В поисках подходящего ювелира прошло несколько часов. Ювелирных лавок было много, но одну из них держал славич, другую — какой-то восточный человек, национальность хозяина третьей определить не удалось. Наконец, в самом конце квартала обнаружилась маленькая, затерянная между домами лавочка. За прилавком стоял черноволосый кудрявый молодой человек характерной наружности.
— Я должен поговорить с ним один на один, — шепнул Гольдштейн, — Подождите снаружи.
Ждать пришлось довольно долго. За это время Аня выплакала все слезы и сейчас безучастно смотрела на дверь лавки. Наконец, она отворилась, выпустив довольного Льва Исааковича.
— Я все выяснил, — сказал он, — Изя — хозяин лавки — скупкой краденого не занимается. Зато он рассказал, где найти человека, к которому бегут все малолетние воры. Я уверен, наш камень там.
Вернувшись в начало квартала, друзья забрали своих коней и поехали на поиски скупщика. Тот жил на окраине города, в противоположном конце от торгового квартала. Добраться туда удалось ближе к вечеру. Остановившись перед облупленным одноэтажным домом, Гольдштейн сказал:
— Вроде бы, здесь.
Он слез с коня и поднял руку, намереваясь постучать в дверь.
— Подожди-ка, лучше это сделаю я, — остановила его Виктория.
Она соскочила с коня, подошла к двери и вдруг с силой ударила по ней ногой. Дверь распахнулась, а девушка стремительно вбежала внутрь. Остальные последовали за ней. Посреди сырой захламленной комнаты, испуганно замерев, стоял немолодой худощавый человек. Он испуганно смотрел на незваных гостей и дрожащими руками прижимал к груди туго набитый засаленный кошелек.
— Здравствуйте, — проявил вежливость Гольдштейн, — Вы — Гуртум?
— Да, — упавшим голосом ответил тот, — Что вам нужно?
Виктория молча подошла и аккуратно взяла несчастного одной рукой за горло, слегка приподняв, другой поднесла к его лицу свой меч. На лбу Гуртума выступили крупные капли пота. Он судорожно задергал ногами и прохрипел:
— Забирайте! Все забирайте! Только не убивайте!
— Где камень? — тихо спросила Виктория.
— Там! В углу! — Гуртум указал на небольшой кованый сундучок, стоящий на пыльном полу.
Макс подошел к сундуку, открыл его и отшатнулся от блеска, ударившего ему в глаза: сундук был полон драгоценных камней. Золото, бриллианты, изумруды и рубины красиво замерцали в полумраке комнаты. Он попытался отыскать Анину брошь, но здесь было такое множество украшений, что поиск отнял бы слишком много времени. Недолго думая, Макс перевернул сундук, вывалив его содержимое прямо на грязный пол. Во все стороны покатились золотые и серебряные монеты, с нежным звоном закрутились на полу великолепные кольца.
— Девчонки, ищите! — сказал Макс и отошел в сторону.
Аня с Миланой бросились к груде украшений и начали перебирать их. Все это время Виктория удерживала Гуртума, лишь слегка ослабив хватку.
— Его здесь нет! — разочарованно воскликнула Аня.
— Обманул, значит? — недобро протянула Виктория, приближая меч к лицу несчастного скупщика.
— Вы что ищете? — завизжал тот, с ужасом глядя в глаза девушки, в которых разгорались красные огни.
— Тебе приносили сегодня брошь с большим сапфиром? Ее украл у нас мальчишка лет десяти, — сказал Макс.
— Брошь приносили, только я уже ее продал, — упавшим голосом прошептал Гуртум, видимо, прощаясь с жизнью.
— Кому?
— Графу Штефану Пржевецкому. Он один в городе собирает такие вещи.
— Виктория, отпусти его, задушишь, — попросил Макс, — А ты рассказывай все подробно.
Девушка разжала пальцы, и скупщик рухнул на пол. Не делая попытки снова подняться, он торопливо заговорил.
Через некоторое время друзья покинули дом Гуртума и, оседлав лошадей, медленно двинулись в сторону постоялого двора. Все молчали, обдумывая услышанное от скупщика. Ситуация становилась все более сложной.
Граф Штефан Пржевецкий, богач, кутила, любитель хорошеньких женщин, поселился в Нижнем несколько лет назад, и тут же стал самым известным человеком в городе. Его дом, а скорее, замок, был самым роскошным, одежда — самой изысканной, а на балы, которые он давал раз в месяц, мечтали попасть все знатные господа Нижнего. Непонятно было, что такой светский лев делает в провинциальном городке, об этом ходили самые разнообразные слухи. Поговаривали даже, что свою родину — Лонию — граф покинул из-за некоторых разногласий с королем Лонийским, которому якобы приходился дальним родственником. Так или иначе, граф был еще и страстным коллекционером — он собирал драгоценности, но только те, с которыми была связана какая-нибудь интересная история. Богатое собрание драгоценностей тщательно охранялось — двор вокруг графского замка был просто нашпигован ловушками, по периметру прогуливалась стража, а комната, в которой хранилась коллекция, была защищена магическими заклинаниями.
— Камень надо выкрасть, — предложила Виктория.
— Не получится, — возразил Гольдштейн, — Охрана — это еще куда ни шло, а вот против магии не попрешь.
— Так может, обратиться в местные органы правопорядка? — сказал Макс и в ответ на изумленные взгляды друзей пояснил, — Ну, есть же у них какая-нибудь городская стража, судья, в конце концов? Заявим, что у нас похитили камень, укажем, у кого он находится, — пусть нам его вернут.
— Ты представляешь, какие у этого графа Пржевецкого связи в городе? — усмехнулся Гольдштейн, — Тебя никто и слушать не будет. Только лишний шум поднимем, а нам это не выгодно. Не забывай, что за камнем можем охотиться не только мы.
— Что же тогда делать? — Аня в отчаянии заломила руки, — Не уберегла я бабушкино наследство!
— Подожди, не плачь, — сказал Макс, — Уже поздно, сегодня в любом случае ничего уже предпринять не сможем. Вернемся на постоялый двор, а вечером подумаем.
Когда подъехали к постоялому двору, солнце уже садилось. Отведя лошадей в конюшню, пошли в трактир ужинать. За ужином долго обсуждали, как можно выручить сапфир, но, так ничего не придумав, решили отправиться спать, а утром поехать посмотреть на замок графа.
Глава 32.
Добравшись до своей кровати, Гольдштейн, как всегда, сразу же захрапел. Роки, свернувшись у Макса в ногах, поддерживал его тихим посапыванием. Максу не спалось. Он лежал с закрытыми глазами и пытался придумать, как спасти сапфир, мысленно перебирая в уме различные варианты. Ничего толкового не придумывалось, и он начал наконец проваливаться в дремоту, как вдруг почувствовал уже знакомое удушье. Макс открыл глаза и в темноте увидел светящийся взгляд Домового.
— Ну, и зачем ты опять на меня уселся? — прошептал Макс.
Домовой сполз с его груди и устроился на спинке кровати, смущенно пробормотав:
— Так я... того... У вас сластей больше нет?
Макс приподнялся, зажег свечу и протянул человечку тарелку с конфетами. Тот полный набил рот и блажено зажмурился. Прожевав, сказал:
— Благодарствую. Уж больно вкусные.
— У тебя имя есть? — рассмеялся Макс.
— Да, Епифаном меня зовут, — степенно представился Домовой.
— А я — Макс, очень приятно.
— Гляжу я, ты скучный какой-то. Случилось чего? — полюбопытствовал Епифан, запихивая в рот горсть конфет.
— Случилось... ты вот мне пообещал, что худо будет, и случилось, — вздохнул Макс.
Домовой смутился:
— Так я ж не со зла, положено у нас так. Вот сегодня я в Старый дом пойду, и поставлю вопрос ребром: почему все домовые худо должны пророчить?
— В какой Старый дом?
— Мы, Домовые, там собираемся, сбор у нас там, значит. В старом заброшенном доме.
Максу пришла в голову интересная мысль. Стараясь говорить как можно небрежнее, он спросил:
— А что, Домовой в каждом доме есть?
— А как же? — всплеснул руками Епифан, — Дом без Хозяина — это непорядок! Не бывает такого. Если люди переезжают на новое место, то и Хозяин с ними.
— Интересно. А ты знаком с Домовым графа Пржевецкого?
— Петшик его зовут, важный такой! И понятно, почему: его дом самый большой в городе. Не дом даже, а замок. Это большая честь — быть Хозяином целого замка.
Макс задумался, пытаясь сообразить, как попросить Епифана об услуге. Но тот сам поинтересовался:
— Тебе зачем? Или узнать что нужно? Говори только честно, я вранья не люблю.
— Нужно, Епифан. У графа есть одна вещь — ее сегодня у нас украли. Ее необходимо вернуть, иначе беда будет.
— Какая такая вещь?
— Брошь с большим сапфиром, граф ее сегодня купил у скупщика краденого.
Епифан ненадолго задумался, потом спрыгнул со спинки кровати и заявил:
— Ты ко мне по-хорошему, и я тебе тоже. Пойду в Старый дом, может, Петшик еще там. Расспрошу его, он посплетничать любит, а графа своего терпеть не может. Глядишь, чего и узнаю.
Домовой исчез, а Макс принялся будить Гольдштейна. Растолкав, он добрых полчаса объяснял суть дела. Наконец, раздался тихий свист, и на кровати материализовался Епифан. Не обращая внимания на вытаращенные глаза Льва Исааковича, он сказал:
— Плохо дело! Брошка ваша у графа, это точно. Петшик сам сегодня видел, как граф ее из тайника вынимал и любовался. А только добыть ее никак невозможно: на тайник заклятие наложено, на смерть. Кто его без ключа откроет, тот замертво и упадет.
— Но ведь на Домовых это заклятие, наверное, не действует? — вкрадчиво поинтересовался Макс.
Епифан замахал руками:
— И думать не моги! Домовые у хозяина воровать не могут, только у гостей, да и то — мелочи разные. А если Домовой украдет у хозяина, то тут же будет проклят и отлучен от дома, и скитаться ему бездомному веки вечные.
— Но ведь тебе-то граф не хозяин?
— А я туда попасть не могу! Каждый Домовой только в своем доме живет, да еще в место схода может прийти. А в чужой дом — никак! На пороге и помрет.
Макс вздохнул:
— Все равно, спасибо тебе! Хотя бы точно знаем теперь, что сапфир в доме у графа.
— А ты его купи! — вдруг предложил Епифан.
— Зачем же он мне его продавать будет, если он камни собирает? Ни за какие деньги не продаст.
— Ну, поменяй! Или хитростью вымани! — настаивал Домовой, — Мне Петшик все про его повадки рассказал. Я тебе поведаю, а ты, может, до чего и додумаешься.
— Он прав, — вдруг сказал Гольдштейн, — Главное сделать так, чтобы граф сам захотел продать или отдать нам камень. Рассказывай, Епифан.
Домовой взобрался на облюбованную спинку кровати, и вдохновенно заговорил. Из его рассказа следовало, что Штефан Пржевецкий коллекционировал не только драгоценности. Не менее страстно он любил красивых женщин. Увлекаясь, граф был способен на самые безрассудные поступки, для него тогда не существовало никаких преград. В городе до сих пор помнили о том, как он два дня простоял на коленях перед домом первой красавицы — княжны Н, добиваясь лишь одного ее взгляда. Тронутая таким смирением, гордая и неприступная красавица снизошла до разговора с графом. Что было затем — молва умалчивала, известно лишь то, что через полгода девица графу наскучила, и он перестал искать с ней встреч, а родители спешно выдали княжну замуж за бедного захудалого дворянчика, дав за ней непомерное приданое. В другой раз граф влюбился в юную чавахскую девушку, и купил ее у родителей за такие деньги, что отец девушки построил большой дом и сумел открыть лавку, торговля в которой процветает и в настоящее время. Горянка, в отличие от княжны Н, со своим положением смириться не хотела, и несколько раз пыталась убежать из замка Пржевецкого. Но всякий раз слуги графа ловили ее и водворяли назад. Отчаявшись вернуть свободу, девушка покончила с собой.
— Ну, ничего себе, штрихи к портрету! — не выдержал Макс, — А недостатки у вашего графа имеются?
— Слушай, не перебивай, — насупился Епифан, — Это еще не все.
Оказалось, что в настоящее время любвеобильное сердце графа свободно. Недавно он расстался с очередной своей пассией, и теперь находится в поиске. С этой целью он организовывал целую серию балов, приемов и маскарадов, но ни одна из красавиц, там присутствовавших, не сумела покорить неистового лонийца. Поэтому сейчас граф подумывает о том, чтобы отправиться в длительное путешествие, так как считает, что женские ресурсы города уже исчерпаны.
— Петшик говорил, любит он что-то такое — эдакое, — рассказывал Епифан, — Чтоб, значит, с перчиком.
— Экзотику, выходит, граф уважает, — задумчиво проговорил Гольдштейн и застыл с открытым ртом, глядя на Макса, пораженный неожиданной мыслью.
— Нет, — твердо сказал Макс, — Нет, нет и нет. Как вы себе это представляете, Лев Исаакович?
— Очень просто, — горячо зашептал Гольдштейн, — Главное, почти никакого риска...
— Ну, я пошел, — перебил Епифан, — Мне еще надо гривы лошадям запутать и столовое серебро пересчитать.
— Наших только не трогай, — попросил Макс и протянул тарелку с остатками конфет, — Забирай все.
— Благодарствую, — домовой сгреб конфеты в ладонь, — Давайте я вам за это хорошего напророчу.
— К добру или к худу? — улыбаясь, спросил Макс.
— К добру-у-у, — провыл Епифан и исчез вместе с конфетами, к великому огорчению Роки, который, проснувшись, попытался ухватить его зубами за рубаху, но промахнулся.
Макс с Гольдштейном просидели без сна почти до утра: сначала Лев Исаакович убеждал собеседника в своей правоте, затем, когда Макс согласился, они горячо обсуждали план будущей кампании. Наконец, перед самым рассветом, они, утомившись, ненадолго забылись сном.
Глава 33.
Ранним утром всех гостей постоялого двора разбудил яростный вопль Виктории:
— Ни за что! Да как вам такое в голову пришло?
— Милая моя, дорогая, самая красивая, ну, нет у нас другого выхода, — убеждал девушку Лев Исаакович, — Ну, потерпишь немного, ничего же страшного!
— Я лучше кого-нибудь убью! — бушевала Виктория, хватаясь за меч, — Я воин, в конце концов! А вы меня, как...
Скандал продолжался примерно до обеда, затем сердитая Виктория удалилась в свою комнату в сопровождении Миланы, а Макс с Гольдштейном, попросив у хозяйки перья, бумагу и чернила, отправились к себе. Затем Лев Исаакович спустился в конюшню, оседлал Звезду и поскакал в город.
Он вернулся через час, немного усталый, но очень довольный. Завалившись на кровать прямо в сапогах, весело сказал:
— Назначено на вечер, собирайтесь.
Следующие несколько часов Милана носилась из одной комнаты в другую, создавала всевозможные иллюзорные наряды, колдовала с самой настоящей, не иллюзорной, косметикой, советовала, придумывала, уговаривала... Девушка получала от своей бурной деятельности подлинное удовольствие, а вот Макса вся эта суета порядком утомила. О Виктории и говорить не приходилось: она с трудом сдерживала раздражение. Наконец, все приготовления были завершены, и Милана с Гольдштейном удовлетворенно воззрились на дело рук своих.
— Ну, ни пуха, ни пера, — напутствовал Лев Исаакович.
— К черту! — Макс решительно вышел из комнаты.
Через час досужий наблюдатель мог бы увидеть, как в ворота замка графа Пржевецкого въехали трое всадников. Впереди на прекрасных вороных жеребцах ехали юноша и девушка, внешний облик которых — серебристые локоны длинных волос, миндалевидные глаза, тонкие черты лица и заостренные уши — говорил о том, что это уроженцы каких-то далеких земель. Их одежда выдавала богатых и родовитых путешественников. На юноше был дорожный костюм из зеленого бархата, украшенный множеством цепочек, пуговиц и пряжек из белого золота, девушка была одета в серо-голубое платье для верховой езды, расшитое белым жемчугом. На ее шее, запястьях, пальцах и мочках ушей сияли и переливались великолепные сапфиры. Их сопровождала молодая темнокожая женщина на белом коне, ехавшая чуть поодаль. На ней был костюм, который носят одалиски в гаремах Восточного Эмирата — низкие шальвары, открывавшие красивый живот, и короткая полупрозрачная рубаха без рукавов. На руках и ногах женщины звенели многочисленные золотые браслеты, сильную шею охватывал кожаный ошейник — признак раба.
