— Да Тулкас скрутит тебя одним мизинцем, даже не запыхается.
— Не... Ты не понял... Да я и сам понял лишь недавно. Я неважный провидец. Большая часть моего пути еще впереди, но некоторые кусочки грядущего я вижу отчетливо, как наяву...
Я помолчал, собираясь с мыслями. Седой ждал.
— Тогда, когда я умер... Надо мной потеряли свою власть старые ошибки, и старые клятвы. Я начал жизнь с чистого листа — это был дар мне, дар новой жизни — после смерти. И тогда, смотря на все как младенец, непредвзято — я сумел разглядеть в вас, в орках, в троллях, в детях Зла — Творение Эру. В сердце, полном ненависти — увидел Свободу Выбора, услышал Изначальную Музыку. И не просто так, заметил мимоходом — а еще и принял вас под свой покров, принял за вас ответственность перед лицом Творца. Принял вас, такими, какие вы есть — злыми, изуродованными... несчастными.
Я помолчал, собираясь с духом.
— Для того чтобы сделать это — мне пришлось добровольно впустить в свое сердце Зло. Иначе я не мог сочувствовать вам, не мог понять и простить. Мне не из чего ковать для вас спасение, кроме как из собственной души, понимаешь?.. Расколол свой цельный дух, сломал свою суть, сам лег на жертвенный алтарь, принял проклятие Зла. Это как проказа — страшная, заразная болезнь, которая уродует все к чему прикасается — и я взял ее сам... Но теперь всякий из Валар, кто по своей прихоти решится остановить меня, должен будет принять на себя мою ответственность за вас, за это уродливое, но — творение. Ибо я, даже мертвый — буду свидетельствовать перед Престолом Творца в Конце Времен. И мой победитель должен будет оплатить мой долг, принять мою ношу, мою проказу... Они не захотят. Кто-то из них будет скорбеть обо мне, кто-то ненавидеть и презирать меня. Но прямо вставать против меня, во всем блеске своего величия — они не рискнут. Попытка Старика достаточно явный урок... Они не рискнут разрушить творение самого Эру, и тем самым пасть. Они смогут вмешаться только если я сам лично, своим прямым могуществом, своей Властью и Песней, начну разрушать Сотворенное, поднимая огненные горы из глубин тверди, и умерщвляя разом человеческие народы. А я — не начну.
Седой молчал.
— Но это еще не все. Для того, чтобы принять вас под свой покров не зря, чтобы иметь хотя бы право повернуть вас к Свету, чтобы дать вам этот самый честный выбор — мне пришлось предать Тьму. Я — дважды предатель. Я не взял над вами настоящее владычество. Я оставил вам свободу, и дал Закон. Я пестую в вас эту самую Свободу... Свободу, которая дает вам небывалую ранее гибкость и мощь, делает вас Личностями. И за это — за свободу — меня проклянут и люто возненавидят все Силы Тьмы, и все слуги Зла. Проклянут, и натравят полчища своих ублюдков — часть из которых сразу перейдет под мои знамена. Но сами Силы Тьмы, какие бы они ни были — побоятся даже приблизиться ко мне. Потому что, несмотря на мою проказу, сам Свет Изначальный горит во мне, и жжет их дух нестерпимым огнем... И их черный дух, и мой. О, Элберет, Варда Королева Света, кто бы знал — как это больно...
Седой молчал.
— Я не знаю, что ждет меня в конце пути. Возможно, мне свыше выставят счет за все злодеяния вашего народа, и за все мои хитроумные попытки вас спасти, разом. Возможно, мой расколотый дух не устоит, и я паду окончательно — во Свет, или во Тьму — в моем случае это равно погибельно. Но я, тот маленький остаток меня который в этом расколе еще остался жив — не буду жалеть о своем пути. Потому что — я не мог иначе...
Я сидел, уткнув лицо в ладони. Седой тяжело вздохнул, и сел рядом.
— Ты не один, Горящий. Какой бы ни был твой путь, мы — пройдем его с тобой.
* * *
Глава 28
Всю ночь я сидел у огня, подбрасывая в него ветки и смотря на переливающиеся багровые огни. Костер дымил и тлел, не желая гореть. Начавшийся после полуночи мелкий противный дождь оседал на сырые дрова, капли шипели на углях. Мои спутники спали под свесом овражка, завернувшись в плащи, стреноженные кони гуляли неподалеку. К утру дождь утих, и в просветах туч показалось разгорающееся зарево рассвета. Первым проснулся и выполз к костру Чага. Повошкавшись в своей седельной сумке, он достал оттуда кусок на вид подкопченого мяса, и принялся греть в дыму. На запах вылезли Седой с Патлатым. Патлатый тянул носом, Седой причмокивал.
— Неужели свежая рулька осталась?..
— Да на мозговой косточке, да с подколенным хрящиком?... ммм...
Я удивился:
— Где ж вы успели добыть мясо?
Чага, довольно жмурясь и не прекращая своего занятия, пояснил:
— Коней помнишь? там, на острове. Их, как добили, в Изен и сбросили. Ну, так пару туш прямо за вторым поворотом к нашему берегу и прибило. А у дунландцев неподалеку от бродов коптильня устроена. Пока ты всякие дела с больными решал, я с кем надо договорился, травок собрал, да конинку-то в дело и пристроил. Конечно, поделиться с ребятками пришлось, туша им — туша нам. Ну ради такого дела не жалко — чтоб кусок свой иметь, делиться завсегда надо... Тем более, мы самые деликатесы все равно себе забрали.
Патлатый подхватил:
— Да что они, люди, в мясе понимают. Им, глупым, чистое мясцо подавай, да без жилок, будто зубов у них нет. Мариновать хрящики не умеют, сало подкожное с шкуры срезают, да даже костный мозг от головного по вкусу не отличат! Неумехи, только самое вкусное выкидывают. Хотя, мясца мы себе тоже взяли, только прокоптили его получше — хранится сырокопченая конина хорошо, надолго теперь хватит...
Мне захотелось подначить их. Из зависти, что ли, очень уж они аппетитно уплетали свой завтрак:
— А не разумная ли это была коняка? Вроде как, отрок Эорл в эти края породу разумных лошадей привел с севера, которые и речь человечью понимали...
Бойцы озадачились, даже жевать перестали. Седой куснул у кости, поводил языком, сплюнул, почесал рукой затылок и повернулся ко мне:
— Вроде, нет, Горящий. Эта — не разумная. У тех другой вкус. Этак, с кислинкой...
— Эээ?...
— Вечером расскажу, Вождь. Долгая это история... Ешьте, обычная это конина.
Доедали мясо сосредоточенно принюхиваясь.
* * *
На въезде в первую из встреченных нами деревенек, на заметном месте, на шесте висела окровавленная тряпка. Сама деревенька производила впечатление покинутой жителями в спешке, мой дым не тревожило ничье дыхание, только на дальней окраине подвывала какая-то мелкая собачонка. Двери и ставни домов плотно закрыты, нет ни следов боя, ни разрухи мародерства. Патлатый спрыгнул с коня на въезде в деревню и побежал вдоль дороги, то и дело припадая к земле и ковыряя пальцем дорожную глину. Мы ехали шагом по обочине, чтобы меньше мешать ему.
— Ушли телеги, две штуки, вглубь Рохана по тракту. И верховых туда же десятка два, но не одним отрядом — есть чуть постарше следы, а есть посвежей. Кони по большей части груженые, но иной раз и порожних гнали. А самые свежие следы — пара верховых вчера ушла на рысях на север, к верховьям Энтавы.
— Возвращаемся в центр деревни, отдыхаем, смотрим что в домах. Без мародерки! надо точно понять, что тут происходит.
В первом же доме из-за плотно прикрытой двери в нос ударил тяжелый смрад, внутри лежали два трупа в характерных язвах. Желание искать чего-либо дальше у всех разом пропало, бойцы молча собрались и ждали моего решения.
— Поехали пока на север. Вдоль тракта сейчас, чуется мне, везде не лучше...
Отъехав подальше от деревни, мы встали на привал, и я достал Зрячий камень. Низкие тучи в прорехах не мешали обзору, только муть какая-то текла поверх картинки. В направлении к верховьям Энтавы, ближе к лесу Фангорн, посереди голой степи неподалеку от тракта торчала крохотная деревушка на три дома. Дым очага позволял надеяться, что кто-то в ней еще остался жив. Что ж, даем вводную...
— Так, бойцы. Слушайте внимательно, дело непростое. Выходим к людям. Цель... Если удастся, долгосрочная цель — наладить контакты, и так или иначе повернуть на свою сторону хотя бы часть здешних жителей, поэтому...
Бойцы озадаченно молчали. Тяжело вздохнув, я взял регистр попроще:
— Люди смертельно больны — сейчас их взгляды на жизнь пересматриваются, они ищут помощи и поддержки. Даже если раньше они стреляли в любого встречного орка... сейчас они могут понять, что некоторые из вас — умеют лечить и помогать, даже когда свои, человеческие, лекари и вожди отреклись от них. Лечить и помогать даже тем, кто убивал в Мордоре других орков. Понимаете?...
У Седого и Патлатого прямо-таки на лицах читался немой вопрос, но они молчали. Чага в глубокой задумчивости чесал затылок, а потом сформулировал:
— Ты предлагаешь... чтобы мы... коневодам... ээээ, как это будет на их языке-то.... сочувствовали? По-настоящему, что ли?..
— Именно, Чага. Именно... Непростые ориентиры заданы... да. Но я в вас верю — это вам по силам. Задача ясна?... выполнять.
* * *
Мы успели добраться к той крохотной деревушке посветлу. Заслышав перестук копыт, на крыльцо выскочила всклоченная старуха. Углядев нас, она побледнела и нырнула обратно в дом, захлопнув дверь. Мы не торопясь спешились, привязали коней и подошли к двери. Чага деликатно постучался, из-за двери послышался глухой мужской голос.
— Что надо?...
— Поговорить. Отворите, хозяева, не обидим.
Дверь нам открыли только после того, как Седой вслух, громко и в крепких выражениях предложил вынести дверь. А я в таких же крепких выражениях, вслух и громко отказал ему, и приказал седлать лошадей, добавив, что если запертым людям самим не нужны лекарства от чумного поветрия, то и нас их жизнь не волнует. Дверь отворилась нараспашку, и выскочила та самая всклокоченная старуха; ветер трепал ее неприкрытые седые волосы. Она стояла на крыльце, молча обводя нас взглядом, в которому угадывалась безумная надежда; бойцы опускали глаза. Когда ее взгляд остановился на мне, я уловил в её тоске что-то знакомое.
— Сын?...
— И его невеста...
Ответив, она обессилено привалилась к двери, пропуская нас в дом.
На первичное лечение троих больных у нас ушел остаток дня и ночь. Тяжелее всего пришлось той самой немолодой женщине, которая нас встречала; ее звали Эота... Чума поразила ее сильнее, чем молодых и здоровых, но она не подавала виду и молча переносила все тяготы. Исключительной твердости духа женщина. Собственные дети называли её Железная Карга — когда она не слышит, конечно...
* * *
Перед закатом я ушел в давно заброшенный, полуразвалившийся остов дома на окраине. Хотелось побыть одному, подумать о грядущем. Найдя в сумке Зрячий Камень, я углубился в исследование территорий...
Величественная белая шапка из снега и льда, венчающая Мглистый хребет, наполовину скрылась в облаках. Каменистые склоны гор скалились стесанными гранями. Осыпи крупных камней, поросших лишайником, поблескивали влажными боками. На западных склонах выше лесной зоны отчетливо просматривалась конная тропа. Начинаясь в Ривенделле, тропа шла вдоль Мглистого хребта на юг, обходя скалы и кручи, и пересекала старый тракт, ведущий вдоль реки Гладуин к Западным воротам Мории. По тропе на юг вихрем мчался небольшой отряд; меньше десятка всадников, белые кони. Интересненько... На каменистой горной тропе всадники видны отлично, но дальше — под кронами деревьев в горах Дунланда — проследить тропы станет сложнее. В любом случае, если всадники не свернут к Мории, то выйдут на наш тракт от Тардаба к Изенским бродам, там их будет просто обнаружить.
В дунландских лесах то и дело поднимались небольшие дымочки; люди готовили ужин. На бродах дежурила знакомая застава дунландцев; со стороны Рохана на берегу Изена виднелось несколько чужих повозок, фигурки людей копошились вокруг. Севернее от бродов, в истоках Изена, черной иглой впивалась в небо неприступная твердыня Ортханка. Разрушенная крепость вокруг башни поросла лесом — и когда только успела? Легкий туман стелился в корнях деревьев, прикрывая закопченные и наполовину засыпанные жерла шахт. Речной илистый песок и грязь слоями лежали на некогда аккуратных, а ныне безлюдных улицах Изенгарда.
Тракт от Изенских бродов тянулся к Андуину, петляя между подножием Белых гор и Роханской степью. Ближе к склонам гор сбегающие ручьи оживляли пыль степей цветистым разнотравьем. Деревни пригорья украшались редкими квадратами полей, желтевших осенним урожаем. Янтаринкой на нитке тракта, ярким пятнышком в мягких солнечных лучах сверкали золоченые купола Эдораса. Пристальное рассмотрение города развеяло идиллию... Ворота города оказались закрыты, улицы пустынны, хотя и не безжизненны. Поперек тракта, не доезжая до города, высились баррикады из опрокинутых телег, на них висели кровавые тряпки, вокруг суетились воины. Целенаправленный поиск других городов народа коневодов привел меня выше в горы... В кольце каменных стен Горнбурга, напротив, жизнь кипела, у бойниц ходили воины, между домишек вовсю бегали дети. Однако на расстоянии выстрела не доезжая до первых ворот лежал человеческий труп с торчащими стрелами; его никто не убирал. Необычное зрелище для этих мест... Ладно, в горы нам идти незачем, надо подробнее изучить открытые пространства.
По степи тут и там ютились мелкие деревушки коневодов; дымы давали надежду. Тропки между ними пропадали, разбегаясь тысячами путей: коню в степи везде дорога. Земли рохиррим наискось пересекала речушка Энтава, неспешно неся свои воды на юго-восток; ее пологие берега и мелкие плесы отсвечивали охрой в закатном солнце на фоне пыльных буровато-зеленых степей. В устье Энтава распадалась на множество рукавов, образуя широкую болотистую пойму. Напротив устья, по восточному берегу Андуина туман укрывал Мертвые болота; вонючие испарения поднимались над окнами трясины, дрожащей дымкой разливаясь по долине; свежий ветер с запада уносил эту вонь вдаль от степей. В землях Рохана паслись разрозненные стада коней; с заоблачной высоты они казались крохотными светлыми букашками на бескрайнем просторе. В верховьях Энтавы, где множество мелких ручьев сливались в речушки, трава отливала особенно сочной зеленью, но кони не заходили туда: с близких опушек леса Фангорна стекал плотный сырой туман. Взгляд с птичьего полета цеплялся за необычное: в лесу листва всегда идет волнами по направлению ветра; а в тени Фангорна чувствовалось иное движение. Приглядываясь внимательнее к лесным прогалинам, я неожиданно обнаружил пятерку всадников на волках, скачущих цепочкой по кромке леса; смешные маленькие мохнатые фигурки спешили на запад. Лес рос не только на север от степей Рохана: ближе к Андуину, вдоль Тракта на склоне Белых гор тоже виднелись леса; тонкие, еле заметные струйки дымов показывали, что эти леса обитаемы. Тракт упирался в Минас-Тирит; его величественные шпили стремились в небесную высь, как продолжение горного хребта.
Дальше на восток, за развалинами Осгилиата, на левом берегу Андуина начинались черные вулканические склоны Мордора. Бритвенно-острые кромки скал резали мутновато-грязные облака. На фоне черной земли, с разводами и потеками цвета серого вулканического пепла, легко просматривалась сеть дорог, выведенная четкими прямыми и дугами, как по линейке. Там, где скалы мешали проходу, препятствия были срезаны; ущелья перекрывали насыпи или каменные мосты. Тут и там поднимались струйки дыма, но вот какие из них дело рук разумных, а какие — след естественной вулканической активности, кто знает... На плато Горгорот стоял крупный военный лагерь; люди готовились к ночлегу. Интересно, где они добывают там воду? привозят с собой?... А вот и еще один крупный лагерь людей, ближе к устью реки Нурн. Обширные поля вдоль рек вокруг озера Нурнен местами блестели тяжелым золотом урожая, а местами чернели горелыми пустошами. Вдоль черных склонов Ородруина вставали цветные дымы...
