— Он ничего не понимает, — Турин, до сих пор молчавший у камня, молитвенно сложил руки. — Отпустите его, дайте отдышаться. Его рана еще слишком опасна!

— Неужели ты мог подумать, что я его покалечу. — Белая ладонь потянулась к мужчине и помогла тому встать на ноги. — Добро пожаловать в братство, Виктин. Думаю, вы последнее звено в цепочке совпадений. Пойдемте, скоро начнется служба, потом — завтрак. Все ответы я предпочту сказать вне этого зала!

Мужчина принял милость победителя достойно, скрыв негодование. Никогда он не проигрывал в схватках, а тут — монах, практически отшельник!

— Мы боевые монахи, — как подтверждение подозрениям произнес Лиссий и, когда все трое вновь оказались в крытой галерее, скинул капюшон с головы. — Вас привел в замешательство храм и камень! Слишком сильны эмоции, слишком живы воспоминания?

— Раньше я никогда не испытывал неукротимого гнева, не бросался в драку при первом же предложении... Почему это произошло?

— Влияние темного храма Бога мертвых и заветного камня слишком велико. — Темные глаза, острые, знающие, внимательно разглядывали Фаруна. Они жили словно отдельно от лица, словно были выдернуты из другого тела — темные пропасти, жгущие омуты.

— Я вошел в тот же храм? Но как же болото? Как же?..

— Отец Лиссий объяснит вам все позже. Сейчас время Бога! Ему мы должны посвятить предрассветные часы. — Брат Турин начал поторапливать Фаруна, в то время как человек в плаще уже пересек внутренний двор и вошел в часовню, откуда доносились хоры.

Граф и раньше слышал церковные песнопения, но слухи о мужских ангельских молитвах оказались просто пустословием, если понимаешь, что такое музыка голосов. Казалось, недавнее сомнение и минутные гнев — ничто, если тебе доступны величественные мгновения, посвященные Господу. Душа требовала искупления, душа плакала и улыбалась вместе со звуками, исходящими не из людей — из ангелов.

После отец Лиссий читал короткую проповедь об усмирении гордыни, но отзвуки хоров еще звучали во взлохмаченной, давно не мытой голове недавнего вояки, что взирал на монахов искоса, совершенно подозрительно. Они не походили на смиренных братьев, чья судьба подчинена Богу. Скорее, на скрывающихся преступников, на изгоев с неясными судьбами. Даже сложенные в молитве руки и внимание к речи настоятеля не меняли впечатления.

— Гордость опасна тем, что человек не замечает своих недостатков, — слова будоражили и мучили мужчину, почему-то захваченному раскаянием.

Ведь именно гордость толкала его никогда не смиряться и добиваться успеха при дворе короля, гордость вызвала желание построить собственное графство таким, чтобы другие удивлялись и завидовали. Гордость направила на войну с восточными варварами далонцами, не желавшими становиться христианами. Гордость разрешила войти в магический храм на болотах, хотя сердце подсказывало, что это очень опасно. Гордость вызвала желание купиться на деньги карликов, которые опутали сердце черными нитями.

— Я глупец, — признание, высказанное в небольшом кабинете, куда отец Лиссий и Фарун отправились после утренней трапезы, вырвалось само собой. Граф сидел, склонив голову, сцепив пальцы рук и напряженно ожидая, какое знание откроется теперь — игры с судьбой, казалось, закончены, а обитель есть логическое заключение для постыдного прошлого.

Но монах не спешил. Он внимательно следил за изменениями, происходившими с гостем: тот нервничал, не знал куда деться, не смел поднять глаз и побледнел.

— Брат Виктин, вы должны успокоиться! — Наконец заявил Лиссий. Он начал листать какую-то книгу, лежавшую поверх множества других фолиантов, в беспорядке разбросанных по столу. Затем сложил руки на красочный рисунок на странице и вздохнул: — Не ожидали, что вы так скоро оправитесь после чудовищного колдовства. Ваш лекарь, брат Турин, сомневался, что вы выживете, но молитвами все упорядочилось.

— Я благодарен гостеприимству, но полон сомнений, — Фарун не выдержал, встал и начал расхаживать из стороны в сторону, заложив руки за спину, поглядывая в окно, где открыли ворота и впустили внутрь крестьян, что жили явно где-то неподалеку и поутру принесли дары для обители.

— Избранность — страшная привилегия, брат Виктин!

— Вы называете меня другим именем, и хотя меня это почти не трогает, странно каждый раз вздрагивать и про себя вас поправлять. Я — Фарун.

— Были Фаруном до того момента, пока не лишились головы. Удивительно, как вы вообще добрались сюда будучи другим человеком. А имя — важно для вас теперь, для обретения равновесия и спокойствия. Слишком много пережито, слишком много потеряно. Виктин означает "жертва". Жертва, которую спасли, и жертва, которую постигла смерть. Теперь можете спрашивать... Только сначала обдумайте!

— Я знаю, что спросить у монаха, чья тайна сокрыта в дальней башне. — Фарун прислонился к камням, задумчиво разглядывая в окне неказистые, грубые строения. — Другое дело, хочу ли я знать!

— Хотите, и плохо скрываете волнение. Когда вы появились на пороге, я сразу понял, что и вы стали свидетелем и участником древней магии, невольно вошли в круг тех, кто давно ожидает...

— Значит ли это, что ваше братство связано с храмом и камнем?

— Правильный вопрос, мой дорогой брат! Также как и вы! Как и гобби, преследующие вас в надежде выйти на главную реликвию, которая помогла бы воспользоваться великой силой.

— Что это значит?

— То и значит — человечество не первым появилось в заповедных землях. Существовал некий баланс, но равным правам пришел конец. Мы все больше превращаемся из частей в целое. Служим как питание для всех тварей, что когда-то полноправно властвовали. Мы — тщеславные, жадные, немощные. Мы для них инструмент, которым не грех воспользоваться. Гобби сами по себе ничего не представляют, но Тени...

— Тени? — Эхом повторил Фарун, вспоминая божественную, лучезарную Наишу, которая спустилась к нему на облаке. Сотканная из света и зелени, она и сейчас обжигала сердце тоской.

— Когда ты вошел в храм на болоте...

— Я видел всадников. Они походили на тьму.

— Так вот, тени служат Богу мертвых, — Отец Лиссий повернул красочный рисунок к мужчине, и тот невольно посмотрел в древнюю книгу. Черные псы бежали впереди всадника по мокрой дороге. Его плащ развевался, черные волосы разметались, как всполохи огня. Конем же служила собственная тень, которая выгнулась и пыталась вырваться из узды.

— Кто такой Бог мертвых? Кто такие гобби? — Брови Фаруна поползли к переносице, около рта появились скорбные складки. — Что они хотят?

— Гобби — древнее многих магических тварей. Их практически не вспоминают, даже если речь идет об эльфах, гномах или каких-либо других народах. Гобби всегда были рядом с людьми в качестве проводников в царство смерти, но теперь они желают управлять живыми. Теперь их аппетиты изменились, и души более не привлекают. Другое дело, когда можно управлять целыми странами.

— Когда они практически силком выволокли меня из храма, наступило долгое забвение. Я очнулся через день или два в кровати, и уже никогда не знал покоя. Гобби заполонили мои селения. Они нападали отдельными отрядами неожиданно, иногда даже выныривая из-под земли.

— Ты не смирялся, твоя гордость требовала низложить теней, которые навсегда завладели вассалами человека, но не провидца. Ослепление камнем — так называли древние колдовство Бога мертвых. Камень — атрибут власти, которым карликам никак не овладеть, но те, кто подпадали под его силу, становятся послушными рабами горного народца.

— Там были символы... Сочившиеся золотом и драгоценными камнями, — задумчиво пробормотал Фарун, погрузившийся в лицезрение падающего снега. — Я, как и многие люди, любил золото... Я купился на простую уловку жить безбедно и ни от кого не зависеть. Карлики подарили мне жену — самую прекрасную женщину на свете.

— А может быть, жена сама нашла тебя! Пришла, чтобы отвести гобби к желанному предмету?

— Я не понимаю...

— Брат Виктин, гобби отбирают у человека душу за свои подарки, но взамен дают управляемые Тени, которые служат им верно, так как обязаны подчиняться проводникам. Вас они пожалели! Вы — необычны хотя бы этим! — Заметил отец Лиссий. — Похоже, гобби не думали, что упустят самый желанный путь. По нашим слухам, у народца есть сотни предметов, которые когда-то принадлежали Богу мертвых. Но главное — отвести их к нужному месту.

— К храму, что таится в круглой башне?

— Вы знаете, что нет. Таких священных для тварей мест много разбросано по соединенным землям. Здесь всего лишь один из камней. Дело в вас, Виктин. Есть определенные признаки...

От последней фразы графа затрясло. Он и раньше подумывал, что цепь событий неслучайна, что судьба подчинена кому-то свыше, но что гобби — нет! Кровь прилила к лицу, шрам на шее запульсировал, и Фарун предпочел сесть обратно на стул перед помрачневшим Лиссием.

— Боюсь спрашивать, откуда вы все это знаете, но начало меня абсолютно не обнадеживает.

— Кажется, какая-та особая деталь всплыла в голове брата.

— Моя голова осталась на поле боя, а вот воспоминания не ушли. Уверен, что дело в Наише! Уверен, что не зря получал за нее золото. Но теперь, отец Лиссий, скажите... Скажите про Бога мертвых... Скажите мне, что хотят твари?

— Бог мертвых... — Монах тяжело вздохнул, искры в его зрачках недобро вспыхнули и тотчас погасли. — Бог мертвых не просто символ, дошедший из прошлого. Говорят, особую власть он обретает ранней осенью как настоящая, реальная сила. До сих пор в деревнях рассказывают сказку о потустороннем властителе, который появляется в кленовых рощах, заалевших от крови многих живых существ. Тогда черное чудовище выбирает жертв и приносит их на алтарь, чтобы сожрать их души и тела и набраться сил. Он ищет единственного человека. Ищет то существо, которое изначально было рождено без души. Кровь его и его тело станут инструментом в темных руках, способных изменять мир. Ведь ключ, верно подобранный к двери, есть путь из смерти в жизнь.

— Бог мертвых — дьявол?

— Нет, брат Виктин. Намного хуже... Бог мертвых — первоначальный хаос. Создатель всего и его же разрушитель.

— Какое страшное богохульство, какая ужасная ересь... Неужели вы верите деревенским россказням?

— Я верю лишь тому, что в состоянии осознанно воспринять. Прежде чем оказаться в обители, я был совершенно иным, — Лиссий не скрывал иронии и похоже даже подсмеивался над Фаруном, колени которого почему-то стали ходить ходуном от волнения. — Мальчишкой попал в монастырь при великой Церкви и посчитал это провидением божиим, потому что голяку негде преклонить колени, и храмы для него закрыты. В обители я выучился читать и писать, там я нашел старые этажи библиотеки и узнал, почему настолько одинок, — просто глаза, которые достались мне ни от матери, ни от отца, принадлежат Богу мертвых, чьи части разбросаны по всему миру. Смотрите внимательно, брат Виктин. Смотрите в глубину моих зрачков! Что вы видите?

— Ничего... — Протянул мужчина, а сам начал мелко дрожать. Ему показалось, что стены кабинета сужаются, голоса во дворе искажаются до пронзительного воя, а он становится клочком скомканного пергамента.

— Какова должна быть сила и мощь существа, которое мечтают подчинить себе гобби? Что можно сотворить с малым количеством даров, впитавших власть Бога мертвых? Жалки будут демоны и подземные твари, жалки боги и волшебники. А человек и вовсе утратит право на существование.

— Откуда у вас его глаза? — Утративший желание спорить, Фарун качнулся на стуле, чтобы на мгновение разглядеть, что плиты пола — это своеобразная карта.

— Кленовая роща. Я далеко ушел от дома. Валялся в листве и смотрел на птиц, покидающих родину. Потом уснул... А очнулся совершенно в другом месте, ночью. Вороны выклевали мои глаза, но пришел Великий и сказал, чтобы я сохранил малую частицу. С тех пор мир открылся мне в ином свете. Легенда оказалась правдой.

— Звучит настораживающе.

— Если сложить части всех плотских воплощений, получится Бог мертвых. Но прежде Бог должен родиться...

— И потому он ищет существо без души, женщину, которая могла бы выносить в себе бесконечный хаос, — догадался Фарун.

— Хорошо понимаете, мой дорогой брат. — Кивнул Лиссий, отпуская внимание мужчины. Тот отодвинулся подальше, некоторое время сидел неподвижно, а потом сорвался с места и ринулся к двери. Еще несколько секунд... Страх! Страх... Страх? Фарун заставил себя остановиться и обернулся к собеседнику, продолжавшему сидеть неподвижно. — Отец Лиссий, скажите, что моя догадка неправда? Что я ошибаюсь в выводах... Но я стану отцом этого монстра? И гобби нашли меня и используют только поэтому?

Монах не стал отвечать, а только молча утвердительно кивнул.

* * *

— Стемнело, — Титу-Авали, до сих пор молчавшая и слушавшая рассказ, вдруг перебила мистерика, который радовался тому, что вечер скрывает его нервозность.

— Да, — Виктин отодвинул подальше опустевший поднос, сдержанно поблагодарил хозяйку и уже было встал, когда его руки коснулись холодные пальцы герцогини.

— Сядьте, — повелительный тон в смеси с просьбой звучал настойчивым призывом вернуться на место. — Теперь многое проясняется... Почему вы так странно на меня глядели, почему решились отправиться сюда.

— Тени убили мою жену... — Ощущение сырости проникало через одежду вместе с растущими опасениями.

Ночь — не самое спокойное место в замке, наполненном чудовищами. На потолке появились блики от факелов, зажженных на внутреннем дворе. Дождь оставил ненадолго унылый дом, чтобы смениться луной, не стеснявшейся своей полноты. Но что творится между стен, кто может подслушивать разговор, если на чердаке, среди слуг и наемной охраны, все давно перестали жить как люди?

— Они пробовали создать Бога...

— Я похожа на вашу любимую? Я так похожа, что вы боитесь находиться рядом. — Светлые пряди качнулись в такт с понимающим движением прелестной головки. — Когда я предположила, что наши судьбы связаны, то не знала насколько. Вы и в самом деле не желали мне смерти и шли сюда не арестовать, а скорее — увериться в казавшихся домыслами истинах. Что вы делали столько времени в монастыре? Что открыли для себя? — Кларисса успокоительно гладила Виктина сначала по перевязанной руке, а потом робко коснулась его растрепанных светлых волос. — Вы не похожи на убийцу, не похожи... Вы запутались в магии, как попавшаяся на крючок маленькая рыбка. Я тоже чувствовала такое — только очень давно. И вот что я скажу, книгам и чужим словам верить нельзя.

— Моя вера подкрепилась знанием.

— Что значит знание, если оно теряет почву, если знание это зримо, но не осязаемо? Разве мистерики не такие же люди? У них тоже есть сомнения, недостатки...

— Мистериков вряд ли можно назвать людьми в полном смысле слова. — Виктин ответно коснулся герцогини, которая говорила так тихо и ласково, что хотелось ее утешать и охранять всю жизнь. — Мистерики похожи на тварей, живущих на ваших землях, Титу-Авали.

Тишина. То ли дыхание остановилось, то ли пронзенная стрелой размышлений, собеседница изумилась. Как хотелось увидеть сейчас ее глаза! Те, что смотрели недавно из волшебной двери времени, — эти голубые небесные ангельские озера, подернутые тенями ресниц. Виктин подавил очередное шевеление в груди, мерзко вырывавшееся на поверхность, ссутулился, ожидая негодования или отчуждения, но Кларисса не оттолкнула мистерика.