Впервые я понял, что хочу больше, чем спасти Аканэ. Институт… должен быть разрушен. Цикл должен быть завершен. Позволить ему продолжать, позволить ему пожирать одну девушку за другой будет невиданным злом. Но что я могу сделать? Я мастер боевых искусств. Никто. Конечно, я силен… но чтобы сильнее армии? Это бой, который легко не закончится. Я не герой. Никогда не хотел им быть.
Спасти Укё. Спасти Аканэ. Проигнорировать остальное. Это мой способ.
Но, когда я сбегу из этого места, буду ли я этим удовлетворен? Смогу ли я просто уйти? Довольно навязчивая мысль. Хикару сражался в течение пяти лет. За это время он довольно малого достиг. Я могу потратить столько же времени, если не больше, противодействуя Институту. Даже если я одержу победу, что мне тогда делать? Сделанное Институтом уродливо и мерзко. Нанесенная им травма быстро не заживет.
…
Не важно. Это мысли для другого дня и другого раза. Нет смысла беспокоиться о спасении других, пока я еще не в силах спасти себя самого.
Но, когда я шагаю в трубу, вопрос продолжает давить на меня. Что мне делать? Что же правильно? Пытаюсь отвлечься от этого эмоционального багажа. Вожусь со своими очками, нажимая на оправу и перебирая различные предлагаемые ими режимы.
Основы одинаковы, наверху меню с быстрым доступом к функциям вроде зума. Расширенный список предоставляет более таинственные выборы, вроде режима ауры. Общее количество вариантов вдвое меньше. Также изменена и цветовая схема. Очки Митико окутывали все оранжевым и разукрашивали меню тем же цветом. Эти новые очки основным цветом используют фиолетовый.
Бух. Скользит на место задвижка. Мои глаза отрываются от парящих перед моим взглядом иконок. Раздается низкое гудение. Труба оживает и металлические пластины начинают светиться. Хлоп! Внутренности трубы пересекает сверкающе-синяя искра. Хлоп-п! Пробрасывает еще два электрических импульса. Хлоп-хлоп! Молнии стреляют очередями. Ныряю. Надо мной пролетают извилистые потоки. Одна лишь удача, что в меня не попало, но животная часть моего мозга настаивает, что нужно оставаться внизу.
Бах!
Энергия заполняет всю трубу. Меня пронзает синяя молния. Мышцы сокращаются. Прыгаю. Бум! Голова ударяет по стенке трубы, пустив крупную трещину. Череп пульсирует, я шлепаюсь на землю.
Меня душат дым, озон и запах вареного мяса. Я кашляю и кашляю еще немного. В заполнившем трубу тумане нарастает синий свет. Да. Очень умно, Ранма. Украсть важный компонент. Что может пойти не так? О. Кроме того, что тебя до смерти поджарит молниями. Но лучше поджариться, чем одевичиться, верно?
Надвигающаяся угроза удара током заканчивается, когда труба лишается жизни. Бледное свечение металлических пластин медленно угасает, еще несколько секунд в зазорах продолжают сверкать искры. Закряхтев, я поднимаюсь на ноги и прислоняюсь к стенке трубы.
Позволяю себе высокомерно ухмыльнуться. Время играть.
Бух. Дверь отпирается. Воздух шипит, и дым выплескивается в лабораторию. Он быстро рассеивается, демонстрируя Митико. Она рывком распахивает прозрачную дверь и смотрит на меня сине-стальными глазами.
Будь у меня меньше мужества или, возможно, побольше ума, я бы сразу же отдал плату. Вместо этого я криво усмехаюсь Митико и помахиваю компонентом. Привлеча ее внимание, я хватаю плату обеими руками и переламываю ее пополам.
За этим следует агония.
Кошки. Повсюду кошки. Жующие, кусающие, обернувшиеся вокруг моих конечностей, приняв плоть за мясо. Я пытаюсь их отбросить, но батя слишком крепко связал меня. Я бьюсь и перекатываюсь. Кошек отбрасывает в сторону, но они продолжают прибывать. Их ведет голод. Они мечутся, визжат и царапаются, стремясь его удовлетворить.
Я прошу. Я прошу батю, который, я знаю, сидит с другой стороны люка в подвал.
— Пожалуйста, — плачу я. — Пожалуйста, бать, пожалуйста. Выпусти меня. Я сделаю что угодно. Только выпусти меня.
Он так и не отвечает.
Агония остается, и когда кошки пожирают меня, я не нахожу освобождения. Нэко-кэн не приходит. Кошмар бесконечен.
Дрожу на земле, все мое тело сжимается в клубок. Не знаю как долго я так лежу. Грань между агонией и реальностью размылась. Даже сейчас, когда белый свет лаборатории жжет мне глаза, я чувствую, как будто я до сих пор застрял в темной яме, и мою кожу постепенно отделяют от костей.
Митико наклоняется надо мной и вырывает из ослабевших пальцев сломанные фрагменты платы.
— Я обязана наказать за прямой вызов, — напоминает Митико. Она убирает сломанную плату в карман и достает той же рукой серебристое шестиугольное устройство. Она держит его, обхватив ладонью, крошечными иглами наружу. — Спокойно.
Даже попавшись в эхо агонии, я не отступаю. Онемевшей, дергающейся рукой отбиваю ладонь Митико в сторону. Устройство скользит по полу лаборатории, подпрыгивая и перекатываясь через десятки кабелей, прежде чем окончательно замереть под углом в сорок пять градусов. Изворачиваюсь и прыгаю.
Это неизящное нападение. Я левым плечом бью Митико в живот. Мы вдвоем кучей падаем на землю. Я оступаюсь и пытаюсь подняться на ноги.
Изо рта изливается рвота, едкая жидкость сжигает горло, оставляя кислый привкус. Меня охватывает ледяной холод, даже когда мою одежду пропитывает пот. Конечности дрожат. Движения так рваны, что все, что я могу сделать, это стоять. Баланс искажает. Сама Земля, казалось, поднимается и опускается непрерывными беспорядочными волнами. Отравленное мясо. Горю вместе с ним. Дышать тяжело, и каждой части меня больно. Тем не менее, я иду. Не могу остановиться, не с бременем у меня за спиной. Доктор. Я должен найти доктора. Потому что если я не справлюсь, батя, непобедимый батя умрет.
Лежу на спине, глядя в потолок. Прямоугольные плитки делят его на блоки. Отстраненно начинаю их считать. Одна… Пять… Восемь… Вставай, Ранма. У тебя бой, нужно победить. Пытаюсь сосредоточиться, но после каждой мысли разум оскальзывается. Переворачиваюсь и встаю на колени. Сложно даже с такой высотой, когда комната так быстро кружится вокруг меня, что я не могу отличить верх от низа.
Меня за ноги хватают руки. Тянут. Падаю. Запоздало добавляю конечностям силы, но затем колени Митико опускаются мне на плечи. Она легкая. Я должен был сбросить ее, но мое сознание растворяется в далеком прошлом. Батя. Не понадобилась помощь, чтобы ему стало лучше. Как бы я тогда не боялся, месяц спустя я проклинал его, когда он начал учить меня сопротивляться ядам.
К задней части моей шеи прижимается холодный металл. Внезапное онемение возвращает часть ясности. Пытаюсь подняться, но мои конечности отказываются исполнять приказы. Руки не шевелятся. Ладони не шевелятся. Даже пальцы не шевелятся.
Поворачиваю шею, голова это единственное, что продолжает функционировать, и вижу Митико. Она поправляет свой лабораторный халат, затем хватается за обмякшую ногу. Напрягшись, затаскивает меня обратно в трубу. Когда я оказываюсь внутри, она переворачивает мое тело и подпирает меня к стенке. По-прежнему ошеломленный и беспомощный, я смотрю, как Митико вытаскивает из кармана сломанную компьютерную плату. Без каких-либо усилий она соединяет две части, серебряные искры восстанавливают нанесенный мной ущерб.
Митико смотрит сверху вниз, глаза как никогда холодны.
— Сопротивление естественно. Это не сердит меня. Я не использую ваши действия против вас. Попрошу того же самого, кохай.
Митико останавливается возле моих ног, поднимает очки, что я не заметил, как упали, и возвращает их мне на нос. Затем она закрывает дверь трубы.
Ползут минуты но, даже с учетом растущего осознания, я ничего не могу поделать. В конце концов, металлические пластины снова начинают светиться. На этот раз они не рассыпают искры. За этим следует боль — хайгэки, смешанный с присутствием просачивающегося сукэна.
* * *
Чему равно «N»? N^2 + 4N — 12 = 0. Вопрос напечатан белым шрифтом на черном экране. В правом верхнем углу отсчитывается оставшееся время. Пять минут и тридцать две… тридцать одна… тридцать секунд.
Хмурюсь и механическим карандашом набрасываю ответ. Затем, клавиша за клавишей, я выстукиваю ответ: «-6,2». Останавливаюсь, чтобы перепроверить. Да. Числа правильны. Меньшее первым и без пробелов. Глупой машине не нравятся отклонения.
С оттенком тревоги ударяю клавишу ввода. Экран вспыхивает и демонстрирует слово «правильно». Расслабляюсь. Порой я пытаюсь понять, не награждает ли меня за правильные ответы блаженством. Я не уверен. Если и так, то оно настолько тонко, что его не узнать. С другой стороны, агония неправильного ответа гораздо очевиднее.
Агония, я по-настоящему возненавидел это ощущение. Настолько, что научился его избегать. Если это значит приложить немного усилий, чтобы ответить на вопросы компьютера, то так тому и быть.
Кроме того, не похоже, чтобы было плохо немного поучиться.
Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь. Последние несколько дней полны простой учебы, единственная настоящая гадость это строки Камико. Ненавижу их. Позорный опыт пылает в моей памяти. Я пытался сдержаться и не сказать ни слова, но агония доказала свою победу. С тайным стыдом я прочел все пять страниц, мой голос едва шептал.
Затем, утром, я прочел еще раз.
И еще раз.
И еще раз.
Проще так и не стало.
Помимо этого, не ощущается никакой иной промывки мозгов. Неделя в Институте мало способствовала превращению меня в послушного робота. Причину я знаю. Камико-«сэнсэй» слишком занята, чтобы играть в медсестру-служанку и позаботиться о бедном маленьком мне. Вдобавок к этому, Институт отказался поместить меня в обычный класс из-за неназванных «проблем». Хе. Какие недоверчивые. Конечно, они ведь не думают, что я рискну сбежать?
Итак, что же могущественная, богатая школа махо-сёдзё делает с такими плохими девочками, как я? Их заставляют учиться. Институт Прекрасных Принцесс, сделал я вывод, это придуманная Министерством культуры злодейская схема. Прочтите эту главу к одному часу. Выполните сгенерированный компьютером тест и завершите пересмотр к трем часам. Хнык. Хнык. Хнык. За вчерашний день я проучился больше, чем за обычную неделю в Фуринкан. В Институте даже есть ронин махо-сёдзё, обучающая меня каждый день с четырех до пяти. Если бы не периодические приступы пытки, научные эксперименты Митико и постоянные сама и химэ, я бы заподозрил, что весь Институт организовала Хинако-сэнсэй.
Бип! Синтетическим писком компьютер предупреждает меня, что остались последние три минуты. Если я не хочу столкнуться с агонией за промедление, мне придется ответить на последний вопрос.
Вы посещаете официальный бал, представляя Институт Прекрасных Принцесс. Каким будет надлежащее вооружение? А) Оружие неуместно. Б) Оружие должно быть явно продемонстрировано, чтобы показать военную силу Института. В) Приемлемо любое оружие, пока оно подходит к выбранному платью. Г) Оружие должно быть, но скрыто.
— Кто это придумывает? — с негромкими смешком бормочу я себе под нос.
Это не первый попавшийся мне странный вопрос, но это явно страннейший.
С заметным колебанием нажимаю на «б». Проблеск агонии наказывает мой выбор. К моему шоку, когда компьютер выдает мне правильный ответ, это не «а», а «г». На официальных балах девушки Института Прекрасных Принцесс должны прятать в сумочке пушку.
… это было… довольно круто …
Ха! Если оставить гендерные требования, надоедливую проблему промывки мозгов до рабства и всю их дьявольскую организацию злого, мне бы из-за одного этого вопроса захотелось отправить в Институт документы на перевод.
Бип! Бип! Компьютер дважды пищит, а затем переключается на режим пересмотра. У меня час и две минуты, чтобы исправить все вопросы, где я ошибся, правильно. После этого компьютер направит меня читать главу по предмету, где я справился хуже всего.
Но я не начинаю пересмотр. Вместо этого я встаю и прохожу по комнате до своей кровати.
Кровать уничтожена. Деревянный каркас разломан на короткие палки и свален в центре комнаты. К массе присоединились твердые обложки книг, их рассыпанные вырванные страницы собраны на дне кучи, чтобы послужить трутом. Моя огненная яма завершена.
Я начал работать над ней сегодня утром. Было непросто. Мой график полностью забит учебными задачами, все они подкреплены настойчивой агонией, которой следует избегать. Я урывал минуты, чтобы сделать все это, зная, что есть ограничение по времени. Мой репетитор появится в четыре, и она положит резкий конец моему плану.
У меня семнадцать минут. Если я потрачу больше, чертова машина начнет наказывать меня за то, что отстаю. Этого больше, чем мне нужно. Тридцать минут назад я был в секундах от осуществления своего плана, но писка компьютера и агонии оказалось слишком много.
Сажусь и собираю свои инструменты. Во-первых стержень, выломанный из каркаса кровати. Стержень рассечен по центру так, чтобы у него была округлая сторона и плоская. Рядом со стержнем доска. В ней не хватает паза, но этот факт мне придется преодолеть превосходящей техникой.
Схватив стержень правой рукой, принимаю нужную позу. Обеими ногами прижимаю доску, чтобы она тянулась от меня. Устанавливаю кончик стержня на доску и толкаю. Первый шаг долог и тяжел. Он пересекает доску по всей длине и возвращается. Вперед и назад. Вперед и назад. Скорость, сила и трение объединяются, чтобы создать тепло. На кончике стержня собирается светящаяся угольная пыль.
Останавливаюсь и осматриваю уголек. Свет не умирает. Убедившись, что он продержится, поднимаю доску для розжига и осторожным движением переношу уголек в бумажный стаканчик. Выдыхаю. Кислород протекает по крошечному зернышку угля, дразнящего белым дымком. Выдыхаю еще раз, посильнее. Бумага взрывается пламенем.
С изящной стремительностью касаюсь своим факелом склонов огненной ямы, а затем бросаю горящий остаток в огонь.
Оранжевые усики кидается из своей бумажной колыбели вверх. Пламя глубоко врезается в обработанную древесину, подпитываясь и становясь все выше и сильнее. С ликованием слежу за этим, и когда огонь становится достаточно сильным, бросаю наверх кучу вычурных платьев.
Шлеп!
— Платья так красиво горят, — шучу я жеманным тоном.
Еще мгновение наслаждаюсь этим видом, а затем начинаю игру. Оглядываюсь через комнату на зеркало в ванной. Оттуда смотрит перепуганная девушка.
Прекрасно.
Подхожу к кнопке звонка и ударяю по ней с полдесятка раз. Через секунду распахиваю дверь, обуздываю свой голос и кричу:
— Помогите! Пожар!
Спустя мгновение из-за угла выворачивает Морковка, уже трансформировавшаяся в свое оранжево-коричневое сейфуку. Она в заносе останавливается в нескольких шагах от меня, глаза широко распахиваются.
