Когда завтра настанет вновь

— А вот и рог единорога. Восемьдесят гинэ за десять грамм, — вернувшись в мобиль, резюмировал Питер, протягивая мне бумажный пакет. — За что всегда уважал брауни — даже с моими чарами больше тридцатипроцентной скидки у них не выбьешь.

— И правда, достойно уважения. — Я перебрала крохотные пластиковые коробочки с порошками и травами, соседствовавшие с небольшой медной пиалой, щедро украшенной рунной резьбой. — Что осталось?

— Лазуритовая пыль, хрустальный кристалл, цветы амаранта, листья окопника, вербена... а, и серебряная краска. Вроде всё. — Питер провернул ключ, и мобиль отозвался тихим жужжанием заведённого мотора. — Что ещё нужно? Помимо ингредиентов?

— Безлюдный перекрёсток, на котором ночью гарантированно не появятся посторонние. И желательно, чтобы рядом росла таволга.

— Сложная задача. — Питер и правда всерьёз призадумался, но в глазах его искорками загорелся азарт. — Что ж, желание моей прекрасной дамы — закон.

После посещения ещё двух лавок в бумажном пакете наконец набрались все пятнадцать компонентов, и спустя полчаса урбанистический пейзаж сменили окружающие город зелёные луга. Питер уверенно свернул с шоссе на какую-то просёлочную дорогу, уводящую прочь от моря; пару раз ему приходилось сигналить, сгоняя с пути ленивых овец. Мы скитались по ямам и колдобинам, наверное, больше часа, пока не нашли то, что нужно — пустынный крестообразный перекрёсток неподалёку от леса. Даже таволга присутствовала: дикий цветок, служивший отличным катализатором для вызова существ из потустороннего мира. Он давно отцвёл, но всё ещё зеленел широкими, чем-то походящими на кленовые листьями.

— Ближайший посёлок в пятнадцати километрах отсюда. Поблизости разве что овчарни. Не думаю, что в праздничную ночь сюда кого-то понесёт, — сказал Питер, когда мы вышли из мобиля. — Пойдёт?

— Идеально. Сколько нам досюда ехать?

— Теперь, когда я знаю дорогу — около часа.

— Значит, в десять нужно будет тронуться. — Я огляделась, невольно любуясь красотами вида. Впереди зеленел лес, позади расстилались золотые поля, желтевшие маленькими солнышками цветков девясила; вокруг было так тихо, что мне казалось, будто я различаю шелест дубов и грабов, шепчущихся вдалеке. — Возвращаемся домой?

— Тебе нужно подготовиться?

— Да нет. Основная подготовка пройдёт уже здесь, непосредственно перед ритуалом.

— Тогда зачем ехать домой? Лугнасад, как-никак. — Питер взял меня за руку, и запястье вдруг отяжелил посторонний предмет. — Можно и отметить.

Я опустила взгляд.

Мою руку украшал черничный браслет. Стеклянные ягоды, потрясающе реалистичные, и ювелирной работы листочки из рыжей меди.

— А нарушать традиции нехорошо, — после долгой паузы заметила я. — Ему положено быть из свежих ягод.

Хотя от кого я пытаюсь скрыться за насмешливой маской? Он всё равно разглядит и моё смущение, и мою радость.

— Традиции, конечно, стоит уважать, — Питер пощекотал кончиком пальца мой подбородок, заставляя вскинуть голову, — но я подумал, что лучше подарить тебе нечто более... долговечное.

Взял моё лицо в ладони, склонил голову — и погладил губами мои губы. Коротко, тепло и очень нежно, заставляя поверить в то, что вчерашнее и утреннее не было сном.

Никак не могу поверить. Всё кажется миражом, эфемерным сладким обманом — и одновременно настолько... правильным, что дух захватывает.

— Ты же знаешь, — когда Питер отстранился, выдохнула я, — никакого "отметить". Мы не можем подвергать опасности...

— Мы и не будем. Обещаю. Но ты не лишишься праздника. — Он потянул меня обратно к мобилю. — Ты мне веришь?

Конечно, верю. Сама не знаю, почему, но безоговорочно.

И мне не нужно отвечать или кивать — он и так это знает.

Когда мы вернулись в город, небо уже сияло закатным золотом. Мы проехали дом Питера и спустились по центральной улице почти к самой набережной, когда наконец свернули в один из переулков, остановившись в его конце, упершись в высокий кованый забор.

— Где это мы? — спросила я, когда мы припарковались.

— Старая смотровая башня. Сейчас её уже не используют, охраняют, как культурно-исторический объект, — сказал Питер, прежде чем выйти из мобиля. — Подожди здесь, ладно? Я за местами на первый ряд балкона.

Загадочная фраза заставила меня недоумённо выглянуть в окно. За кованым забором и правда высилась восьмигранная башня из золотистого камня, словно оставшаяся от разрушенного средневекового замка, тянувшая высокий шпиль к закатному небу. Я проследила, как Питер беззаботно подходит к чугунным воротам, украшенным затейливыми завитушками, и жизнерадостно машет рукой стражнику, при его приближении вынырнувшему из будочки рядом со входом. Следом, приникнув к самым прутьям, перебрасывается с мужчиной в форме несколькими словами.

Десятью секундами позже стражник отпер калитку и, вручив Питеру связку ключей, с довольным видом поспешил по направлению к набережной.

— И что ты с ним сделал? — спросила я, когда Питер, отворив мою дверцу, галантно подал мне руку.

— Подарил человеку час заслуженного отдыха. Сказал, чтобы шёл и веселился, а сюда возвращался к половине десятого. — Дождавшись, пока я выйду, Питер щёлкнул кнопкой сигнализации, закрывая мобиль. — Вообще башня открыта для посещений, но не в праздник.

Калитку за собой мы заперли, как и дверь башни. Взявшись за руки, переплетя пальцы, поднялись по почти бесконечной винтовой лестнице — довольно пошарпанной, надо сказать: внутри башня впечатляла не так, как снаружи. Зато когда мы вышли на смотровую площадку, огороженную чугунным кованым парапетом, и морской ветер бросил волосы мне в лицо, я поняла, почему Питер говорил о первом ряде балкона.

Прямо под нашими ногами расстилалась та площадь, которую я уже видела днём. С фонтаном, музыкантами и запалёнными кострами. Справа коралловое солнце медленно погружалось в пастельное море — а прямо передо мной пестрели кубики домов, остроконечные крыши храмов, сверкающие цепочки фонарей, тянущихся через весь город...

— Пожалуй, так даже лучше, чем толпиться там, внизу, — заметил Питер невозмутимо.

Отсюда Ахорк казался картинкой из книги сказок, произведением кукольных дел мастера, залитым лучами сливового заката. Мой личный маленький праздник.

Хотя не только мой.

Почти перегнувшись через парапет, я смотрела, как люди внизу танцуют вокруг рыжих огней в два человеческих роста. Шелест сиреневого моря не был слышен за музыкой, взмывавшей к нам вместе с солёной прохладой свежего ветра, и музыка эта оказалась знакомой.

— А, твой любимый Марк Шейдон. — Питер, отступив на шаг, с поклоном подал мне руку. — Не соизволит ли моя прекрасная дама осчастливить своего бедного рыцаря танцем?

Улыбнувшись, я вложила ладонь в его пальцы, слушая, как далёкая музыка поёт в ритме медленного вальса, чувствуя, как ветер ласкает разгорячённую кожу. Черничный браслет тихонько звенит при движениях, когда Питер привлекает меня к себе — одна рука сжимает мои пальцы, другая лежит на талии. Под ногами гладкий мраморный пол, и мы танцуем, в медленном кружении скользя над площадью, над городом, над миром...

— Лайз, не вздумай сегодня умереть, — негромко говорит Питер какое-то время спустя. — Слышишь?

Я только усмехаюсь.

— Вот ещё. Если вздумал избавиться от меня так быстро, то не выйдет.

Он останавливается. Разрывает переплетение наших пальцев, кладёт ладонь мне на затылок и осторожно тянет за волосы, заставляя вскинуть голову.

— Я хочу, чтобы сегодня ты получила ответы на свои вопросы. Хочу, чтобы мы поскорее нашли контрактора. А потом хочу вернуться сюда — с тобой. С тобой все призраки моего дома мне не страшны. — В его мятных глазах плещутся закатные отблески. — Я хочу, чтобы мы засыпали вместе, хочу приносить тебе завтраки в постель, хочу больше всего на свете, но... — Питер зарывается носом мне в чёлку, глубоко вдыхая мой запах, щекоча кожу своим дыханием, — я не знаю, откуда это ощущение... будто где-то за гранью реальности тикают часы, которые отмеряют наши общие дни.

Мне вдруг становится холодно.

Не хочу думать об этих словах. Ни о них, ни о том, что говорила Рок. Пусть даже я могу не увидеть завтрашнего рассвета. Пусть даже очередной передряги, в которую мы наверняка скоро попадём, любой из нас легко может не пережить.

— У меня хватит сил, чтобы справиться с ритуалом. А как только мы узнаем имя контрактора, то очень скоро его отыщем, и ты убедишь его разорвать договор. — Я спокойно смотрю в его глаза. — Нет никаких часов, ясно? Я уже избежала смерти, которую мне предназначали, а потом ещё штук пять смертей, и собираюсь избегать их дальше. Советую тебе делать то же самое.

Он, улыбаясь, проводит рукой по моему лицу, касается кромки губ — а потом впивается пальцами в мой затылок и целует так, что я не могу оторваться, не могу думать, не могу дышать. Мы падаем на колени, потом — навзничь, прямо на холодный мрамор, но мне плевать на неудобство. Он окольцовывает пальцами мои запястья и склоняется сверху, и целует в лоб, в зажмуренные веки, в щёки и уши; потом вновь находит мои губы и льнёт к ним своими, собственническими, настойчивыми, заставляющими жадничать и почти кусаться...

Нет никаких часов. И предопределённости, что бы там ни говорили баньши. Я доказала это один раз и буду доказывать столько, сколько потребуется. Нет ни часов, ни судьбы: есть только то, что мы делаем сами.

И то, чего мы сами хотим.

* * *

Без пяти полночь я стояла на перекрёстке.

Домой мы с Питером вернулись без пятнадцати десять. Рок и Эш были там — и, судя по всему, никуда и не выходили. Ожидаемо. Быстро поужинав, мы выехали к заветному перекрёстку; добирались под указания Питера по поводу маршрута и невинные расспросы баньши о том, как прошёл день. Эш рулил и молча слушал мои сдержанные ответы, но порой мне чудилось, будто слух улавливает скрежетание его зубов.

— Вот и он, — сказал Питер, когда мы оказались на знакомом перекрёстке.

— Эш, припаркуйся пока где-нибудь здесь, — подхватив картонный пакет со всем необходимым, велела я. — А ближе к полуночи отъедете подальше.

Я вышла из мобиля, как только мы остановились — приготовления лучше было начать заранее. Первым делом вызвала волшебный фонарик и заставила его подняться повыше, равномерно освещая окрестности: поля вокруг было так тихи и темны, что огни города на горизонте казались северным сиянием. Достала из пакета баллончик с серебряной краской и принялась рисовать на ровной сухой земле огромный трикветр, похожий на трёхлистный цветок, пересечённый большим кругом, почти касавшимся кончиков лепестков. Внешний круг служил ловушкой для призванного существа, не давая ему пересечь границу рисунка и вырваться на свободу; в сердцевине цветка предстояло встать мне. Сложный символ отнимал довольно много времени — нужно было тщательно контролировать правильность, толщину и нерушимость линий, а затем ещё и испещрить трикветр паутиной сложнейших рун, так что я постоянно сверялась с рисунком в графоне Питера, надеясь, что не допущу ошибки. Иначе всё закончится катастрофой, и не только для меня.

Закончив с трикветром, я вернулась к мобилю. Поставив медную пиалу на крышку багажника, принялась смешивать в ней порошки, травы и эфирные масла.

— А хорошо получилось, — прокомментировала Рок. Баньши вышла на улицу и теперь внимательно наблюдала за моими действиями. — Будто не впервые рисуешь.

— Нет, я с фоморами не связываюсь, — усмехнулась я, добавляя в пиалу масло жасмина. — Просто от природы аккуратна.

— Ничего такого даже не думала. — Рок лукаво склонила голову. — Может, теперь, когда Эш не подслушивает, скажешь, как действительно день прошёл?

Я покосилась на её хитрющее, исполненное любопытством лицо.

На уроках боевой магии нам объясняли теорию уровней удара. Сложные заклятия имели огромный радиус поражения, но для проклятий попроще — вроде тех, которыми разбрасывалась я — имело большое значение место, куда твоё заклятие или проклятие ударило противника. Верхний уровень — голова и шея: попасть сложно, но если попал, даже несложные проклятия наносят огромный урон. Средний уровень — туловище до талии: попасть проще, но и урона меньше. Ну и нижний — всё, что ниже талии: там урона, соответственно, наносилось меньше всего.

Питер не спустился даже до среднего уровня. Но в какой-то момент я с ужасом поняла, что не знаю, хватит ли у меня сил и желания сопротивляться, если он вдруг задумает спуститься.

— Если ты о том, было ли у нас что-то, можешь успокоиться. Или опять скажешь, будто ничего такого не думала?

— Но что-то ведь было? — невозмутимо ответила Рок, выразительно глядя на черничный браслет на моём запястье.

— Обычное свидание.

— Хорошее свидание?

Моя улыбка сказала ей куда больше всех возможных слов.

— Будет что вспомнить в потустороннем мире, если вдруг провалюсь, — добавила я, помешивая содержимое пиалы деревянной ложечкой.

— Уж постарайся не провалиться. Будет крайне обидно столько времени бегать от стражи и порождений Дикой Охоты, чтобы умереть, потому что ты тупо накосячила.

— Зато если я всё сделаю правильно, но просто умру от страха при виде Повелителя Кошмаров — согласись, это будет не так уж и обидно.

— Ага, а мне потом служить жилеткой для твоего брата и новообретённого парня? Нет уж, спасибо, не надо мне такого счастья.

Засмеялись мы вместе. Потом я бережно, стараясь не расплескать содержимое, взяла пиалу двумя руками; аккуратно переступив через серебряные линии, поставила её в середину трикветра и, вернувшись к Рок, потянула баньши в сторону мобиля.

— Вам пора, — произнесла я, приблизившись к открытому окну. На переднем сидении ждал Эш, на заднем застыл Питер, наблюдавший за мной через стекло. — Отъезжайте по этой дороге так далеко, чтобы вы перестали меня видеть. Там и стойте. Когда всё закончится, я пошлю сигнальный огонёк. И не медлите — как только я активирую печать, стража установит моё местонахождение. Мы должны уехать из Ахорка до того, как они прибудут сюда.

— Не хочу тебя бросать, — хмуро проговорил Питер.

— Вы меня не бросаете, а прикрываете.

Баньши коротко обняла меня. Ничего не сказав, села вперёд, рядом с Эшем — тот тоскливо смотрел на меня, обернувшись через плечо. Питер же, поймав мою руку, легонько поцеловал внутреннюю сторону запястья, там, где оно переходило в ладонь.

— Помни мои сегодняшние слова, — тихо сказал он. — Ладно?

Я выдавила улыбку, надеясь, что она вышла достаточно ободряющей. Затем отвернулась и направилась обратно к перекрёстку, слыша, как жужжит мобиль за моей спиной.

Встав в центре трикветра, я следила, как оранжевые огоньки задних фонарей мобиля медленно удаляются, теряясь во тьме. Оставшись в тишине и темноте, сверилась с графоном Питера: без пяти двенадцать.

Пока рано.

Я стояла, вслушиваясь в ночь, сжимая в правой руке — той, что с печатью — крупный кристалл горного хрусталя.

Ритуалы вызова проводили в полночь по той же причине, по какой боги откликались лишь в ночи великих праздников. Пограничные дни, пограничное время, стиравшее грань между мирами. Дождавшись, пока до полуночи останется минута, я сунула графон в карман; направила указательный палец на пиалу у своих ног, шепнула "спарк дортэн", и от слетевшей с руки магической искры эфирные масла вспыхнули жёлтым пламенем. Вытянула руку с кристаллом, держа его перед собой так, чтобы огонь в пиале оказался под моими пальцами; сжала ладонь, забывая о том, что в ней — кусок минерала, ощущая упругую силу заключённой в нём энергии. Я держала в руке не только катализатор, необходимый для призыва существ из потустороннего мира — такой же, как таволга, легонько колыхавшаяся на ветру за моей спиной, такой же, как все травы, порошки и масла, которые я смешала в пиале. Я держала в руке сгусток чистой энергии, который мне предстояло использовать.