если снаряд пролетит дальше от цели метров на десять-двадцать — не так уж и важно — достанется не одним, так другим. Наводчик даже не стал делать выверку прицела после каждых десяти, а если позволяет обстановка — пяти выстрелов, как того требовала инструкция по эксплуатации новых прицелов — выставить прицел в ноль, закрепить на стволе винтами по наваренным планкам прицельный щит с нанесенными метками и затем винтами прицела вывести в ноль прицельные сетки по горизонтали, вертикали и наклону — пятикратный огневой прицел, совмещенный с двухкратным обзорным, был диво как хорош, но вот еще хлипковат — крепления металлических зеркал не выдерживали сотрясений от выстрелов и понемногу сползали. Но наводчик был уже опытным, а тут, с расстояния сотня-другая метров, было достаточно учитывать сбой при прицеливании дополнительным доворотом рукояток — куда попадал снаряд, было видно, и на таких дистанциях можно было считать, что небольшой промах обусловлен именно сбившимся прицелом, а не, скажем, ветром или изменением плотности воздуха относительно таблиц стрельбы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
