Интервенция

Но теперь-то памятника больше не было. Вообще. Остался лишь постамент, из которого торчали две ноги-ласты. Все остальное было выдрано каким-то совершенно зверским образом. Произошло это ночью — и особого шума не произвело. У всех были дела поважнее. Джекоб узнал о происшествии лишь потому, что приплачивал кое-кому из военнослужащих, дабы те сообщали ему о всяких необычных событиях.

— Лейтенант, как это могло случиться? — Спросил Джекоб офицера, командовавшего охраной Петропавловкой крепости. Сейчас на лейтенанта было жалко смотреть — он представлял из себя коктейль из недоумения с откровенным ужасом.

— Я не знаю. Есть, правда, свидетель, первый сержант Уэйтс. Но... Он говорит очень странные вещи...

— Ерунда, лейтенант. В этом городе, скажу вам по секрету, творится много чего весьма странного. Меня уже ничем удивить невозможно. Разрешите с ним побеседовать?

Сержант Уэйтс оказался афроамериканцем с добродушным лицом. Его нашли на стене, где он сидел, мирно покуривал и смотрел на стальную воду Невы.

— Хорошая река, только холодная, наверное, — обратился он к журналисту вместо приветствия. — Город вокруг какой-то тоже холодный. И твари в нем всякие водятся...

— Я хочу с вами поговорить вот о чем. Лейтенант сказал: вы видели, что произошло со скульптурой... Ну, той, которая стояла возле собора. А теперь не стоит.

— С этим страшилищем-то? А как же, все видел своими глазами. Я ночью именно вот тут находился, на посту. Только, что заступил, в 2:00. Мне хоть по должности это и не положено, да я сам... Пусть уж парни спят. А я все равно уснуть не могу, когда тут не ночь, а сплошное безобразие. Так вот, дело было, в 2:05. Когда все началось, я машинально на часы поглядел. Как чувствовал, что отчитываться придется... Так вот. Раздался какой-то жуткий треск и шум — а потом вот оттуда, ну, там где стояло это чучело, пролетела крылатая тварь...

— Кот крылатый?

— Ну, в каком-то смысле, конечно, и кот. Вроде как большой кошачий родственник. То ли львица, то ли какой-то там ягуар или леопард. Я в этом деле не разбираюсь. Словом большая кошка. И вроде бы — не живая. Она была металлическая. Луна в небе светила, так ее тело отблески пускало... Но летела тварь бодро, крыльями махала бодро. А в лапах она держала то самое чучело. Вылетела тварь вон туда, к середине реки, лапы разжала — и скульптура плюхнулась в воду. Хорошо так плюхнулась. Брызги были до неба. А потом тварь ушла на бреющем в том направлении — сержант Уэйтс показал в сторону Дворцового моста.

— А вы что делали?

— А ничего! Мне что? У меня приказ — никого не пускать в крепость. А они не заходили, а выходили. Точнее — вылетали. На этот случай у меня никаких инструкций не было. Так что мне — больше всех надо? Она ж меня не трогала. Вот и я ее не стал. Да и то сказать. А что мне с ней было делать? Я не священник. Да и священника оно бы вряд ли испугалось. Потом, конечно, доложил о происшествии. Но я гляжу, начальство это не очень-то и взволновало. Оно и понятно. И не то видели. Странный он, этот город. То самоходки сами по себе ездят. То всякая хренотень по небу летает.

В отличие от лейтенанта, сержант Уэйтс был спокоен, как статуя Свободы. Обо всем произошедшем он говорил, не забывая скалить зубы в добродушной улыбке.

— И вас это... не удивляет?

— А что меня должно удивлять? То, что бешеные самоходки по улицам ездят? Или на окраинах какие-то чудища железные шатаются? Так вы, сэр, в Гарлем ночью не заглядывали? Впрочем, если бы заглянули, то я бы с вами тут не разговаривал. Так вот, там по ночам такое творится, что меня после этого уже ничем не удивишь. Трудно сказать, что хуже — взбесившиеся старинные самоходки или пятьдесят обдолбанных подростков на скутерах. А если вы про эту крылатую тварь... Знаете, сэр, мне бабушка рассказывала — мой прапрадедушка, когда мы еще на Юге жили, был большой знаток Вуду. Колдун, значит. Он, говорят, мертвых оживлял — и те разгуливали по округе живее всех живых. Потом его все-таки пристрелили какие-то особо ретивые христиане... Но я вот о чем. Если мой прапрадедушка умел мертвых поднимать — то здешние колдуны, видать, покруче будут, чем наши. Этих крылатых тварей — вон сколько на домах. Вот какую-нибудь из них местные колдуны и заставили летать. Что ж тут удивительного? Просто неслабые в этом городе живут колдуны, вот и все.

— Что ж они, по-вашему, вудуисты?

— Зачем? Вуду — это у нашего народа. А у русских — наверное, что-нибудь свое. Сэр, ну, вы сами посудите — в таком-то городе — и чтобы колдунов не было? Да их тут наверняка как собак нерезаных! Вон и этот шевелился... Ну, который вон там в садике за рекой, прямо напротив, на коне, с бородой.

— А он что?

— Да так, ничего особенного. По двору шатался. Я видел в ночной бинокль. Но это ладно. Вон тот страшный — который с мечом и в каске. Я даже поинтересовался: кто такой? Мне объяснили, что это большой русский генерал, вроде нашего генерала Гранта. Он пока тихий. Но чует мое сердце — уж если он начнет своим мечом махать, тут будет не до смеха. Это будут не летающие металлические кошки...

— Яша, а что такое Вуду? — Спросила Васька на обратном пути.

— Ну, это вроде религии такой у американских чернокожих. Всякое-разное колдовство. О зомби ведь наверняка слыхала? Вот это от них пошло.

— Зомби? Дело известное. Этого добра у нас было сколько угодно. Рано утром выйдешь на улицу — так они возле каждого ларька стоят. Только у нас для того, чтобы их оживить колдовство было ни к чему. Пары бутылок "Балтики" хватало.

— А железные кошки у вас летали?

— Какие железные? Медные, наверное. Это те, которые на Ваське возле сфинксов стоят. Нет, они не летали. Сидели смирно. Наоборот, они катили за добрых. Считалось: Если их погладить, будет счастье. Мне тоже удивительно: что одна из них так взбеленилась. Стоял себе в крепости этот урод и стоял. Делов-то.

Джекоба же занимало следующее. Ведь что получается. Чернокожий сержант, не отягощенный образованием, с жизнерадостной улыбкой бил в ту же точку, что и шибко умная и образованная Анни. Опять магия и колдовство. Джекоб, в отличие от многих своих коллег и друзей, никогда не увлекался всякой мистикой, паранормальщной и прочей эзотерикой. Слишком уж густо от всего от этого разило шарлатанством пополам с шизофренией. Но с другой стороны... Ученому XVI века мобильный телефон тоже показался бы колдовством. Даже если бы вы объяснили ему принцип действия мобильника.. Что это за волны, которые летают по воздуху — спросил бы он. Науке о таких волнах ничего не известно. А в нашем случае, как говорится, факты на лице — как после хорошего удара кастетом. Получается... Вот именно.

Смущало другое. Даже если есть в городе какие-то враждебные американцами маги, то на кой черт они тратят силы на борьбу с городской скульптурой? Сфинксов разнесли, теперь человека-амфибию... Пусть это плохая скульптура — но неужели дел никаких других нет? Или — в этом скрыт какой-то мистический смысл? Что Джекоб знал про магию? Только то, что видел в фильмах и читал в "желтых" газетах. Как человек, общавшийся со снобами-интеллектуалами, он полагал продукцию фабрики грез вещью, недостойной для потребления умного человека. Впрочем, так считали и сами сценаристы — по крайней мере, те, с кем ему довелось встречаться. Да и вообще — у них знать хоть что-то про то, о чем пишешь, считалось излишним. Как, впрочем, и у желтых журналистов. Для начала Джекобу хотелось разобраться — а что это за произведения авангарда, с которыми так жестоко расправляются местные маги?

На Литейном Джекоб заметил медленно двигающегося по улице Тони. Тот снова был несколько нетрезв. Журналист притормозил.

— Здорово!

— А, журналист, ну, привет, привет, подруга.

— Хорошо же ты, братила, служишь! — Ехидно вставила Васька.

Тони, как ни странно, ее понял и несколько засмущался. И стал вроде как оправдываться — обращаясь к Джекобу, но поглядывая на Ваську.

— Тут такое дело... Я, понимаешь, в госпитале на лечении. А там у нас полный праздник — санитары грибочков обожрались, док еще вчера исчез с концами. Все, кому не лень, подались гулять. А если правду сказать — закосил я. Мне диагноз нарисовали — типа нервное истощение. Потому что надоело мне все это. Я тут в такие переделки вляпался — что вообще хоть стояй, хоть падай. Со мной вон что случилось.

Джекоб с интересом от первого лица выслушал истории про растерзанный патруль и про неудавшуюся попытку прорваться на Большую — со всеми веселыми подробностями, вроде собак-оборотней. Про последнее он счел благоразумным начальству не рассказывать. Тони хотел подлежать в госпитале, но не в дурдоме.

Разумеется, про сам провал экспедиции Джекоб знал. Но даже ему сообщили, что не вернулся никто. Это был нехороший признак. Начальство начало шифроваться ото всех. Значит, дела идут не плохо, а очень плохо.

Между тем Тони продолжал:

— После такого дела, сам понимаешь, стоило мне начать разговор, что что-то мне нехорошо, меня мигом спихнули в госпиталь отдохнуть.

— И что ты сам об этом думаешь? Не о госпитале, а том, что видел?

— А что тут шибко думать? Я парень простой. Но понимаю — тут нас сильно невзлюбило нечто, что мы и понять не можем. Я бы, может, хотел понять. Да только чувствую — у меня понималка не отросла.

По какой-то причине Джекоб рассказал Тони о том, что произошло сегодня ночью. Чувствовал он симпатию к этому парню. Так бывает — встречаешься с человеком и понимаешь, что жизнь ваши дорожки надолго завязала, нравится это или нет.

— И то, что случилось в Петропавловской, это еще не все. Две скульптуры у Невы — они тоже раскурочены непонятно кем и непонятно как.

Про колдовство Джекоб не упоминал, но Тони, похоже, сам сделал выводы.

— Ты знаешь, у нас в Техасе есть такой анекдот. Заходит в салун ковбой и заказывает стакан виски и наперсток виски. Потом садится к стойке и вынимает из кармана маленького ковбоя, ростом в два дюйма. И говорит: а теперь, Джо, расскажи, как ты послал к черту индейского шамана... А если серьезно. У нас ходили легенды об индейском колдовстве. Но это были так, сказки. Индейцам оно не особо помогло. Ну, про такое-то, как тут, никто не слыхал. А вот что люди гибли в прерии непонятно почему возле проклятых мест — это я знаю. У нас есть одна долина, там не то, что никто не селится, туда и ездить не любят. А этот город... Вот мне мужик рассказывал, как они тут воевали... А, кстати, поехали к нему! Он умный, книжек много читал, может, что и расскажет.

— Про магию?

— Да, нет, про это лучше не надо. А то пойдет слушок, что американцы совсем с катушек съехали. Но про эти чертовы статуи он ведь должен знать. Только жратвы надо захватить...

— Куда он предлагает? — Поинтересовалась девица.

— Да заскочить к одному местному, поболтать.

— О, он тут уже и дружками обзавелся. Я тебе Яша, вот что скажу — не упускай из виду этого парня. Мы вместе, вроде как, надолго повязаны.

— То есть?

— А я знаю? Кажется мне так.

Анатолий Степанович был дома. Что поразило Джекоба — человек сидел на кухне и читал какую-то толстую книгу. Вроде бы — совсем не те были условия. А на тебе! Журналист вспомнил, что большинство знакомых американцев чтением книг, ну, кроме, разве что, бестселлеров, не занимались вообще. Странный город.

— Проф, это мой друг, журналист, Джекоб, а это его помощница. Джекоб пытается разобраться с некоторыми странными вещами.

Анатолий Степанович усмехнулся.

— Скажу честно, вам надолго хватит. В этом городе всегда происходило много чего странного. Так что вас интересует?

Услышав про печальный конец сфинксов и скульптуры из Петропавловской крепости, Анатолий Степанович удовлетворенно ухмыльнулся и потер руки.

— Так им и надо. Я ни в какую мистику не верю, и как это все случилось, не понимаю. Но в любом случае — туда им и дорога. Все так и должно было кончиться.

— А что в них такого? Я и сам вижу, что в этот город они не влезают...

— А вы, простите, не из наших? Я имею в виду — из петербуржцев?

— Да... — Опешил Джекоб. — Но меня увезли отсюда совсем маленьким. А как вы догадались?

— Ну, раз вы все поняли про эти, извиняюсь, шедевры. Вы знаете, я много видел ваших соотечественников. У большинства из них, вы уж извините, с художественном вкусом очень плохо.

— Да, что тут извиняться! Я и сам знаю, что им просто неизвестно, что такое художественный вкус. Но я просто общался с колледже с эстетами. Они и а Америке есть. От них я кое-чего и набрался.

— Я думаю, все обстояло наоборот. Вы стали общаться не с кем-нибудь, а с ними потому, что здесь родились. Ну, а если о скульптурах... Эти чудовищные изваяния — как сфинксы напротив "Крестов", так и "человек-амфибия" — это тот самый памятник так и у нас зовут — имеют очень много общего. У них один автор — бывший житель нашего города, а теперь гражданин Соединенных Штатов Михаил Шемякин. Это был такой служитель муз, которого советская власть, скажем так, не слишком любила. Глядя на его творения, честно говоря, становится понятным, что не любила она его за дело. Как и многие, он еще при Советской власти уехал в Штаты. А потом, когда советская власть рухнула, зачастил сюда учить нас, варваров, жизни. В те времена ведь как было? Считалось, что абсолютно все что из-за океана — хорошо. Вам бы стоило тогда придти — вас на руках бы носили. Ну, вот этот служитель муз под шумок и пролез всюду, куда только можно. А заодно поставил свои творения. Считалось — это самое что ни на есть прогрессивное искусство. Тем более, что сфинксы — еще и памятник жертвам незаконных политических репрессий. Уже получалось — политика. Тогда ведь стали не ругали только из кофеварки. Хотя, я вам как историк скажу — далеко не все эти жертвы были такими уж невинными. У многих жертв руки тоже были по локоть в крови. Так уж всегда бывает в революции. Сначала они убивают — а потом приходят их убивать. Но дело не в том. Кроме этих двух, Шемякин установил еще один памятник. Погодите минутку...

Анатолий Степанович ушел в комнату, слышно было, как он там роется в каких-то закромах. Наконец, он появился и положил на стол фотографию.

— Вот, полюбуйтесь.

— Это что, закусочная под открытым небом? — Спросил Тони, который в тонком искусстве напрочь не разбирался.

Хотя, где-то он был прав. Композиция представляла собой некую арку, возле которой стоял стол и кресло. На столе высился сосуд и лежала еще какая-то фигня.

— Нет, молодой человек, это — памятник основателям Петербурга.

— М-да, — почесал Тони в затылке. — Что-то я таких наворотов не понимаю. Вот у вас на площади памятник, который скачет по змее... Это ж тот царь, который город основал? Вот это сильно! Сразу видно — крутой был мужик. Настоящий ковбой, как у нас в Техасе говорят. А это... Мне-то рассказывали, как города основывают. Если бы в Остине моим предкам, которые тот город основали, такой памятник поставили, как этот Шемякин соорудил, наши ребята вспомнили бы про старый добрый обычай — суд Линча.

— Да, мы тоже были не в восторге. Только он-то стоял в закутке, куда почти никто не ходит. Ну, вот, памятник поставили — а потом кресло исчезло. Милиция его нашла. Некоторое время кресло стояло в отделении милиции — это вроде вашего полицейского участка — потому никто не знал, как его обратно приделать. Затем все-таки приделали. Но недолго все было нормально. Снова исчезли — и кресло, и штоф. Снова нашли и вернули на место. А затем — все снова пропало. Правда, в этой истории нет ничего загадочного. Эти предметы ведь были из бронзы изготовлены. Вот местные алкоголики их и тащили, чтобы сдать на лом. У нас шутили, что место для памятника выбрали неудачно. Нехорошее это место. Там когда-то, еще в XVIII веке находился знаменитый разбойничий трактир. Чтобы его ликвидировать, пришлось посылать целую воинскую команду. Штурмом трактир пришлось брать. Но вот, оказывается, дело совсем не в месте. Получается — работы Шемякина не приживаются на наших берегах.