Цена за Жизнь

— Эль ве Арране! — вновь загремел рык. — Эке сен дор доренло!

И вдруг пришло понимание. Я знала, что рычал Фикс в пылу боя, сбросив с плеч груз тысячелетий, став самим собой. "Душа Изначального, да восстанет она!", — разливался в воздухе язык, на котором плелись первые заклятья Сферы, язык Творца, — "Властью и магией! Свободная Душа да возродится!"

Когти разрывали магию словно рисовую бумагу. Я же перелетела через головы магов и побежала к воде. Ступив в полосу прибоя, я скинула последние из наложенных иллюзий и затанцевала. Я не могла использовать танец как оружие, не могла с его помощью спасти свой народ или убить. Но я могла лишить водников доступа к димагии, могла оторвать их от стихии.

Фикс дотянулся до горла первого из магов, и окровавленное тело отлетело в сторону. Пятеро магов отступили. Они ещё не видели меня. Не чувствовали, что я делаю, не понимали с кем столкнулись.

Я подняла руки к небу и закрыла глаза. Минута... всего минута прошла с начала боя, а казалось, что целая вечность. И я побежала по воде, кружась и смеясь во весь голос...

И они проиграли... У них не было сил чтобы справиться со мной, у них больше не было димагии на щиты и атаки. Они потеряли всё. Просто потому, что их стихия была сейчас мною, была моим танцем и моей силой.

Внезапно я почувствовала ледяную волну пробежавшую по позвоночнику. Я попыталась уклониться от ледяной молнии, но... не успевала...

Огненная струя пронеслась мимо, сбив отчаянную атаку мага, решившего взять меня в компанию в своём путешествии сквозь Врата...

Я смотрела в эльфийские глаза нежданного спасителя и улыбалась. Что ж... Он вернул свой долг... эльфийский принц-полукровка, в жилах которого течёт и капля моей многоцветной крови. Крови, давшей ему долголетие и спасшей однажды от смерти. Я помнила этот день, век назад произошла эта встреча, но я помнила, как будто это было вчера...

...— Карим, ты где? — зычный отцовский голос вывел мальчика из задумчивости. Он тяжело вздохнул, выплюнул травинку, которую жевал до этого, и встал.

Отряхивая приставшие к рубахе и штанам листики и травинки, он не заметил, что обнаружен. Увесистый подзатыльник повалил его обратно на землю. В прозрачных серебристо-серых глазах отразилось недоумение пополам с обидой.

— Опять ворон считаешь?! — Варраг пнул его в живот. Карим терпел, зная, что любая попытка оправдаться лишь увеличит отцовскую ярость. — Все дети как дети, один ты, выродок! Говорила же мне матушка, что не мой ты! Нагуляла тебя эта стерва небось! Вон аккурат за девять лун до твоего рождения шлялась она на свиданки к ушастому бродяге! Тот тоже бездельник был, только и делал что бренчал на своей бренчалке!

В сердце мальчика было вспыхнула надежда, что отец прав. Пусть ублюдок, но не сын этого вонючего тупого крестьянина! Если бы это было правдой... Карим ушёл бы, нашёл отца... настоящего...

— Чего лыбишься, сучонок! — Ещё один удар стёр с уст мальчика мечтательную улыбку и отбросил на пару шагов. Карим судорожно втянул в себя воздух. — Не выйдет, мой ты!

Отец, словно угадав причину радости мальчишки, свирепо зарычал и поспешил разочаровать сына:

— Моё ты отродье, уж не знаю, правда, в кого такой. Но я выбью дурь из тебя, ты не думай!

Ещё удар...

— Будешь знать, как убегать без спросу!

Удар...

— Ещё раз увижу, что бездельничаешь, неделю в погребе без еды просидишь!

Карим сжался в комочек, пытаясь хоть как-то смягчить удары отцовских сапог. Он изо всех сил сдерживал слёзы, зная, что иначе придётся ещё хуже. Андрей Горовой не терпел "соплей и нытья". С раннего детства трое сыновей его были при деле, а уж сколько шрамов от плётки осталось на их спинах — не сосчитать. Кариму попадало больше всего.

Он родился шестьдесят циклов тому назад, на семьдесят шестой день лета, в самый разгар жатвы. Никто и никогда бы не принял его за отпрыска ширококостной, крепко сбитой крестьянской породы. Светловолосый, с серыми глазами, худенький, он ничуть не походил на родителей и братьев. Единственный в селе, он ладил с божьим судией. Каждое утро он сбегал в хлипкую церквушку чтобы провести пару часов с Примеоном, который с радостью учил сметливого мальчугана всему, что знал сам. В свои пятнадцать кругов, Карим знал намного больше родителей.

— Говорил же мне папаша, не к добру та гроза! Демоны тебя послали мне в наказание! — Отец схватил его за шкирку и поволок к речке. — Чтоб матери на глаза не появлялся пока не оклемаешься, и попробуй пискнуть что-нибудь!

Варраг бросил Карим под развесистую иву. Мальчик застонал, но глухие шаги отца уже затихали. С трудом он перевернулся на спину и вытер сальным рукавом лицо. Нужно было доползти до воды, мальчик по опыту знал, что холодные струи смягчат боль в разбитом теле, но сил не было. Смирившись, он откинулся на бугристую землю и закрыл глаза. Уговаривая себя потерпеть, он отвлекал себя перечислением церковных знамений. Он поклялся, что если на сей раз обойдётся без увечий, он поставит в церкви самую большую свечу Габриилу-Целителю.

Внезапно плети ивы раздвинулись. Карим скосил глаза на шорох листвы и вздрогнул. Сквозь завесу на него смотрели самые странные глаза, что он когда-либо видел. Тёмно-синие, почти чёрные, они были словно капнутое в воду масло. То есть не сами глаза, а это обрамление зрачков, что у людей зовётся радужкой (это мудрёное слово Карим знал благодаря судию). Внезапно Карим понял, что зрачки в этих глазах были тоже странные, узкие полоски, словно двойные...

И тут он понял... Недавно Примеон предупредил его чтоб не ходил один в лес. Охотники баяли, что яка нежить поселилась в буреломе. Карим ещё тогда хорохорился, что нежить ему на один укус. Что в ней такого-то, один страх да бабкины сказанья!

Вот вам и сказанья...

— Эй, мальчик, — нежить вдруг заговорила, да ещё и на чистом атерском. — Что с тобой, мальчик?

Карим с трудом разлепил губы и застонал. Какая разница этой нелюди что с ним, или боится, что мясо у него невкусное?

— А ну-ка, — пробравшись сквозь ветвяное переплетение, нежить остановилась в шаге и внимательно скользнула по нему взглядом. — Да, малец, кто ж тебя так изукрасил-то...

Она, а нежить оказалась именно женщиной, подхватила его под мышки. Карим попытался вырваться, но худые руки оказались неожиданно сильными. Отчаявшись, он впился зубами в запястье. Рот наполнила приторная горячая жидкость. Нежить взвизгнула, но мальчика не отпустила. Она лишь вырвала руку и перехватила ребёнка поперёк туловища.

— Вот везунчик! — простонала она. — Не будь я сама виновата, голову бы тебе, такому зубастому, свернула! А так радуйся... Считай — заново родился.

Не говоря больше ни слова, странная женщина потащила свою ношу к лесу. Карим больше не сопротивлялся, тихо, как мышка, покачиваясь на руках своей то ли спасительницы, то ли похитительницы.

Карим очнулся в полной темноте. Сначала, он даже решил, что снова оказался в погребе, но тут нахлынули воспоминания. Он ойкнул и попытался встать, но запутался в чём-то. Завизжав, словно девчонка, он упал и задёргался в лихорадочных попытках освободиться, приведших, впрочем, лишь к тому, что путы стянули его ещё туже.

— Ну прямо бабочка в коконе, — послышалось откуда-то недовольное ворчание и в темноте вспыхнули серебристые искры. Они рождались в её странных мёртвых глазах и медленно плыли по пещере, освещая каждый её уголок. Нежить же больше никакого внимания на своего пленника не обращала. Она лежала на камнях, словно на роскошной постели, с царственным величием разглядывая длинные серебристые ногти. Хотя, какие ногти — самые настоящие когтища. Такими впору только убивать.

Карим затаил дыхание, молясь про себя Серебряной Леди. Хотя, он и сам понимал, что толку с тех молитв....

— Скажи, человек, — нежить обратила свои буркала на мальчика, — почему ты боишься меня?

Он нервно сглотнул, но решил, что стоит ответить.

— Потому, что ты нежить и ты меня убьёшь.

— С чего ты взял? — она приподняла единственную бровь (вторую ей заменяла странная цветная татуировка).

— Что именно взял? — осмелел Карим. Очень уж человеческим, понятным было удивление женщины.

— Ну, что я нежить, — она ошарашено переводила взгляд с мальчика на свои руки и обратно, словно в растерянности. — И что я ем людей?

— Ну так вчера Микоза пропал, лесник. Говорят его нежить схарчила, одни кости остались. — Пожаловался мальчик. Пожаловался, а потом уже понял, что скорее всего именно в пасти этой женщины и исчезли косточки невезучего лесника. Хоть... пасти-то у неё и не было. Обычный рот, и зубы вроде нормальные, не клыки там и не иглы. Может и не она этот монстр?

А глаза? Карим вовремя вспомнил безжизненные, страшные глаза, глядящие на него. Даже то, что сейчас они казались обычными, почти человеческими, просто чёрными, не могло стереть из памяти мальчика ужас, охвативший его там, под ивой.

— Значит считаешь я виноватая. — Грустно усмехнулась она. — А другие варианты моей... ммм... нечеловечности ты не рассматривал? Может я наоборот, на эту самую нежить охочусь?

— А глаза почему такие? — выпалил Карим и сжался в комочек в своих путах.

— Глаза? — Она удивлённо моргнула и забормотала, скорее для себя, чем для мальчика. — А... Глаза... Бабушка... а почему у тебя зубы такие длинные... ? Что ж, теперь понимаю почему ты так боишься, надо было мне сразу иллюзию натянуть. Но теперь уже поздновато метаться...

— Эй... — Мальчишка вновь задёргался. — Так если ты меня есть не будешь, может, развяжешь?

— Чтоб ты убежал? — хмыкнула женщина прекратив сокрушаться.

— Ну... — он попытался изобразить нечто вроде пожатия плечами, — Если честно... некуда мне бежать. Папка сказал, если покажусь ему на глаза сегодня — убьёт.

— Так значит это он тебя так... — она покачала головой, — Не могу я понять вас, людей. Строгаете детей, а потом сами же их словно котят топите в ведре ненависти. Глупые вы люди, глупые и несчастные. А путы... Ты в плаще запутался, у твоего страха очень... большие глаза...

Она заложила руки за голову и согнула ногу в колене. Глаза женщины неотрывно следили за освободившимся мальчиком. Тот забился в угол и награждал её ответными взглядами.

— Скажи, дитя, почему ты звал меня? — внезапно спросила она.

— Вас? Звал?

— Ну да, а ты думаешь я просто так подобрала тебя? Из жалости? Ты просил о помощи, и мне стало интересно, что из этого выйдет.

— Я никого не звал... госпожа! Тем более вас!

— Ты звал меня, мальчик, ты молил меня о спасении...

— Но вы... Вы не можете быть...

Он судорожно втянул в себя воздух.

— Да, я та, кого в этом мире зовут Серебряной Леди. Я — Оливия Сильвер дай Драгон, Серебряный Дракон. А ты теперь мой должник... Ты должен мне одну жизнь, мальчик... Ты должен мне свою жизнь. И однажды ты вернёшь долг.

— Но что я могу! Чем я могу отплатить богине!

— О, мальчик, не знающий собственного происхождения... Ты сможешь многое... Эльфы вообще... одарённая... раса.

— Эльфы?! А при чём тут эльфы?! Это же сказки!

— Сказки?! Значит твой отец сказка?

— Мой отец крестьянин!

— Твой отец, мальчик, эльф. И не просто эльф — ты наследный принц Элильфиру. Ты — Альен эль Карим, наследник столичного эльфийского мира... Думаешь я спасла бы тебя, будь ты человеком...?!

— Что ты делаешь здесь? — я отбросила воспоминания и сосредоточилась на настоящем.

Карим нахмурился и проворчал:

— А как вы думаете, Майледи? Я сорок лет таскаюсь за вами по пятам. Ваш брат дал мне понять, что если с вашей головы упадёт хоть волосок, эльфы сильно об этом пожалеют. А Майледи Изумруд добавила, что не только эльфы...

Я выругалась.

— И часто ты так следил за мною?!

Эльф задрал рукав и я охнула. На зеленоватой коже предплечья алела руна "защитник".

— Значит ты перемещался ко мне сразу, как она вспыхивала?!

— Не к Вам, Майледи, на грань. Если вы справлялись, как и было до сих пор, я не вмешивался. Но сейчас моя помощь пришлась кстати? Однако, трижды за последние дни я не смог переместиться к вам. Словно вы покинули Сферу. Ваш брат беспокоится!

— Я была с Привратником. — Я покосилась на тяжело дышавшего Фикса, уже вернувшегося в привычный мне, человеческий облик. — Мы были в местах, недоступных для перемещений.

— Я понял, Майледи, — Ким вздохнул, и было ясно что он ничего не понял, но переспрашивать не стал. — Мне нужно идти. Ваш брат рвёт и мечет. Что мне ему передать?

— Передай, что у него пятнадцать суток по времени Утопии. Скажи, что откладывать больше нельзя.

— А что через пятнадцать суток? — Впервые эльф проявил так запомнившееся мне по первой встрече любопытство.

— Просто передай то, что я прошу. Если брат решит известить вас о наших планах, он это сделает. — Я махнула рукой, отпуская нежданного телохранителя. Тот пожал плечами и исчез в выстроенном с помощью кольца портале. Я же потрясла головой. Как я не заметила?! Как я смогла сорок лет жить, связанная с защитником и ничего не заметить?! Убью Руби! Сразу как он воскреснет, я его убью!

Мы сидели на песке, словно ничего и не было. Словно не мы сейчас отобрали девять жизней. Меч я нашла в сотне метров. Удар заблокировал все магические способности Валеры. Его разум был опутан заклинанием — видимо маги таки поняли сущность моего меча. Я не стала разбираться с этой проблемой сейчас, да и не смогла бы. Может, напарник был в состоянии мне помочь, но просить его об очередной услуге почему-то не хотелось. Перед глазами всё ещё стояло серебряное сияние десятков глаз, когтей, шипов и клыков и бесформенная, не похожая ни на что чёрная масса, несформировавшийся ночной кошмар.

— Ты забрал Ключ? — наконец спросила я у Фикса...

— Да, — коротко выплюнул он и отодвинулся.

Я пожала плечами. Что ж, сам виноват. Дело в том, что он не мог не почувствовать то отвращение, что вызвала во мне его трансформация. А что он хотел? Чтобы я умилилась?

— Ты считаешь меня чудовищем? — Фикс зло улыбнулся. — Что ж, ты недалека от истины. Но задумайся вот над чем: ты злишься когда тебя судят по человеческим меркам, а я чужак даже для Сферы.

— Не важно, Фикс. — Я закрыла глаза. — Не важно, не объясняй. Мы лишь партнёры, возможно друзья, но ты не обязан открывать мне свои страшные тайны. Я не могу понять лишь одно — твои слова об Изначальном. Что ты имел ввиду, когда говорил о Душе Изначального?

— Силь, — он покачал головой и голос его смягчился. — Я дал тебе знание этого языка когда трансформировался. Невольно дал, пьянея от вновь обретённой на мгновение силы, даже не силы — её отголоска, призрака. Я говорил тебе моё имя...

— Фьиэксен, — я закусила губу, — но оно ничего не значит...

Он хмыкнул:

— Это звучит слитно, а пишется тремя рунами — "Фьи" — "эке" — "сенн".

— "Начало" — "душа" — "свобода", — машинально перевела я. — Изначально свободная душа?

— Нет, Силь, не так. Душа Изначального обретшая свободу.