Успокаивается, целует, недоверчиво, робко, и не скажешь, что тебя для секс-утех использовали. По-настоящему целует, от души, боится, не верит, загорается, сжимает меня, упивается поцелуем... На какой-то миг забываю обо всём на свете. Резко отпускает, отворачивается, присаживается на стол, словно все силы разом покинули.

— Простите, госпожа.

Поворачиваю снова его пылающее лицо к себе.

— Нет... — шепчет.

— Да, — говорю.

Да, родной, твои губы, столько времени служившие для доставления удовольствий Амире, и не хочу знать, для чего ещё, для меня сейчас самые желанные... самые лучшие... Когда-нибудь, возможно, я наберусь смелости тебе это сказать. А пока запускаю пальцы в волосы, глажу голову и плечи, чуть подталкиваю.

Будто боясь, да почему будто — боясь, ужасно переживая, умирая от собственной смелости, не осознавая до конца случившееся, наклоняется, прижимает меня к себе, прикасается губами к губам. Уже не робко — искренне, вкладывая столько страсти, что ощущаю себя слепой дурой. Господи, давно это у тебя, Антер?!

Тоже умираю, возрождаюсь из пепла и снова сгораю... Чувствую его тело, всё его исстрадавшееся тело, движение в определённой, исконно мужской зоне, с трудом сдерживаемое желание. Поднимает вдруг руку, проводит по моему плечу под пеньюаром, не могу оторваться от его горящего взгляда.

С удовольствием сняла бы твоё сексуальное напряжение, помогла подняться в собственных глазах, да что там с удовольствием — если бы ты представлял, как я сама этого безумно желаю! Но... Знать бы, что ты не зациклен на мне, на своей нездоровой благодарности, нет, когда придёшь в себя, если буду ещё нужна тебе, если это будет настоящее желание, а не агония пытающейся собрать себя воедино, растоптанной, почти уничтоженной личности...

И потом... если наши отношения перейдут эту грань, я же не смогу, не смогу выводить тебя как раба! Не смогу надевать поводок, не смогу молчать, я же просто всё нафиг провалю!

Надеюсь, ты меня поймёшь. Прости.

Мягко высвобождаюсь. Почти сразу раскрывает руки, опускает голову, отворачивается. Собираю разбросанные документы, сворачиваю виртуальные окна, несу к сейфу. Вздрагивает, смотрит затравленным взглядом, не будешь же ты снова про чёртов пульт вспоминать? Я только бумаги и сетевик убираю...

Антер

Получил, раб? Молодец. Долго ещё будешь в сказки верить? Думаешь, она может к тебе что-то испытывать? У тебя с губ сорвалось признание, которым она воспользовалась, теперь знает, что ты к ней чувствуешь, и будет продолжать пользоваться, и поделом. Ты разве забыл уже, что при хозяевах молчать надо? Что они всегда рады подслушать то, что ты думаешь на самом деле, что чувствуешь, а потом — бросать тебе это в лицо, обращать против тебя, ведь это же такое хорошее орудие...

Кажется, до меня начинает доходить, что я только что натворил. Ни один из хозяев ни одному из рабов никогда не простил бы даже десятой доли и меньших прегрешений. Тебя поставили на место, показали, чего ты стоишь, даже опустились до поцелуя твоих поганых губ, чтобы погасить вспышку. Тебя продадут. Никто не собирается и не собирался выпускать тебя на волю. Над тобой просто утончённо издеваются, ты давно уже это понял, только верить не хотел. Вспоминай свои рабские привычки, на новом месте без них не обойтись.

Тали направляется к сейфу, внезапный приступ почти забытого страха накатывает волной. Нет, она столько времени не пользовалась пультом, вряд ли вдруг начнёт... Хотя после сегодняшнего... Вот и предел терпения?

Никакого нового места не будет. Но для этого я должен оставаться в сознании.

Кладет документы, сетевик, закрывает сейф, оставляя руку на двери, прислоняется к нему лбом. Такая гибкая, мягкая... Желанная. В этом демоновом пеньюаре.

Вздыхаю, тихо подхожу. Не в первой. Опускаюсь на колени, близко, но не прислоняясь. Нельзя без разрешения. Помню. Резко оборачивается — почувствовала. Смотрит пронзительно.

— Прости, моя... ("Какая, к чёрту, моя! Не твоя она!") милосердная госпожа, ничтожный раб зарвался, потерял последний разум, возжелал непозволительного. Наказывай дурака, он слишком возжаждал свободы, которой ты дразнилась.

Кажется, мне уже безразлично. Наказывай, продавай. Делай что хочешь. Всё равно в этой жизни ждать больше нечего. Я им просто не дамся.

Тамалия

Стою. Искусываю губы. Слёзы дрожат в глазах. Горе моё, ну зачем же ты так... Радость моя зарвавшаяся, возжелавшая идиотку, которая не может выхода найти, правду сказать...

— Встань, Антер. Пожалуйста. Не выворачивай душу.

— Где уж мне, госпожа, — смиренно. Но покорно поднимается, хоть что-то осталось от моих попыток привести его в себя. Не стоит на коленях до одурения.

— Идём, — говорю, беру за руку. Тёплая, мягкая, родная... Вздрагивает. Чёрт, чёрт!

Усаживаю в кресло — в то, где сидел в самый первый день, боясь паршивого пульта, боясь побоев, приказов, боли... И вот снова мы там же. В тех же креслах, откинуты почти к началу.

Стараюсь не разреветься. Свожу вместе пальцы.

— Послушай, — говорю. — Всё сложно, и когда ты узнаешь как... ты меня, наверное, совсем возненавидишь. Но клянусь тебе, клянусь, я сделаю всё, что смогу, всё от меня зависящее, чтобы вернуть тебе свободу. Ты мне веришь?

— Как я могу не верить вам, госпожа.

— Антер!

— Так подпиши сейчас! Подпиши эту чёртову вольную! Дай мне свободу, о которой столько раз говорила, которую столько раз обещала!!

— Я бы с радостью, Антер, но... — даже если не принимать во внимание моё ненастоящее имя, даже если представить, что это нигде и никогда не всплывёт... милый, милый мой... — Понимаешь, ты сейчас находишься под моим... ну, скажем, покровительством, на нашей стороне законы...

— К демону такое покровительство!

— Согласна, — киваю. — Дерьмовое покровительство.

— Простите, госпожа, неразумного...

— Да чего уж, — фыркаю. — Правда же. Но даже если бы мы каким-то чудом нашли возможность подписать вольную здесь, на Тарине... Утратив рабский статус, освободившись от меня, ты сразу же окажешься под прицелом.

— Я могу остаться с тобой!

— Какая же это свобода? — вздыхаю. Пытаюсь пояснить: — Даже если мы слетаем в какое-нибудь представительство... Даже если нам чудом удастся взлететь с Тарина... Все, начиная от Амиры и заканчивая Корнелем с Келлой, займутся тобой. И я не могу просто отпустить тебя, отправить неизвестно куда без ничего, одного, без защиты! Они же доберутся до тебя моментально! Они не простят нам, понимаешь? Это посягательство на их устои, это невиданно, но самое главное — это для них опасно! Раб, побывавший за стенами, не должен вынести отсюда никакой информации! Я знаю, о чём говорю, к сожалению... — шепчу.

Ты же видишь эту дерьмовую глыбу под названием "высшее общество Тарина", родной, в которой я копаюсь вот уже два месяца... Промолчу о том, что отпустив тебя, мне придётся сюда вернуться и как-то выкручиваться. Иногда кажется, что я уже дошла до предела — рискнула бы и на такое пойти.

Смотрю на него, повторяю нежно:

— Тебя надо увезти с планеты.

— Так поехали! — разводит руки. — Хоть сейчас, давай уберёмся с этой грёбанной планеты! Что тебя тут держит?

Держит, мой хороший... Не могу я просто так взять и улететь, надо мной начальство, десятки людей, которые работают над тем, чтобы облегчить мне задачу, я не могу провалить операцию, иначе не только ты — все несчастные лишатся шанса.

— Прости... — шепчу, ощущая непрошенные слезинки на щеках.

Антер опускает голову, усмехается горько. Потерпи, родной, пожалуйста, только потерпи... вытерпи ещё немного, я знаю, как это сложно, и как это выглядит.

— Не можешь прервать реабилитацию? — хватается за соломинку. Да ради тебя, родной, я бы послала к чёрту все реабилитации всего мира! Но киваю, шепчу:

— Да, да, не могу...

Вдруг берёт мою руку, стискивает:

— Извини, я иногда забываю, почему ты здесь...

Чувствую себя дрянью и сволочью, губы дрожат, тоже сжимаю его ладонь:

— Не извиняйся, родной...

Вот чёрт, вырвалось, я же старалась не называть тебя так, не давать лишних надежд, не привязывать теплом... Боже, какие у него глаза стали!

— Зачем... эти документы? — спрашивает. Глаза вдруг темнеют: — Хочешь себе ещё одного раба?

Не хочу, любимый, тебя с головой хватает. Кусаю губы, сдерживаю слёзы, судорожно вдыхаю — размазня какая-то, а не агент Там.

— Думаешь, мне мало? — смеюсь.

Мрачный какой, боже, ещё ревности не хватало. Да что же делать с тобой, радость моя, горе моё?

— Ну... я же тебя не привлекаю как мужчина, сама говорила. Если у тебя действительно давно никого не было, ты же...

— Переживу, — улыбаюсь. Ага, как же, поверил. Ну и ладно, лучше ревнуй, только не падай больше в этот ужас, пожалуйста!

— Если рабу позволено будет попросить... У раба, конечно, не может быть своих чувств и желаний, прекрасная госпожа, но если вы всё же снизойдёте...

— Перестань, — вздыхаю.

— Я лишь прошу об одном, если можно, предупредите вашего раба, чтобы он смог приготовиться к тому, что будет уже не один в вашем доме.

Улыбаюсь. Что бы он там ни говорил, а всё-таки в первые дни знакомства и заикнуться не посмел бы ни о чём подобном.

— Антер, перестань вредничать. Пожалуйста.

Мрачно подносит мою руку к губам, замолкает. Забыл, родной, что касаться нельзя?

— Простите, — вспомнил, — что прикоснулся к вам без разрешения.

А руку не выпускает. Говори что хочешь, я же вижу твой взгляд. Я же вижу перемены. Наверное, просто не представляешь, как себя теперь вести.

— Касайся, — говорю. — Касайся.

Боже! Как бы я хотела, чтобы ты всегда меня касался...

Снова затих, молчит, горячее дыхание на моей руке, так боюсь загубить ещё один момент этого хрупкого равновесия и единения.

Антер

Не знаю, почему, вспоминается одна из очень редких ссор моих родителей. Даже не ссор, они обсуждали что-то по бизнесу, просто на повышенных тонах, пытались каждый доказать свою точку зрения. Конечно, совершенно не помню, о чём шёл разговор. Помню только, как выглянул из своей комнаты на лестницу, увидел их внизу и тут же поспешил обратно, потому что неприятно детям слушать, как ругаются родители.

Но успел заметить, что отец вдруг поднялся, обнял маму:

— Не хочу ссориться из-за ерунды.

— Пятьсот тысяч, не такая уж ерунда, — засмеялась она, положила голову на его плечо. Он что-то прошептал, и я всё-таки тихо ушёл.

Смотрю на Тали и вдруг осознаю, что у нас... Не так же, конечно. Просто она меня понимает. Не злится, пытается объяснить. Не обижается. Не хватается за пульт. Не требует извинений. Разговаривает. Кажется, переживает.

Не забирает руку. Продолжая держать кладу на стол, просто не в состоянии отпустить.

Может ли быть такое, что ты действительно относишься ко мне как к свободному, который волей обстоятельств вынужден исполнять обязанности раба?

Запоздало начинаю переживать, она же могла испугаться: после нападения, когда тебя хватают за плечи...

Тамалия

Не могу я. Не хочется ложь на ложь городить, но это невыносимо. Сейчас ещё начнёт нервничать по поводу реабилитации... Встаю, тяну его за руку, поднимается. Усаживаю на диван рядом с собой. Через стол сидеть — как-то слишком далеко.

Продолжает держать мою ладонь, господи, кажется, полжизни отдала бы ещё за один поцелуй!

— Послушай. Они на меня... не нападали. В смысле, ничего мне не сделали. Меня успели вовремя спасти. Так что за это не переживай, пожалуйста. Просто... меня здесь спрятали. Ну вроде защиты свидетелей. Понимаешь? Пока на полгода. А там видно будет. Поэтому не могу уехать. Но скоро должна приехать подруга. Если получу разрешение... В общем, будем тебя вывозить.

— Всё-таки продашь? — снова мрачно.

— Антер, я доверяю ей настолько, что не задумываясь продала бы, потому что знаю, что она тебя освободила бы. Но вывезти тебя официально с планеты... сам ведь понимаешь. Несчастный случай, мало ли? Или очередная Мюра Тимантиль решит конфисковать на таможне... Поэтому... я думаю, она привезёт полностью готовую доверенность, которую мне останется лишь подписать. Чтобы не задействовать местные структуры вообще. На таможне не должно возникнуть проблем, и даже если информация пойдёт по каналам, то остаётся вероятность, что они не успеют отреагировать. Может, понадобится сделать быструю продажу, но это маловероятно, я просто прикидывала варианты. Ты понимаешь, что это лишь предположения, чёткого плана у меня пока нет, но есть такая вот возможность. Там опять же по доверенности она подпишет тебе вольную. Даже если возникнут какие-то проблемы до моего возвращения, чип тебе точно удалят. Это сложная нейрохирургическая операция, должна проводиться под контролем специалистов. В медкабине мы её не проведём. И черрадий тоже уберут. В общем, у неё есть юристы, помогут, расскажут. И тебя спрячут временно, чтобы Амира с Корнелем не достали. Ты, главное, не делай глупостей, не мчись сразу на Теллус или ещё куда, подожди, пока всё успокоится.

Антер

Даже не знаю, что испытываю, обиду или... Да какую, к демонам, обиду! Я чертовски, ужасно рад, что она не переживала этого кошмара, ведь я представляю себе, что это такое...

Правда, она теперь кажется ещё дальше, богатая, счастливая, такая красивая. Такая недоступная. Почему бы ей не встречаться с нормальными парнями?

Всё как будто бы становится на места, подруга, вероятно, адвокат, помогла спрятать Тали здесь, имеет связи. Тали, должно быть, боится, что если её с Тарина выгонят, то найдут те подонки.

Действительно хочет вывезти меня отсюда.

Надо, наверное, извиниться за всё. Но такое неожиданное облегчение в душе.

— Спасибо, Тали, — шепчу. Улыбается, бросает взгляд на часы. Рассвет уже скоро.

— Спать идём? — спрашивает.

Не идём. Хочу сидеть тут до утра, обнимать тебя, смотреть на тебя, осознавая, что ты настоящая, что это всё на самом деле. Или хотя бы вот так продолжать держать твою руку.

Молчу. Поднимается, руку всё-таки забирает, встаю следом за ней. Берёт сумку:

— Чёрт, я ж коммуникатор выключила и забыла включить.

Резко вспоминаю сообщение Амиры, Тали застывает на половине движения, смотрит внимательно. Как она всё чувствует?

— Что такое? — спрашивает.

— Вам... звонили.

Тамалия

— Кто? — интересуюсь. Антер мрачно отводит взгляд, пугаюсь, задаю мысленную команду. Пока формируется экран, сообщает:

— Предыдущая хозяйка.

— Амирушка? Что ж она хотела, на очередной юбилей зазывала? Она меня и на неделе домогалась, — улыбаюсь.

Тут сообщение начинается. "Привет, дорогая, не могу дозвониться вам на коммуникатор... Вас вообще всю неделю не поймать. А ведь обещали перезвонить. Я насчёт нашего разговора об обмене рабами, Кнат сказал, что вы будто бы остались довольны..."

Антер стоит стиснув зубы, ощущаю, как внутри поднимается гнев. Отшвыриваю сумочку.

— Антер! — не выдерживаю. — Я никогда тебя не продам, слышишь? Я уже не знаю, как сказать, чтобы ты понял и поверил! Никогда и никому, если тебя у меня отберут, то только силой! Ты меня слышишь? — подхожу, пытаюсь тряхнуть за плечи, не слишком получается. С нормальным питанием и систематическими упражнениями он уже вполне пришёл в форму, да ещё в какую! Такого попробуй тряхни. Смотрит на меня, отвечает мрачно: