-Да. Могу я...
-Не можете, — оборвал его Кальдервуд. — Волосы этого щенка у вас?
-У меня, — мрачно произнес Вешатель, потянувшись в карман. — И все-таки, почему вы все еще в полиции?
-Они уничтожили все, что я взял с собой год назад, — последовал ответ после недолгого молчания. — Кроме двух вещей. Одну вы активируете сейчас. Другая же нуждается в такой вещи, как живые человеческие тела. Я до сих пор в полиции, потому что рассматриваю кандидатуры. А теперь заканчивайте задавать мне вопросы и займитесь делом. Вы поставили футляр на окно?
-Еще нет.
-Так сделайте это. Живее.
Выругавшись сквозь зубы — впрочем, он не сомневался, что маг его все равно не слышит — убийца поднял контейнер: тот был довольно-таки тяжелым, но Хит уже успел привыкнуть к весу этой штуки. Распахнув окно и впустив в комнату холодный ветер вместе со снегом, он взгромоздил футляр на подоконник, после чего вновь подобрал телефонную трубку.
-Сделано. Что дальше?
-Удалите заглушку с крышки, — монотонно произнес Кальдервуд. — Не потеряйте, она стоит больше, чем вы заработали за всю свою жизнь.
-Да неужели?
-Холодное железо.
Если все, что было раньше, было тревожными звоночками, то сейчас уже гремел целый набат. Осторожно коснувшись "монетки", Хит проговорил в прижатую к уху телефонную трубку:
-Вы уверены, Кальдервуд? Вы уверены, что это...что оно там у вас...можно выпускать в городской черте?
-Я уверен в том, что вам стоит заткнуть свой рот и делать, что я говорю, — уже совершенно не сдерживаясь, прошипел маг с той стороны. — Вы удалили заглушку?
-Пока еще нет. Могу я сказать, что думаю?
-Последний раз я вас выслушаю. Ну? — рыкнул Бенедикт.
-Мы утратили инициативу. Наши ресурсы исчерпаны, а цель теперь имеет на своей стороне Апостола и уже обгоняет нас...часа на два точно. Нам нужен новый план.
-Мне нужно, чтобы вы делали то, что я скажу. Не более того.
-Послушайте, Кальдервуд. Мне платят за то, чтобы дело было сделано, и сделано хорошо. И сейчас единственный способ этого достичь — доверить все мне. Поезжайте домой. Побудьте со своей дочерью. Выспитесь, наконец. И я даю вам слово, что через месяц или два...
-Снимайте заглушку! — рявкнул Кальдервуд. — Немедленно!
Выругавшись уже почти в полный голос, Хит аккуратно вытащил "монетку" из крышки, обнажив зияющую чернотой дыру.
-Что дальше?
-Опустите туда волосы Вайтля, — чуть успокоившись, произнес маг. — Сделали?
-Да.
-Благодарю, — по ту сторону тяжело выдохнули. — С настоящего момента я освобождаю вас от обязанностей по заключенному договору.
Пальцы, накручивающие телефонный провод, замерли.
-Прошу прощения, мне показалось, что...
-Вам не показалось. Вы уволены, Хит, — бросил Бенедикт. — Наше сотрудничество окончено. Вы не способны справиться даже с загнанным в угол мальчишкой.
-Кальдервуд, сейчас я дам вам один шанс принести извинения, — холодно произнес Хит. — Тогда, возможно, я еще...
-Вы все слышали, Хит. Вы мне более не нужны. Если вы продолжите охоту сами из каких-то ваших принципов, я вас защищать не стану, если же вы посмеете пойти против меня — я вас растопчу.
-Что ж... — помолчав около минуты, произнес Вешатель. — В таком случае, я должен сообщить, что нашему договору пришел конец.
-Я это уже сказал!
-Нет, Кальдервуд. Не вы меня увольняете. Я сам ухожу. Ухожу, потому как не имею больше ни малейшего желания терпеть вашу некомпетентность и все остальную дурь, которой переполнена ваша голова. Позвольте только полюбопытствовать напоследок, как же вы намерены...
-Я расправлюсь со щенком точно так же, как расправился с его родителями, — язвительно произнес маг. — Тем же оружием. Вы мне больше не нужны, потому как вашу эстафету приняли.
-И кто же?
-ОН, — с бешенством ответил Кальдервуд и бросил трубку.
Ричард Хит покосился на футляр, что все еще мирно стоял на подоконнике. В голове убийцы всплыли события годичной давности. Гибель Нейтгарта и Селесты фон Вайтль. И если силой, что устроила ту кошмарную бойню, был не сам Бенедикт...
Вешатель в очередной раз посмотрел на футляр, чувствуя, как по позвоночнику пробегает неприятный холодок. Нахлобучив шапку и застегнувшись до горла, он поспешил к выходу из дома.
Его работа была окончена. Все же, что случится дальше — волновать его уже не будет ни в коей мере.
Кровь сквозь бинты уже не шла — он сделал с ее пальцами что-то, чего она не понимала и понять вряд ли могла. Боль чуть притупилась, это было правдой, но прийти в себя у Эльзы не получалось до сих пор. Стоя тут, в тускло освещенном проходе вагона — она прижимала забинтованные руки к холодному как лед стеклу, за которым, мерно покачиваясь в такт с поездом, проносились однообразные зимние пейзажи. Голова ее по-прежнему готова была идти кругом: все происходило слишком быстро, чтобы можно было хоть как-то с этим примириться.
Глядя на метель за окном, что пыталась, наверное, догнать их поезд, она отчаянно пыталась успокоиться, пыталась привести в порядок хотя бы некоторые свои мысли. Маги. Маги, что правят этим миром и относятся к ним, как к каким-то букашкам. Маг, что ее пытал, маг, что ее спас...
Нет, нет. Все еще слишком быстро, все еще слишком сумбурно и бешено. Нужно начать с чего-нибудь попроще и двигаться по цепочке. Хотя бы...
Мастерской дяди Тимо больше нет. Дяди Тимо больше нет. И никто ей не поверит.
И ей некуда идти.
И ее никогда не оставят в покое.
Нет, нет, нет! Так ни разу не легче!
Прислонившись лицом к стеклу, Эльза беззвучно вздрогнула — ее сил сейчас не хватало даже на то, чтобы заплакать. Успокоиться. Нужно успокоиться. Как угодно, но...
Решив хотя бы попытаться мыслить разумно, она глубоко вздохнула, вспоминая рассказы того жуткого толстяка. Он говорил правду — Эльза была в том уверена: ведь она была достаточно ужасна, чтобы правдой оказаться. Он говорил, что Юст — такой же как они все, такой же, как тот сероглазый дылда, что расправился с дядей Тимо и оставил ее умирать в узкой каминной трубе. Он говорил...
Но Юст пришел за ней. Пришел, похоже, рискнув своей жизнью — ради нее, ради человека — и это шло в полнейший разрез со всем, что говорил ей Хит. Быть может, не все маги такие, как он считает? Почти уже удовлетворившаяся этой мыслью, она была вынуждена сама ее растоптать: пред глазами встала злополучная кружка с кофе и слова Юста, сказанные тем вечером — он собирался забрать ее память...или что-то в этом духе. Но почему же он передумал? Почему он...почему? Снова и снова она вспоминала его другим — таким, каким он был в те дни, когда она еще не знала его тайны: старомодным, неуклюжим и пожираемым заживо какой-то чудовищной скорбью.
Эльза почувствовала, что снова болит голова. То, что она сделала тогда, когда он освободил ее, было продиктовано одним лишь страхом — страхом, что эти маги одинаково не собираются ее щадить, что оба заинтересованы лишь в том, чтобы убрать за собой все следы. К страху примешивалась и злость: вздернутая на грубых веревках в каминной трубе, она могла винить во всем только его — того, с кого все началось, кто оказался в доме, где его быть было не должно. Кто так грязно использовал несчастного дядю Тимо и кто собирался ее...собирался...
Но ведь он пришел. Он избавил ее от медленной смерти в этой кошмарной трубе, смерти под равнодушными взглядами толстяка и мага в зеленом. Он рискнул жизнью, хотя мог уже давно сбежать — сбежать с этой странной особой в красных очках — но он вернулся за ней. Вернулся, а она не справилась с собой и отплатила ему, как последняя тварь. Ощущая лбом холод стекла, она ощущала помимо всего прочего и наплывающее чувство стыда. Он мог быть виноват — и его вина определенно никуда не делась — но он хотя бы попытался повести себя не так, как должен был согласно словам Хита. Эльзе вспомнились слова о его потерянной семье, вспомнилось, как же мало она о нем знает. Что если она только что так грубо оттолкнула свой последний шанс выбраться из этой истории живой? Он почти не говорил с ней — даже ее ранами занялся молча и хмуро. Что если она окончательно все испортила?
В голову снова скользнул образ незнакомки в красных очках — той, что увезла их обоих отсюда и так живо разговаривала с магом. Говорили они на английском и столь быстро, что Эльзе было за ними не поспеть — из всех их разговоров она успевала понять хорошо если десятую часть. Эльза не знала, была ли она еще одним магом, но вот того, что она — кажется, она представилась как Вероника — была не менее странной, чем Юст, отрицать было невозможно. Чего только стоил один костюм, что она носила под своими белыми мехами — сколько же лишнего внимания он был обречен привлекать на улице. А что она сделала на вокзале...и как только ей удалось убедить ту семью так быстро отдать им свои билеты на готовый вот-вот сорваться в путь поезд? Как ей же удалось заставить не лезть с досмотром ее странному багажу? Ответ напрашивался сам собой — все-таки, еще один маг...но, похоже, чуть подобрее, чем Юст и тот сероглазый. Даже помогла перевязать ей раны, только все время почему-то отворачивалась. Наверное, не привыкла к виду крови...
Эльза почувствовала нарастающую тоску. С этой особой Юст общался куда живее — сразу было видно, что она из его круга, в который таким как Эльза пути не будет. Она старше ее, выше ее ростом, может себе позволить так одеваться...да еще и смотрится в этом просто сногсшибательно...вспомнив ее дорогие меха и не менее дорогое средство передвижения, Эльза тяжело вздохнула, пытаясь отогнать подальше неуместную зависть. Возможно, она бы справилась со всем этим, если бы не ударила тогда его по лицу, если бы только не...
Нет, хватит, хватит. Жалеть себя она может сколько угодно, но это не принесет ничего, кроме новой тоски и злости. Возможно, она не идет почти ни в какое сравнение с этой новой гостьей, но она тоже кое-что может. Например, извиниться — что уже давно пора было сделать.
Решено. Открыв глаза, оторвавшись от стекла и старательно пытаясь успокоить дыхание, Эльза зашагала к купе, которое они делили на троих. Она все сделает, как полагается. У нее все получится. И все снова будет как тогда...как до того вечера...
У массивной двери она остановилась, собираясь с духом. Чувствуя себя последней идиоткой, продумала все фразы. И, решив не оставить магу ни шанса, резко открыла дверь, шагая через порог.
-Юст, я должна извиниться перед тобой за то, что...
Эльза поперхнулась, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Маг, чье лицо выражало крайнюю степень усталости, сидел в самом дальнем углу, у окна — в это самое окно он смотрел отрешенным от всего мирского взглядом. Рядом с ним была Вероника — она сидела расслабленно, откинув голову назад и вытянув ноги на сиденья напротив. Но застыть на месте Эльзу заставило отнюдь не это.
Левую руку маг несколько отстраненно возложил на лицо Вероники, словно даруя ей благословление. По лицу ее скользили капельки крови.
Эльза пыталась что-то сказать, но все слова почему-то кончились. Обратив, наконец, на нее внимание, Юст отдернул в сторону перепачканную в крови ладонь, и Вероника дернулась за ней вверх, также повернувшись в сторону застывшей на пороге девушки. Глаза ее оказались налиты еще большей краснотой, чем стекла очков. Облизнув окровавленные губы, она явно попыталась что-то сказать, но маг заговорил раньше — совершенно будничным тоном:
-Я понимаю, что ты можешь мне не поверить, Эльза, но знай — даже этому есть рациональное объяснение.
9. Попутчики
Твой игрушечный поезд летит под откос
Только это уже почему-то всерьез...
(Белая Гвардия — Голубая Стрела).
Есть множество видов тишины — достаточно лишь послушать, каким количеством определений ее иногда награждают. Тишина неловкая, тишина напряженная, тишина внезапная, тишина мертвая, наконец...
Юст не знал, какой из видов этой самой тишины сковал сейчас их небольшое купе, но это его не особо и волновало. Все, чего он хотел — чтобы она побыстрее прорвалась хоть чьим-нибудь голосом.
-Ты...
А вот и оно.
-Ты...
По крайней мере, долго ждать не пришлось.
-Ты самый больной человек из всех, что я знаю! — выкрикнула Эльза, подавшись назад — казалось, еще немного, и она перекувырнется через порог. — Зачем ты только меня спас!
Дверь купе оглушительно хлопнула — да так, что задрожали стекла. Не желая давать тишине время для реванша, Юст скосил глаза на Апостола — та, достав из кармана небольшой платок, стирала им капли крови с плеча.
-Кажется, я нанес ей очередную обиду, — медленно произнес маг. — Я пытался действовать наиболее рациональным образом...
-Пока что получается не очень, — вздохнула Вероника. — В кино, кажется, обычно говорят что-то вроде "это не то, что ты думаешь".
-Это помогает?
-Ни капли. Сам пошевели мозгами — о чем еще тут можно подумать-то?
-Я...я пойду и все ей объясню... — Юст вскочил было на ноги, но Вероника мягко вернула его на место.
Мягко для Апостола, конечно — на деле ей достаточно было опустить руку на плечо мага, чтобы впихнуть его спиной в сиденье.
-Не стоит, Юст. Во всяком случае, не сейчас.
-Почему это?
-На бедняжку и так слишком много свалилось. Если сейчас еще и про меня расскажешь — она, чего доброго, выпрыгнет на полном ходу. Дай ей время. Успокоится и вернется к нам. Отсюда все равно некуда бежать... — в красных глазах мелькнуло что-то озорное. — Может, еще немного?
-Нет, — мрачно произнес Юст. — Я дал тебе достаточно крови, чтобы ты не набросилась на кого-то из пассажиров, пока мы в пути. Сказать по правде, я очень надеюсь, что мне не придется потом делать укол от столбняка.
-Твоя вежливость, как и раньше, превыше всех похвал, — беззлобно рассмеялась Апостол. — Мог бы хоть пожелать приятного аппетита...
Маг не ответил — достав купленные в привокзальной аптеке упаковку бинтов и коробочку с пластырем больших размеров, он принялся возиться с последней, пока Вероника не вынула ту у него из рук.
-Смотреть страшно, — вздохнула она, взяв его руку. — Давай помогу.
Юст устало вздохнул — признание самому себе, что он обречен копаться даже с такой простой вещью, было определенно не из тех вещей, что поднимают настроение. Последнее сейчас окончательно забилось на недоступную глубину — маг чувствовал себя совершенно опустошенным, и чувство это лишь росло. Он сделал то, что хотел, он вытащил Эльзу из лап Бенедикта и Вешателя, но лучше не стало, отнюдь — хлопот и головной боли только прибавилось. Меланхоличным взглядом он следил за тем, как Апостол сняла с пояса какой-то крохотный золотой крючок, коснувшись им пореза на его ладони — наружу больше не вытекло ни капли крови. Покрутила его руку в своих — эти прикосновения рождали странное чувство: часть его протестовала, каждой клеточкой ощущая сущность того, что сидело рядом, но другая уже устала настолько, что никак не собиралась на то реагировать. Было даже отчасти приятно — гладкая кожа перчаток и весь этот холод...
