Так что же достойно отсрочки смети?... Ответить было трудно. Рене вдруг расстроилась: неужели ничего?!.. Спустя пять лет после плена она все еще находилась в плену. В плену у страха. Это было так, как если бы все это время она просто спала в лабораторной клетке... Нет, нет, она ведь недавно удивлялась себе, потому что кроме привычного страха почувствовала что-то еще... Тоно!... Тоно? Да, она хотела его вспомнить. В последнее время ей было почти спокойно рядом с ним. И он знал, почти все знал о ней. И он, кажется, хорошо к ней относился... Чтож, это хорошо, что он убежал, что будет жить. Рене мысленно пожелала ему счастья. Мысль о том, что он расстроится, узнав о ее смерти, была, как ни странно, довольно приятной. Больше у нее ничего не было. Эмм был прав. Только это у нее и есть, ни прошлое, ни будущее, ничто ее так не волнует теперь, только это. Кажется, она начала жить, только-только начала, с того дня, как Тоно узнал о ней правду ... Удивительная, опасная мысль вдруг пришла ей в голову и тут же была изгнана прочь, но ошеломила. Она вдруг подумала, что хотела бы остаться, еще ненадолго, совсем ненадолго, просто чтобы пожить рядом с ним, потому что рядом с ним было иначе, не как в клетке. Он каким-то образом отвлекал ее от страхов, заставлял удивлятся... И все же думать о нем, как о близком человеке, было неправильно. Тем более сейчас. И это хорошо, что она умрет, ведь она может навлечь беду и на него.

Тем временем, голод физический был утолен. Пришла пора развлечений. Вампиры и Даркркейдердак вышли из-за стола. Горячительные напитки сделали свое дело, и мутные , алчущие взгляды жадно уставились на нее. Словно стая голодных зверей, они окружили ее.

— Итак, дорогуша, ты готова? Нет?.. О, мне так жаль, но запись уже началась, да и парням не терпится!... Мы не станем больше ждать твоего дружка, пожалуй, приступим. Итак ты готова умереть, медленно и в муках, как один из забытых богов, уж не помню какой? .. — спросил Даркрейдердак, таинственно улыбаясь.

Женщины, довольные тем, что не им адресованы эти слова, что сами они в безопасности, радостно засмеялись. Вампиры глухо завыли, почуяв кровь.

Даккрейдердак приблизился к ней в плотную, и даже в этом месте, посреди целого букета отвратительных запахов, она почувствовала его запах, запах мертвечины, крови его жертв, едкого пота, и мочи.

— Что же ты молчишь, моя прелесть? Забыла слова от страха?... Что ж, страх правильное чувство... вполне адекватное ситуации. И все же, подай голос, а то, я забуду, о том, что я Великий, я сам, собственноручно отрежу от тебя несколько лакомых кусочков! Вот так...

Даркрейдердак провел по ее щеке, шее и животу кончиком заточенного под нож ногтя.

— Пустить ей кровь!— рычали вампиры возбужденно.

— Пустить ей кровь! — кричали женщины, размахивая кружками с вином.

— Снаружи ты вся такая сладкая, беленькая, прямо Белоснежка, а внутри? Какого цвета у тебя кишечник? Что если нам вытащить и посмотреть, помните, как у той девки, из парфюмерной лавки, которая так громко кричала, что пришлось запихнуть его ей в рот!..

Это все уже было. И не раз. И Рене оставалась невозмутима.

— Ты, я вижу, смелая девочка. И все же, тебе придется умереть дважды, моя дорогая: за себя и за своего труса-дружка. Он оказался так жалок, что даже и не попытался тебя спасти! Уверен, его штаны до сих пор сырые от страха!

Ничтожества поддержали его слова хохотом. Она не сдержалась и подняла глаза на Даккрейдердака.

— О, это взгляд! Смотрите все, как она на меня смотрит! Держу пари, она влюбилась!... Но на снисходительность не рассчитывай, даже если я прощу тебя, мои ребята должны расквитаться за твоего дружка, жалкого труса!

У него были очень мутные белки. Рене вдруг поняла... все было так просто!...Как же это она не догадалась раньше?

— Я знаю, кто ты, — негромко сказала она по-унессенски, — ты — мутант! Ты родился на Унессе, планете— катастрофе. Сразу множество отрицательных факторов воздействия... эксперименты... Ты никогда не знал своих родителей, тебя никто не любил. Насилие, насилие... Да, ты тоже носишь свою боль... И садизм, это только средство снятия напряжения, ведь так?... Другого способа, чтобы тебя отпустил страх, ты не знаешь.

Зрачки его глаз дрогнули, глаза сузились. Значит, она угадала.

— Какого черта она там бормочет? Даркрейдердак!— заорали вампиры, лениво скалясь, — Она, что, посылает нам проклятье на ведьминском языке, или признается тебе в любви?

Женщины снова захохотали, вампиры, ухая, вторили им, предвкушая радость расправы, и еще более возбуждаясь, но Даркрейдердак не смеялся. И не останавливал ее. Он смотрел ей в глаза, не мигая — Рене видела, как сужаются и расширяются от ее слов зрачки, как волнение судорогой пробегает по его телу, как дрожит кончик хвоста, занесенный для удара. Она поняла, что он готов броситься на нее в ярости в любой момент. И ее начала пьянить близость легкой смерти, в возбуждении она говорила и говорила. Не останавливаясь. А он слушал, точно прислушиваясь к голосу внутри себя и поворачиваясь к ней лучше слышащим ухом.

— Так вот откуда твой страх и ненависть ко всем! Тобой с детства брезговали, презирали, ненавидели... ты каждую минуту боялся проявлений жестокости! Ты до сих пор живешь этим страхом. Именно поэтому, ты покрасил кожу и выдаешь себя за выходца с Зена, но есть признаки, которые выдают тебя с головой. Например, страшные сны. Тебе снятся кошмары, не прекращаясь! Ты скрежещешь зубами и покрываешься холодным потом, ты стараешься мало спать, но ничего не можешь поделать... и ты мочишься в постель, поэтому, все или почти все твои женщины — мертвы, ты не прощаешь им своего позора! Ты, сильный и яростный днем, ночью становишься маленьким беззащитным мутантом, которого истязали в детстве... ты часто плачешь от страха и одиночества, не так ли?.. О, я знаю, только смерть избавит тебя от прошлого!

Дыхание сбилось, она задохнулась от своих слов. Ей стало страшно, потому что это жуткое существо было так похоже на нее, те же страхи... Ее затошнило.

Даркрейдердак приблизил к ней безобразное, желтое с выступившей испариной лицо и взволнованно прошептал:

— Ты знаешь меня... Меня всего, словно я стою перед тобой без кожи. Ты знаешь мою жизнь, как никто!.. Никто еще не познал меня до этих пор, никто. Но ты смогла. Этому есть только одно объяснение — ты не человек, ты... тоже мутант!... Поэтому там, в баре ты обожгла длинного, поэтому, ты не убежала, поэтому до сих пор жива... Ты — мутант, как и я, и ты умеешь выживать в этом мире разными способами! Ты равна мне — и в смелости, и в знании!.. Так вот мой дар: я не убью тебя, ты останешься жить! Со мной!... Я разделю с тобой славу и величие, посвящу тебя в свои планы, я приближу тебя, как никого другого! Мы останемся вместе, вместе пойдем к великой цели, ты станешь помогать мне, я — защищать тебя! Иди, садись со мной за стол, как равная!

Ударом хвоста он рассек державшие ее наручники, она освободилась, и в недоумении теперь стояла у стены, не веря своим ушам. Вампиры, наблюдая за ними, зловеще молчали.

— Не бойся, теперь ты — под моей защитой, ибо никогда у меня не было рядом того, кто меня понимает, и кому я бы мог доверять...

Он усадил ее за стол рядом с собой и сел сам, не отводя горящего взгляда. Вампиры зарычали от негодования:

— Даркрейдердак! Ты сказал — мы поквитаемся с ней! Ты нарушаешь обещание! Ты идешь против своего слова! Ты идешь против нас! .. Даркрейдердак, ты обещал ее нам!

— Болваны, что я обещал вам? — провизжал Даркрейдердак, приходя ярость оттого, что его отвлекали от Рене, вокруг которой теперь сосредоточились все его интересы.

— Крови! Горячей, не успевшей остыть крови! Ты обещал!

— Ну, так получите, что вам обещано, глупцы!

Внезапным ударом вытянувшегося хвоста, он сбросил со скамьи изуродованную девушку, не подозревавшую об опасности, а затем и другую. Обе сильно ударились о стену и, не смотря на выпитое вино, сильно испугались. А когда увидели устремленные на них жадные взгляды, они побелели и завизжали от ужаса... Вампиры бросились на беспомощных женщин и моментально разодрали их на части, они просто рвали их беспомощные тела руками, терзали плоть, испытывая дикое возбуждение и наслаждение от совершаемого. И тут же все пространство вокруг окрасилось в красный цвет. Кровь залила стены и даже капала с низкого потолка, кровью заполнилось часть пола... Из двух худеньких женщин ее выпустили всю. Вампиры это умеют... Они пили кровь, пожирали останки, выдавливая из них капли в рот, катались и ползали по растерзанной плоти, и визжа от восторга. Сейчас они чувствовали себя властителями вселенной, богами, потому что по первому же побуждению, без раздумий прервали жизнь двух живых существ. Им казалось, теперь весь мир может рухнуть к их ногам, умоляя о пощаде, но они не остановятся, ничто их не остановит от этого наслаждения — лишать жизни. Весь их искаженный, однообразный мир, полный мрака, озарялся только муками жертв и их кровавой смертью. И Рене показалось, что она в бреду плывет вместе со столом по реке из крови, с барахтающимися в ней вампирами.

И жизнь в очередной раз обесценилась. Она и раньше не верила, что все это заслуживает тех мук, которые она испытала, а глядя на это кровавое безумное пиршество Рене просто отчаянно ненавидела жизнь за то, что она дана и таким вот существам. Почему?! Зачем им жизнь — все что они несут только разрушение и боль... Ничто не заставило бы ее жить по собственной воле после этого. Смерть рисовалась ей такой желанной, что устоять она не могла. Рене повернулась к Даркрейдердаку сказать, что он ничто, сквозняк, помет, пыль под ногами... но тут вдруг дверь отскочила в сторону. В комнату влетел, как огромный метальный снаряд хозяин заведения, весь белый от удара о дверь и страха. Даркрейдердак моментально выхватил оружие и убил его. Вслед за хозяином в комнату влетел человек, открывший огонь по вампирам быстрее, чем они встали с пола. Даркрейдердак что-то закричал ей, она не поняла его, она видела только Тоно, потом, мутант дернул ее к себе и тесно прижался к ней сзади, закрываясь от оружия Тоно, только не успел схватить за горло, а может, не захотел. Она резко наклонилась вниз, и Тоно убил его одним выстрелом. Теперь она стояла посреди тел и крови, глядя на все отрешенно, словно издалека, чтобы не сойти с ума от неистового и невыполнимого желания умереть.

Тоно, едва отдышавшись, протянул к ней руки:

— Рене!... Иди сюда...

Она сделал над собой усилие и подошла. И Тоно прижал ее к себе так крепко, что перехватило дыхание. Потом, вспомнив про то, что она испытывала боль от прикосновений, отпустил и заглянул в глаза:

— Надо уходить. Мы все еще в Лабиринте. Сможешь идти?

Рене кивнула.

На улице Тоно кому-то свистнул и, не выпуская ее руки, бросился по темным коридорам улиц. На следующем повороте она споткнулась, и Тоно, не останавливаясь, поднял ее на руки, как ребенка. Они продолжили бежать по зловонным улицам, дышавшим на них опасностью и смертью. Наконец, забрезжил свет. Они вышли в Нижний город. Тоно, наконец, осторожно опустил ее на ноги, и Рене увидела, что по Лабиринту их вел мальчик, тот самый, из лавки Минхея. Тоно пожал ему руку на прощанье, как взрослому, и тот с достоинством исчез в лавке, унося оружие и деньги для своего отца, а они продолжили путь уже одни.

— Это был сын Минхея, помнишь его? Я не мог убежать далеко, чтобы найти помощь, я боялся, что из-за меня они начнут расправу над тобой прямо там, на углу... Когда они потащили тебя в Лабиринт, я бросился к Минхею, и уговорил его дать мне провожатого. Мальчик хорошо знает Лабиринт, Минхей поставщик и перекупщик товаров в Лабиринт и из Лабиринта уже много лет. Они знают и притон Лебрука, а я слышал, как они заорали, что идут туда. Только поэтому я так скоро нашел вас.

Рене ничего не ответила, она все еще переживала разочарование, слишком близко была смерть, смириться с жизнью было непросто. Тоно тоже находился еще под впечатлением от пережитого за нее страха, он не выпускал ее руки, непроизвольно сжимая ее время от времени, точно хотел убедиться, что она действительно рядом.

Уже сидя в вагончике, по пути на 'Лего', Тоно наклонился к ней ближе, осматривая царапины, а потом спросил, с нежным участием заглянув в глаза:

— Ну, как ты?

Рене пожала плечами и отвернулась. Она не могла сейчас говорить о том, что случилось, жизнь по-прежнему тяготила ее. Она почти умерла, почти освободилась, но вместо этого, вместо нее, погибли невинные люди, как раз те, кто хотел жить, кто должен был жить и найти свое счастье!... Да что же это!.. Даже думая о Тоно, она понимала, насколько лучше ей умереть. Она так долго желала этого, она думала, что заслужила, наконец, смерть, и вот вместо нее убили девочку, у которой было все впереди, которая так отчаянно надеялась на счастье!.. Разве это похоже на справедливость?!... Разве этот мир достоин того, чтобы хотеть в нем жить?.. Невыносимая тоска терзала душу Рене.

Она думала, что Тоно поймет, и оставит ее в покое... Рене знала, он был способен на подобную чуткость, но в этот раз, поступил иначе. Тоно, опасаясь, что после пережитого она замкнется в себе окончательно, решил разговорить ее, во что бы то ни стало.

Он продолжал говорить с близкого расстояния, точно, испытывая на прочность ее нервы:

— Они не причинили тебе вреда?

— Нет.

Тоно снова смотрел на нее живым проникающим взглядом, она опустила глаза, но чувствовала это всей кожей лица. Господи, как выдержать это новое испытание? Ему не заставить ее желать жизни, пожалуйста, пусть он это поймет, и оставит ее в покое!...

Тоно снова сжал ее руки и тихо спросил:

— Что они делали, до того, как я пришел? Там, у стены?..

Он удерживал ее, и ей пришлось резко выкрикнуть, чтобы освободиться от его прикосновения и настойчивого взгляда:

— Они разорвали на части двух женщин, катались по внутренностям, и пили их кровь, выжимая ее из кусков плоти.

Тоно сразу притянул ее к себе и крепко обнял. Он думал, что заставив ее сказать это, он сломал эту ее защитную стену, за которой она всегда прячется, переживая свои страхи совсем одна, и что сейчас, она снова станет обычной испуганной девчонкой, которую он сможет, наконец, утешить...

— Господи!.. Знаешь, я не особенно верил в бога раньше, он остался равнодушен к моим детским просьбам оставить мне семью, но пока бежал за мальчиком Каина по этим зловещим туннелям, я молился, все время молился!.. Меня сводила с ума мысль, что мы не отыщем тебя вовремя, и что я не успею! И это могло случиться! Господи, спасибо!... Наверное, не случись этого, я бы... не смог выйти оттуда, не захотел бы... Слышишь?!.. Ты боялась, что я брошу тебя и сбегу?

— Нет.

— Что я не успею?

— Нет.

— Нет?... Чего же ты боялась?

— Что останусь жива.

Вопреки его ожиданиям, Рене не плакала, и не дрожала. Она лишь терпела его объятия, как очередное испытание. Он посмотрел в ее лицо, и понял, что снова ошибся, так просто трактуя ее переживания. Она не нуждалась в его защите, она даже не видела его сейчас. В ее голосе прозвучало такое искреннее глубокое разочарование, что Тоно изумился.